Десять затяжек (СИ)

— Я сегодня всё понял… насколько я ужасен и отвратителен. Мне плохо. Ты не представляешь, что я натворил с утра пораньше, — Константин дёрнул плечом, заставив голову Чеса вновь принять вертикальное положение, и далеко не удивлённым голосом произнёс:

— Ну-ну, я тебе не плакательная жилетка и вообще не для того позвал. А насчёт того, что ты сделал утром и над чем сокрушаешься, так я примерно представляю, судя по такому вкусному запаху женских духов и так и не скрытому — от алкоголя, что ты повеселился на славу. Что ж в этом плохого? — Джон пожал плечами и слегка отошёл от него, продвигаясь вглубь прихожей и словно заманивая парнишку туда. Голос его не дрожал предательски, он действительно говорил это спокойно и, как знать, может, и откровенно. Креймер изумился, а внутри как-то туго и протяжно завыло. Константин на секунду обернулся, хмыкнул и последовал дальше, к знакомой коричневой двери, ведущей на кухне. Ему казалось, что он не видал её уже год, но спешить туда не хотелось; Чес ловко подбежал к нему и схватил его за рукав пиджака, заставив остановиться. Точнее, Джон пошёл бы дальше и не обратил должного внимания на эту мелочь, но что-то всё-таки заставило его приостановиться…

— И зачем это? Чего ты хочешь? я не понимаю. И, кстати, уже давно перестал понимать тебя, — Джон слегка повернул голову и глянул на него из-за плеча; в полумраке Чес не смог разобрать этого взгляда, но отчего-то ощущал, что тот был ясным, прямым и до жути пристальным. Однако от него уже не веяло холодом или той неприязнью; Креймер бы не променял этот пускай не ласковый, зато такой родной взгляд на тысячи нежных и влюблённых взглядов красоток. После случившегося — уж точно.

— Чес, да что с тобой? — после минутного молчания, в которое парнишка так и не отпустил рукава, вдруг спросил Константин; уже некоторая тревога слышалась в его голосе. А Чес и сам не знал, что с ним. Он бы с радостью спросил у себя так же, как его спросил Джон, и послушал бы ответ, какой-то ровный и чёткий ответ, только со стороны. Увы, такого в этой жизни не предусмотрено и изволь самому разбираться с собой. Прошло несколько секунд, отщёлканных стрелкой на часах в прихожей, и он не вытерпел, поддавшись вперёд и осторожно высвободив свой рукав из пальцев Чеса. Тот оживился, только сейчас догнав, что ситуация начала принимать нелепые обороты.

— Джон, я сам не понимаю, что такое происходит. Кто бы дал понять… — Креймер не узнавал своего подавленного голоса. «Да что ж я раскис-то как тряпка?..» — со злостью спрашивал он у себя, и ему вдруг стало стыдно. А Константин не остановился, пройдя в кухню, и только оттуда, когда тот уже не ожидал ответа, громко сказал:

— Кроме тебя самого, больше никто тебе не расскажет о том, что делается в твоей душе. А особенно я. Ты же знаешь, от меня это всё далеко, — Чес вздохнул, покачав головой и поняв, что Джон говорил правду. Всегда. Пускай изредка это и казалось цинизмом, но это была сама правда жизни.

— Я могу только спустить тебя с небес на землю. Вот и всё… — Константин говорил всё тише и вдруг задумался, почесав подбородок. — Ну, чего же ты стоишь? — начал он. — Садись. Мне нужно будет тебе кое-что рассказать. А потом закурим на дорожку.

Креймер не совсем услышал его, потому и просто прошёл за стол, сев за своё привычное место. Джон разлил в это время заранее приготовленный чай и вскоре подал на стол две аккуратные дымящиеся чашки. Чес понял, чего ему так недоставало в последние несколько часов — крепкого напитка, только на этот раз уже безалкогольного. Константин сел напротив и, некоторое время понаблюдав за своим подмастерьем, вдруг выдал:

— Хорошо же ты повеселился! В темноте было не разобрать, но теперь я вижу прекрасно, что время с утра ты провёл не зря, — Джон как-то слабо, но обязательно ядовито улыбнулся.

— Что, так сильно видно? — Чес похлопал себя по лицу, стараясь взбодрить; собеседник усмехнулся, кивнув, и отпил чаю.

— Ты не представляешь, как я себя отвратительно чувствую от этого… — он безвольно упал головой на стол, звонко стукнувшись и ойкнув. Со стороны собеседника он услыхал тихий смех.

— Да ладно тебе врать-то! Уж можешь говорить это кому угодно, но только не мне — я прекрасно знаю, каковы бывают ощущения после такого отдыха, — Джон, как показалось Креймеру, довольно натянуто улыбнулся. Да и вообще его движения, да даже походка стали какими-то… напряжёнными, что ли. Куда-то пропало былое величие. Ну, или так виделось Чесу на его воспалённый рассудок. Хотя всё-таки хотелось верить, что Константин хоть на денёк скинул свою приевшуюся маску.

Он тяжко выдохнул, запил свои безумные мысли чаем и слегка опёрся о стол, внимательно глянув на собеседника. Взгляд того, в отличие от слов, был также прям и ясен.

— Нет, ты не понимаешь, Джон… — тихо начал Чес, опустив глаза и голову. — Прости, что заставляю тебя слушать всё это, но у меня такое чувство, будто я кого-то предал этим своим поступком и…

— Чес, — перебил его начавшую становиться жалобной речь Константин, выпрямившись, — Чес, посмотри на меня, — Чес нехотя поднял глаза, исподлобья теперь на него посматривая. — Скажи, разве я похож на задушевного собеседника или друга, или психолога?.. Ты же знаешь, что, рассказывая всё это, ты получишь только насмешливый ответ и ничего более. Зачем ты доверяешь мне, такому чёрствому человеку? И вообще, зачем терпишь?

— Я не знаю это. Я знаю лишь то, что ты называешь насмешками, зовётся хорошими советами. Лично для меня. И, кажется, ты сегодня больно разговорился, Джон, — Креймер улыбнулся своей традиционной, немного слабой, но такой милой улыбкой. — Что-то на тебя не похоже.

— Может, так оно и нужно… — неожиданно холодно проговорил Константин, вытащив из кармана пачку сигарет. — Я забыл тебе сказать: я уезжаю нынче.

Чес оторопел, и на секунду ему показалось, что он просто заснул и услышал в этом сне нечто фантастическое. Будто какая ледяная сталь коснулась его сердца и больно прижгла какое-то теплеющее чувство. И всё какое-то, всё непонятное. Он несколько раз поморгал, потом невидящими глазами уставился на отвернувшегося в сторону и разглядывающего пейзаж за окном Джона и заметно охрипшим голосом спросил:

— Как… уезжаешь? Куда? — потом добавил ещё тише: — На сколько?..

Константин как ни в чём ни бывало повернулся к нему и едва видимо сжал губы.

— В Лион, во Францию. Пока не знаю, на какое время — минимум рассчитываю на полгода. Не меньше, — спокойно и как бы невзначай (ровно также он оповестил о своём отъезде) проговорил Джон, вертя в руках откуда-то взявшуюся зажигалку. Креймер вперил взгляд в одну точку на столе, не смея шевельнуться или заговорить и молча переваривая эти прозвучавшие набатом в его голове слова. Возникли сразу и куча вопросов: «Зачем? Почему не сказал раньше?», и злость на то, что вся правда о его бесполезных жертвах открылась слишком не вовремя и слишком больно, как старая рана, и, конечно, тянущая грусть под вновь развороченным и растревоженным сердцем, и жалкое понимание того, что теперь навряд ли ему улыбнуться как обычно, проглотив и эту боль — такое никак не проходило в глотку, застревая где-то твёрдым куском и заставляя задыхаться, а силы на прежний оптимизм испарились вместе с алкогольным опьянением. Только сейчас, видя это немного нервное равнодушие, Чес наконец открыл глаза на происходящее всё это время; и имя этому всему было одно — глупость. Он едва заметно усмехнулся: теперь уже пустое слово значило для него когда-то важную цель, на которую затрачено было много и сил, и времени, и здоровья. Ладно, со всем этим, но то, что казавшееся раньше главнейшей целью теперь имеет название «глупость» — этого Чес не мог принять никак. Он тихо сжал пальцы, постарался встряхнуть себя и взять в руки. Уж он давно понял, что далеко не настоящий мужчина, но сохранить хоть остатки мужественности в этой ситуации стоило. Нужно было что-то ответить, молчанию уже скоро должна исполниться аж целая одна минута, а такое непозволительно. Особенно с Джоном.