Десять затяжек (СИ)

— Ты же вчера это хотел сделать?

— Как догадался? — неподдельно удивился Чес, решив не уходить на своё место и присесть прямо на стол перед Джоном. Тот оглядел его каким-то хищным взглядом, ухмыльнулся и не спеша ответил:

— Это было несложно, поверь, — Креймер сладко затянулся и выдохнул: в самом деле, наверное, всё, что касается его — слишком очевидно и понятно. — А ещё ты сделал затяжку с необычным для себя удовольствием. Поздравляю, теперь ты — точно пропавший с концами курильщик. А ещё и содомит…

— Джон! Будто бы это всё не относится и к тебе тоже… — Константин тихо рассмеялся, встал, выдохнул дым в сторону, подошёл ближе к Чесу, уперевшись руками позади него, и, вытащив из его рта сигарету, тихо прошептал на ухо:

— Бросай курить, Чес… вот правда: лучше брось. Я уже когда-то говорил. Это не твоё. Тебе не идёт, — Чес усмехнулся, уткнувшись носом в его плечо, и покачал головой.

— «Зато в одном котле вариться будем», помнишь, Джон? Так вот: я не брошу, пока ты будешь курить. И мне всё равно, что я сокращаю свои дни до смерти, приближая её. Просто хочу быть уверен, что если ты летишь в ту пропасть, бездну, то я буду лететь следом за тобой. Так веселее, верно? К тому же, бросив курить, я буду чувствовать запах дыма от тебя, который будет мне противен и одновременно будет искушать меня. Так что решение остаётся за тобой, Джон, — Константин тяжко выдохнул, слегка отстранился и серьёзно заглянул ему в глаза, взяв лицо руками:

— Ты. Маленькая. Язва. И самый непослушный в мире мальчишка. И чёрт разберёт, что у тебя на уме: то научи курить, то кури вместе со мной, то давай бросим, — он остановился, на секунду задумавшись и глянув вниз; Чес внимательно и с улыбкой ждал продолжения. Вдруг Джон резко поднял голову и досказал: — Ты не представляешь, гадёныш, сколько значишь для меня, если уж я бросаю курить. Но помни… — уже шептал на ухо, — что делаю я это только ради тебя, ради того, чтобы ты, чистый душой, не приземлился в мою собственную грязь. Господи, я уже что-то ради кого-то делаю!.. И как у тебя это получается? — Джон пару раз легонько стукнулся головой о его плечо и усмехнулся. Креймер молчал, понимая, что Константин в душе знает ответ на этот вопрос. А лучше о таком вообще не думать.

— Значит, это наша последняя затяжка? — тихо спросил он, позволив себе коснуться пальцами его рук. — Получается, их всего-навсего было десять штук?

— Да… а осталось ощущение, будто прошла вечность. Как думаешь, десять — это много или мало?

— Это неважно… — заметил с улыбкой Чес. — Просто давай уже докурим наши последние сигареты. А оказывается, ты любишь обниматься.

— Я не обнимал, дурак, — серьёзно ответил Джон, отстранившись и заглянув ему в глаза. — Я просто, в каком-то смысле, прилёг на тебя. Обнимать я не умею. Впрочем, как и любить.

Чес тихонько рассмеялся даже от этого; на душе было необыкновенно светло и хорошо. Он лишь прошептал в ответ — ещё робко, неуверенно, боясь вновь получить подзатыльник: — Это ты дурак, Джон… всё-то ты умеешь.

И тот, ухмыльнувшись, дал ему не подзатыльник, а нечто посущественнее: нагнувшись, быстро и мелко коснулся его губ своими и тут же отошёл, не забыв схватить свою сигарету, а вторую ловко успев положить в рот Чесу. Потом он немного отошёл и присел на стол рядом с ним; Креймер же в это время тихо курил, наблюдая за своим дымом и за тем, как он сплетался с «облаком» Джона; да, могло меняться действительно многое, если не всё: в их отношениях, в мире, да хоть где, — однако сигаретный дым будет так же, как и всегда, несмотря ни на что, сплетаться друг с другом, уходить под потолок и медленно стелиться там, расползаясь к стенам. Чес не знал, почему подумал об этом; хотя, вероятно, он просто желал постоянства. Но понимал, что с таким человеком, как Константин, жить спокойно будет нельзя. Только курить — да и то не всегда. Изредка мельком поглядывая на него, Креймер негромко заметил:

— Только ты это, Джон… потерпи немного, прежде чем я отыщу, каким способом нам бросить, — тот едва сдержал улыбку и лишь покачал головой.

— Берёшь это на себя? Разве? А что, если я признаю найденный тобою способ недействительным? — Чес чуть ли не поперхнулся, закашлявшись, но тут же ответил:

— Нет недействительных способов! Есть только ленивый Джон Константин… и его нежелание бросать, — Константин кинул на него насмешливый, но вместе с тем и удивлённый взгляд. — Да-да, это правда. Только помни, Джон, что возьмёшь сигарету ты — возьму и я. Я не смогу оставить тебя погибать в той вонючей яме для курильщиков-грешников, а отправлюсь прямиком за тобой.

— Да… — сладко выдохнул Константин, положив свою ладонь на его руку на столе. — Дело дрянь, — и усмехнулся; Креймер также не мог не улыбнуться. — Ведь после этой ямы нас ждёт другой котёл, более опасный, — Джон успел к нему пододвинуться и прошептать это на ухо — до ужаса горячо и нереально пошло. Чес лишь глубоко затянулся, судорожно выдохнул и сверлил взглядом пол, боясь приподнять голову, ведь… чёртов румянец!

— Ну, — он привстал и развернулся к нему, — на это мы пошли сами, Джон. Единственное, что в наших силах, это бросить курить. А уж за «это»… поплатимся, так поплатимся. Ничего не поделаешь. Как видишь, душа моя не так уж и чиста, как ты хотел бы думать, — Креймер улыбнулся и пустил облако дыма в его лицо. Последнему было, в общем-то, всё равно, чем дышать: воздухом или дымом, поэтому он даже не прикрыл глаза, оставаясь совершенно спокойным. Неожиданно взяв его за руку и притянув к себе, Константин тихо проговорил:

— Только помни, Чес, на что согласился и ради кого. Сейчас ещё всё возможно изменить… А дай пройти дню — и я тебя уже навряд ли отпущу. Ты всё ещё наивно полагаешь, что любить меня небезответно — счастье непомерное, — Джон осторожно провёл по его щеке, стараясь не дотрагиваться до места вчерашнего удара. — А на самом деле это — самое плохое, что только может случиться с человеком. Хотя и я хорош: сколько ни пытался отвлекаться, так и не смог забыть тебя.

— А мне кажется, что ты знаешь мой окончательный и бесповоротный ответ, — Креймер прошёлся пальцами по рукаву Джона, далее оказался на его кисти и вот уже взял его ладонь, которая была на собственном его лице. — Не скажу, что всегда, но я часто был с тобой в прошлом и сейчас… поэтому мне не впервой следовать за тобой хоть в самую… хоть в самую жопу, — он усмехнулся. — И да: любить тебя для меня огромное счастье, что бы ты ни говорил. Я уж обо всём давно подумал. Не стоит более ворошить эту тему.

— Ты как-то сильно помудрел за одно утро, — Константин ухмыльнулся и придвинул его лицо ближе к себе, далее сказав шёпотом: — Что же это может значить?..

И Чес уже не отвечал, зная наперёд, что слова в такие моменты даже чуть грешнее их теперешнего положения. Он лишь прикрыл глаза, чувствуя на своей коже далеко не нежные, холодные, но родные прикосновения Джона, иногда — его шершавые губы, слыша его хриплое дыхание и хриплый голос и понимая, что его жертва наконец окупилась и что это самая сигарета во рту, видимо, счастливая. Говорить про «не верилось» уже банально; впрочем, где-то в глубине души это ещё вызывало удивление. Ему не хотелось сейчас думать о чём-то, размышлять какими-то глупыми, заурядными мыслями и спрашивать себя «а что же будет дальше?». Не хотелось… потому что было одно-единственное желание: упиваться настоящим — сладким, словно мёд, неожиданным, как гроза, и лишь слегка горьковатым — как родной сигаретный дым. Чесу было действительно всё равно, в какую яму или в какой котел, или в какой уголок Ада они упадут. Да и в реальности на такую мелочь глубоко плевать, когда знаешь, что не один. Когда понимаешь, что будешь даже громко смеяться, низвергаясь в ту бездну… потому что будешь слышать похожий смех рядом с собой. А Креймер знал, что Константин так обязательно сделает. Ну, или по старинке: покажет фак. По крайней мере, повелитель тьмы так просто не смириться. Как и его водитель. Не зря же на том и сошлись?..

Прошло, кажется, пару дней. Джон так и не смог уехать, хотя дело было важным; Чес же так и не смог выпросить себе официальную поездку во Францию, так что теперь скрыто от того заказывал путёвку через турагентство. Ибо отпустить Константина одного было пока непозволительной роскошью; короче, оба чего-то не смогли сделать, но вообще во многом сумели добиться каких-то результатов. Каких именно? Оставим это лучше на их совести.