Десять затяжек (СИ)

Джон каждый день говорил, что купит билет и полетит, так как Лионские демоны не могут долго ждать, но к вечеру что-то заставляло его менять решение и говорить себе «Ну ничего, это можно перенести и на завтра». Креймер лишь для вида слегка грустнел, хотя знал, что отправится вслед за ним как только тот сядет в самолёт и взлетит. Он и сам уже желал смены обстановки, новой страны, нового мира, но не понимал, каким таким словом неосознанно заставлял Джона откладывать свои дела каждый божий день. Хотя в чём-то безумно понимал его: Джон ведь не ведает о том, что его возлюбленный упорно последует за ним, потому и не мог так сразу проститься с ним, ещё даже не насладившись счастьем. Он говорил, что уехать придётся действительно надолго и тот срок (полгода), о котором он поведал в тот вечер, был взят неспроста; Константин всё сам рассчитал и вывел именно эти полгода. Иногда, в особенности вечерами, Джон любил рассказывать о предстоящих миссиях во Франции; Чес удивлялся, как ребёнок, и тем больше возбуждалось его любопытство.

В действительности всё оказалось так, как и предостерегал Константин: он не был ласков, нежен, как обыкновенно становятся люди, влюблённые по уши. Он и не любил уж прямо так безбашенно, дерзко, как любят молодые люди; зато в его тихой, искренней любви было куда больше преданности и ответственности. Джон не выражал свои чувства в поцелуях через минуту, вечных обниманиях, зато Креймер был уверен, что если его возлюбленный что-нибудь обещает, так выполнит это без промедления, и что за его спиной, образно говоря, крепкая, нерушимая стена, за которой он сам сможет спрятаться и найти защиту, будучи убеждённым, что в жизни его ничто не спасёт так же, как Константин. Чес был доволен таким распорядком, да к тому же иногда тот преувеличивал, говоря, что не умеет быть нежным. Ещё как умеет!.. Однако кому скажи такое — навряд ли поверят.

Всё было прекрасно, кроме курения: в присутствии друг друга они кое-как сдерживались, но стоило одному выйти, как второй безбожно начинал затягиваться. Причём было это не только с Джоном, привыкшим к курению так же сильно, как и поклонник здорового образа жизни — к стакану воды с утра, но и с самим Креймером, однажды вкусившим этот запретный плод. И теперь он с невероятным усилием воли заставлял себя не курить хотя бы денёк, чтобы на завтрашний быстро выйти из дома рано утром, пока Джон спал, и сладко затянуться. Конечно, курить одному было ужасно; но не курить вообще казалось пыткой. Так и бегали друг от друга; Чес же говорил, что скоро-скоро найдёт способ, на что Константин сквозь зубы цедил что-то недовольное и, грубо притягивая к себе, называл его дураком.

Так уж получилось, что жить стали у Константина; Креймер спал на матрасе в комнате Джона, тот — на кровати, хотя каждый вечер уговаривал поменяться местами, ибо так ему казалось несправедливо. Чеса же, на это лишь беззаботно смеющегося, всё устраивало. Так и зажили практически маленькой, в чём-то дружной, зато весьма неординарной семьёй.

Однажды, проснувшись с утра и выкурив аж целых две сигареты, Чес, проходя в ванную, остановился около раковины, стал привычно чистить зубы, и тут его взгляд упал на себя самого в зеркале; Креймер едва не присвистнул от своего нездорового вида, слишком бледной кожи и тому подобного и в то же утро решил, что отправится в первый книжный магазин за пособием по тому, как бросить курить, ибо других способов, по-хорошему, не было, а этот поход он постоянно откладывал. Сделав завтрак себе и ещё спящему Джону, он поел, оделся и, что-то быстро прошептав на ушко возлюбленному, быстро юркнул за дверь и появился дома только во втором часу дня.

Заходя в квартиру с огромным пакетом всяких пластырей, леденцов и тому подобной ерунды и с книгой подмышкой, он удивился немного, когда увидел курящего на кухне Константина. Тот лишь усмехнулся и неторопливо сбросил пепел, сказав:

— Ну вот ты и поймал меня, Чесси… — И «Чесси» с улыбкой покачал головой, зайдя в кухню и поставив свой огромный пакет вместе с книгой на стол. Джон опёрся о кухонный столик и неспешно докуривал, прикрывая глаза и пуская облака дыма вверх. Креймер подошёл к нему вплотную, практически прижавшись к нему грудью, и с хитрой улыбкой вытащил из его пальцев сигарету, положил себе в рот и разок затянулся. Дым опять пришёлся на лицо Константина, но тот лишь прищурился, чтобы глаза шибко не заслезились.

— Нет, я тебя не поймал, я сам такой же балбес, — улыбаясь, говорил он и сам сладко курил. Джон лишь хмыкнул и немного недовольно глядел на него, хотя прекрасно помнил об уговоре. Вскоре он незаметно приобнял его; Креймер немного покурил, положил окурок на стол и пытливо посмотрел на возлюбленного — тот, в свою очередь, смотрел на него.

— Я купил книгу о том, как бросить курить, и ещё кучу совсем бесполезных вещичек. Купить тебе желание бросить я, увы, не могу, как бы ни хотел, — Чес глядел на него серьёзно, сжав в руках ткань его футболки. Константин вновь покачал головой, немного подумал, смотря в сторону, и нескоро выдал:

— Значит, это полный и тотальный конец затяжкам?

— Да.

— И начало чему-то новому? — говорил он, медленно приближаясь к лицу Креймера и с улыбкой наблюдая его смущённость, которая не пропадёт, наверное, и через год отношений.

— Определённо, — Чес усмехнулся, потом вдруг мгновенно стал серьёзным и прикрыл глаза, вновь ощутив на своих губах сухие, горьковатые губы Джона.

Константин ещё мог спрашивать, точно ли это начало, Креймер ещё мог отвечать, что определённо да, но никто из них даже не догадывался, что нечто новое уже давно началось. Впрочем, сейчас оно, наверное, уже и не новое…

«Главное, не закурить, Джон, слышишь?» И Чес был уверен (не без улыбки на лице), что Джон теперь не закурит. Или наоборот. От перестановки мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. А особенно такая сумма, в которой слагаемые сам повелитель тьмы и его водитель — а это поистине гремучая смесь. Уж поверьте.