Десять затяжек (СИ)

— Тогда всё понятно. Тогда прости, Джон, что тратил твоё время. Только почему ты не преломил тогда это всё на корню, в самом начале? — горечи в голосе уже не было — горечью звучало каждое слово; Креймер остановился около дверного проёма, повернув голову. — Ты же был так близок к этому. Почему не прекратил?

Чес постарался сделать равномерный вдох, чтобы успокоиться, но получилось нечто сдавленное, беспокойное. Думаете, внутри него всё закипало и буянило? Как бы не так: лишь тихая подавленность и угнетённость напрочь засели там, иногда проявляясь в виде срывающегося голоса снаружи. Он действительно научился некоему внешнему равнодушию от Константина; а может, лишь делал вид этого, но факт оставался фактом: внутри, как обычно, не было фонтанирующих всплесков эмоций. Он чуть-чуть развернулся, чтобы глянуть на Джона и понять, стоит ли ждать ответа; хоть даже через темноту он понял, что тот навряд ли удостоит его какими-либо словами. «Наверное, вновь считает это глупостью. Хотя это, безусловно, и правда: всё глупость».

— Ах, тебе же было, наверное, интересно понаблюдать за мной. Понять, чего же я хочу добиться в конце концов, — вновь начал Чес, решив сегодня сказать всё. — Ну, вот ты и добился своего; поздравляю, ты стал вновь свидетелем чьего-то поражения. Но всё-таки было бы лучше, если ты прекратил бы это сразу…

— Чес, я не совсем понимаю, о чём ты, — с тяжким вздохом и хладнокровно произнёс он, потирая лоб и отчего-то не поднимая головы. — Лучше сядь, и давай последуем моему плану…

— Нет, мне ничего не нужно: ни твоей помощи, ни такси, ни денег. Я всё понял!.. — усмехнувшись и всплеснув руками, воскликнул он и развернулся. — Я понял, что хочу сейчас для полного счастья: я хочу напиться. Ещё бы парочку рюмок абсента, и жизнь заиграет…

— Только через мой труп ты прикоснёшься к этому чёртову абсенту, — жёстко перебил его Джон, встал с места, взял в руки бутылку и отнёс её в шкаф. Креймер издал полушутливый, полусерьёзный разочарованный возглас и опёрся о косяк.

— Джон, ты всегда был жестоким. А впрочем, мне хватит и того, что я выпил, сполна. И всё-таки… — Чес с усилием заставил себя вновь приподняться и направился к нему, — и всё-таки, Джон, знаешь что? Десятая затяжка у нас с тобой не получилась, — говорил он и медленно шёл, спотыкаясь на ровном месте и ударяясь о стулья. — Это плохо, так плохо, ведь я надеялся. Ведь ты был прав, чёрт бы тебя побрал, что я возлагаю на это красивое число какие-то надежды, думаю, что затяжка станет особенной. А в итоге, — он развёл руками и смешно икнул, — в итоге я опять в пролёте. Впрочем, тебе не знать, каково это — проигрывать! — Креймер сделал слишком торжественный упор на последнем слове и едва удержался за край кухонного столика, рядом с которым неподвижно и молчаливо стоял и смотрел на него Константин. Он уже оставил попытки заткнуть разговорившегося таксиста, заставить его сесть и следовать своим советам; он просто решил, что вызовет машину незаметно и также незаметно сгрузит бренное тело парнишки туда. Но порой даже решения самого Джона расстраиваются из-за каких-то глупых проделок… Чес же понял давно: раз такая ситуация, нужно говорить как можно больше всего. Говорить, конечно, но не заговариваться, однако попробуйте объясните это пьяному человеку.

— И знаешь, как нынче зовётся наша затяжка? — он хитро глянул на Константина. — Затяжка номер девять с половиной! Не может быть такого, верно? А вот в нашем случае может быть всё что угодно! — Чес полностью облокотился на столик и усмехнулся. — Только, Джон, не вызывай для меня психушку — на самом деле я нормальный. Лишь немного дурак и ублюдок, а впрочем, не немного.

Константин слушал молча, угрюмо скрестив руки на груди и сурово глядя на него. Креймер не мог этого не заметить, не почувствовать, поэтому вскоре заткнулся и полностью уперся о стол. Вновь повисло молчание, вновь тиканье часов раздражающе действовало на рассудок, и так помутнённый, вновь Чесу казалось, что перед ним совсем незнакомый человек, такой злой и жестокий. Он потихоньку начинал понимать, что своим немногословием Джон намекает на самое явное, что здесь может быть — Креймер здесь лишний. Был им он, собственно говоря, всегда, но сейчас осознание будто остро врезалось ему в спину, резко заставив дойти до того, до чего в неторопливой обыденной жизни он дошёл бы нескоро. А сейчас, с каждой тяжёлой секундой и просто невыносимой минутой, Чес начал понимать это. Вздохнув, он слегка приподнялся, глянул на часы, так и не поняв, сколько сейчас, но почему-то ощутил, что Константину выходить нужно будет именно через пять минут, и тихо, спокойно заговорил, тоном и голосом вовсе не выдавая в себе и капли пьянства, но на деле же смутно соображая о своих действиях:

— Джон, осталось совсем мало времени. Ладно, забудем про затяжку… я другое хотел сказать. Поверь, трезвый Чес такое навряд ли выдаст, так что слушай, пока есть возможность, — Креймер улыбнулся — уже не безумно, а грустно, тихо, одиноко, как улыбаются перед чем-то не слишком радостным, но этой самой улыбкой пытаются доказать, что они сильные люди.

— Может, я не хочу это слушать? — ядовито спросил Константин, засовывая руки в карманы и опираясь о стол. Его взгляд скользил острым лезвием по Чесу; тот было стушевался, но тут же собрал свои силы.

— Чего это тебе стоит? Всё равно улетаешь. Да и я быстро — не смею задерживать вашу персону, — ухмыльнулся и сделал насмешливый поклон. — Просто, Джон, я хотел сказать, что возлагал что-то особенное не только на десятую затяжку, а на все. Ты уже это знаешь, зачем я повторяю — не знаю, но скажу, что курить я начал по кое-какой причине — здесь лжи не было. Но ложь была в том, что я отнекивался от твоих предостережений насчёт дружбы, мило улыбаясь и постоянно говоря, что это вовсе не моя цель, — Чес выдохнул, отёр лоб, нечаянно икнул и продолжил: — О чём я говорил? Ах да, ложь… я врал тебе, поверишь ли, Джон? Тебе! — он усмехнулся уголком рта и потряс головой. — Я знал, что ни до чего хорошего моя затея не доведёт, но слепо верил. В первую очередь, тебе. Признаться, Джон? — Чес подошёл ближе, чувствуя, что с каждым словом всё больше падает в яму невозврата.

— Не нужно, — сухо процедил тот, скрестив руки на груди и как-то странно на него посмотрев. Чес звонко рассмеялся и подошёл ближе: теперь между ними было менее полметра.

— Я хотел стать твоим другом, представляешь? — с отчаянной улыбкой произнёс Креймер, ощущая предательскую дрожь во всём теле и непреодолимый жар в груди. — А может, я и сейчас вру и чего-то недоговариваю? Как думаешь? А я ведь только ради твоей дружбы пошёл на это курение, пропади оно пропадом! — он со злостью вытащил почти пустующую пачку и бросил её на пол, растоптав. — Я никого не виню, кроме самого себя, ты не думай, Джон. Я лишь просто зол, что позволил такой слабости взять над собой контроль. Прекрасно же понимал, как нелепа идея, затея, что ты жуткий социопат, что сам сто раз говорил мне, что тебе не нужен никто, а лишь какая-то цель… Знаешь, — голос слегка охрип, поэтому ему пришлось прокашляться, а потом он вновь смело и прямо взглянул на собеседника, — знаешь, я бы хотел даже стать этой целью любой ценой. Чтобы быть тебе нужным — только ради этого. Но это невозможно. А какой человек станет интересен самому повелителю тьмы? — горько усмехнулся, всплеснув руками. — Да никакой, ровным счётом, если это не какая-нибудь полицейская с модельной внешностью!

В глазах Константина на секунду вспыхнули яростные огоньки; Чесу показалось, что ещё мгновение, и он получит по морде. Но его это не страшило — хоть убей его Джон прямо здесь, ему было бы всё равно. Он уже и сам себя убил. Своими собственными словами. Своим жутким признанием.

— Ну, вот ты наговорил мне тонну чего-то ненужного, а мне-то что прикажешь делать? Пожалеть тебя? Типа «Ах, какой несчастный Чес Креймер, что мученически вынес эти испытания не по своей воле ради дружбы, так и не свершившейся!» и «Ай-яй-яй, какой плохой Джон Константин, который игнорировал бедного своего водителя как мог и всячески унижал»? Так получается? — Джон на секунду приостановился, сузив глаза. — Ты желаешь слишком глупых вещей. Лучше бы о своей будущей жизни подумал, ей-богу. Всё, что надумал обо мне, ложь. Правдой во мне являются только сарказм, цинизм и равнодушие; больше, слышишь, ничего. Я ни добрый, ни милый, ни хороший, я ужасный и прогнивший изнутри. Ты судишь слишком поверхностно. И, как мальчишка, жертвуешь всем ради ничего. Я это знал… — Чес стоял, жадно слушая каждое слово — редко тот говорил так много и о важном. Сказанное заставило его даже слегка протрезветь, но он понял, что это не лучший выход, ибо горечь легче принимается на пьяную голову, поэтому если не в действительности, то хотя бы вымышлено он захотел изобразить, что мало чего понимал. Джон же дышал слегка напряжённо, пытливо смотрел на него и будто бы ждал ответа. И тот не заставил себя ждать.