Орехово-алый мотылёк (СИ)

— Как ты? — спросила Кармэла, подойдя к ней и погладив её по щеке.

— Нормально. — После этого за ужином не было произнесено ни слова, и Чесио ощущал себя жутко неловко, думая, что если заговорит сейчас, то это будет не в тему и все просто промолчат. Он часто поглядывал на сестру и думал, что же произошло в этой душе, что спустя час с ухода девушка едва напоминала себя. Даже подумать было страшно, что там говорили. Видимо, уж нечто совсем не шуточное. Чесио задумался, что, наверное, он и сам придёт в таком же состоянии через два года. Тут же стало неуютно и зябко, как будто он лежал почти без одежды среди ночи на осенней траве. Ужин закончился быстро, и все спешно разошлись по комнатам, следуя завету того дяденьки-оратора, что впустил в этот дом чуткую хандру. До встречи с Джованни было ещё целых два дня, и юноша с серьёзным волнением думал, как бы ему пережить эти дни, чтобы не последовать в бездну отчаяния за своей семьёй и перестать думать о своём будущем, что, впрочем, бывало с ним редко. Хотя, конечно же, с ним могло быть всё по-другому, это уж точно… Чесио уселся прямо на пол, отыскал резинку и завязал свои курчавые волосы в хвост, а то они отросли уже почти по плечи и мешались, но решение в виде стрижки его, естественно, не удовлетворяло. Только решившись заняться полезной сортировкой необычных камней, добытых со дна реки вместе с Джованни, он вдруг услыхал всхлипы за стеной, где находилась комната Мирэллы, и аккуратно подполз, чтобы послушать, к тому же, туда явно вошла мать. Вообще-то, подслушивать он любил и никогда не испытывал угрызения совести, так как считал: хочешь говорить тайны — прячься вместе со слушателем в самых тёмных и незаметных уголках и говори всё тихим шёпотом ему на ухо! Иначе всегда есть шанс, что твои слова разделились не только между тобой и доверенным лицом, но и лицом третьим, которое эти слова будет использовать так, как ему угодно.

— Ах, мама, почему же мы бес…

— Тише, Мирэлла, тише, доченька!.. — послышались уже более глухие всхлипы — сестра наверняка плакала в мамино платье. — Можешь рассказать мне, но говори тише… ты и сама понимаешь…

— Да, но… — очередное «Тс!», затем тише: — Но почему в двадцать я должна?..

— Шёпотом, тише, прошу тебя, моя красавица… — после этого был слышен жаркий шёпот, но из рода шёпотов, в которых ты не можешь разобрать ни слова, хотя некоторые различались, но всё это мигом превращалось в несвязную кашу. Поэтому Чесио потерял всякую надежду, а идти и вставать под дверь было бы слишком нагло. Зато его кое-как отвлёкшаяся от проблемы душа вновь с больным скрипом вернулась к ней, придавившись сверху новым фактом: с сестрой и, вероятно, с ним тоже что-то произойдёт в двадцать лет. Скорее, типично пугала неизвестность; что же именно будет — вопрос, надоевший уже с первого раза. Точнее, одно Чесио знал: по мнению сестры, произойдёт нечто плохое.

Ему показалось, что душевные разговоры продолжались до полуночи, а потом он заснул сам. Наутро он увидел свою не выспавшуюся семью с покрасневшими глазами, но уже довольно спокойную, а не угнетённую. После занятия живописью ночная драма потихоньку забылась, да и Мирэлла, изредка попадавшаяся ему на глаза, один раз даже улыбнулась ему. К тому же, для Чесио всё, прямо не касавшееся его, имело поверхностный смысл, оставалось серьёзной проблемой на короткий период, а потом таяло в воздухе вместе с приближением встречи с Джованни. Так случилось и в этот раз и продолжалось — страшно подумать — два года.

Чем дольше Чесио знал Джованни, тем сильнее понимал: различия между ними были, причём иногда серьёзные. Джонни часто говорил про то, что кто-то в их деревни умирал от старости, и Чесио искренне не понимал значения этого слова. Парень смотрел на него недоумённо, но уже не так, как было в начале, а более снисходительно — за столько лет привык, что его друг по большей части был жутко наивен. И принялся рассказывать, что старость — это когда твоя кожа становится похожей на сморщенную ткань, сереет, а сам ты уменьшаешься в размерах и теряешь былые силы, а также получаешь кучу страшных болезней. Чесио тогда не на шутку испугался, ведь в жизни не видел людей с лицом, похожим на складки ткани. А как представил — испугался ещё больше. Джованни добавил, что это всё начиналось лет с пятидесяти, а иногда и раньше. С тех пор Чесио показалось, что в душу его друга заронилось некое мелкое сомнение; однако юноша понимал, что не мог знать и половины взрослой жизни: от них, вероятно, просто прятали всех «стариков» или заставляли их жить в другом месте, чтобы не пугать молодых. Он высказал это Джованни, а тот насмешливо выдал, что у них довольно странные обычаи. После этого всё будто бы наладилось, но теперь сомнение бурило тоненькую, как игла, скважину в душе Чесио — понемногу, миллиметр за миллиметром.

Два года перед семнадцатилетием прошли в едва заметном напряжении. Чесио, хоть и старался быть легкомысленным, с ужасом осознавал, что прежняя лёгкость утяжелялась, прежняя красочность — бледнела, а былые быстротечные думы — замедлялись и серьезнели. Может быть, это и называлось взрослой жизнью, о которой часто с хриплым вздохом говорил Джованни, рассказывая о своей работе кузнеца, но Чесио не хотел такой для себя, потому… потому что это было вовсе не для него! Он был уже довольно большим по меркам своего возраста, но до сих пор не ощущал в себе рационального, что так сильно видел в своём друге; но оно ему было и не нужно — оно могло погубить его, причём сурово. Поэтому пока было время беззаботно бегать по равнинам и лесам в поисках очередной чуши и сподвигать на это уставшего Джованни, всё было прекрасно.

Но всё же баночка с бледно-серой жидкостью упала таки на радужно-сияющую картину жизни Чесио; бесцветные струйки ловко скользили по бумаге, оставляя пепельные следы, и что-то неизменно менялось. Или должно было поменяться.

Комментарий к 3’ Встречи, костры и липовый чай.

Как я представляю себе символ конвольволо (ахах, я и рисовала)

https://clck.ru/B4j4Q

========== 4’ Небо, цветы и весна. ==========

Я просто хочу остаться на этом месте под солнцем.

Знаю, иногда это сложно.

Частички спокойствия в умиротворённых солнечных лучах.

Знаю, иногда это сложно.

Да, я слишком часто задумываюсь о конце,

Но это так забавно — воображать.

«Ride» Twenty One Pilots ©.

В один поначалу чудесный весенний денёк Кармэла, уходя на работу, неожиданно нежно потрепала по голове и проговорила:

— Сегодня у тебя важный день. Не гуляй слишком долго. А то и так пропадаешь где попало… Приходи к шести домой. Не позже. Понятно тебе, сын?

— Да… — Чесио уже малость расстроился, потому что сегодня они должны были как раз встретиться с Джованни после аж пятидневной разлуки — в последние года промежуток между встречами чрезвычайно резко менялся: иногда и дня не проходило, а иногда и все шесть надо было ждать, но, в основном, они старались придерживаться правила трёх суток. Всё из-за того, что Джованни со всех сторон душили повседневные дела, забота о родителях, которых как раз таки затронула та самая «старость», о младшем брате, которому сносило крышу и хотелось сбежать без всего в сам Рим, чтобы наконец выбраться из глухой деревни и увидеть мир. К тому же, Джонни дико уставал от работы, а Чесио старался подбодрять его, но между тем начинал понимать и сам, что ребячество уже закончилось и что он сам висел на волоске от этой самой взрослой, тягомотной жизни.

— Эй, а что за важный день? — едва очнувшись от своих мыслей, могущих привести к чему угодно, Чесио крикнул в уже захлопнувшуюся дверь. Потом выбежал на крыльцо, спросил уходящую по тропинке мать там. Кармэла, обернувшись, печально улыбнулась.

— Собрание твоё, — сказала и развернулась вновь. Неприятный колкий холодок прошёлся по коже Чесио, когда он вспомнил, что случилось с его сестрой после того, как она вернулась с этого злосчастного собрания. Теперь не то что к шести — вообще возвращаться сюда не хотелось! Вот она, видимо, первая сумрачная полоса в его яркой жизни. Вздохнув, юноша вернулся в дом, собрал в сумку всякого барахла и отправился дворами, перебежками к другому концу деревни. Он вышел намного раньше, чем нужно, но понимал, что ему было физически необходимо пробежаться по почти утреннему прохладному лесу, спрыснутому солнечными брызгами. Может, потом и ждать рядом с мостиком Джованни, но это всяко лучше, чем сидеть одному дома в своей яркой, но становившейся бездушной комнате, когда он долго не видел своего друга. А лес — он всегда был разным, у него была душа в виде того самого пакостного Лесного духа; если в комнате Чесио что-либо менялось по его желанию, то в лесу каждая перемена всегда была сюрпризом: недавно вот тут была голая опушка, а теперь его заполонили жёлтые цветки адониса и витиеватые кусты земляники с поспевающими ягодами. А вот это дерево, недалеко от реки, в прошлом году не зацвело, и Чесио казалось, что оно мёртвое, но уже в этом году оно было сплошь покрыто белой и светло-сиреневой канвой. Стало быть, всё понемногу налаживалось, и осознание этих простых метаморфоз с природой успокаивающе действовало на юношу.