Орехово-алый мотылёк (СИ)

Им ещё рассказали, что все гианы жили только тут, отличались красивой внешностью и хорошими вокальными данными. И Чесио удивляли искренне эти слова: например, красота. А что, разве где-то были существа, похожие на них, но с другой, подпорченной внешностью, на которую даже взглянуть не хочется? И поставленный голос: да каждый в деревне мог, не фальшивя, спеть не одну песенку. У кого-то голос был просто интереснее, вот и всё. Ничего необычного, но отчего-то эти слова были выделены длинноволосым оратором. Чесио так и не понял, но гораздо больше его поразили замечания про метку: оказывается, у кого-то могли проявиться конвольволо без штрихов. И это было крупным несчастьем, заявил оратор, печально сверкнув глазами, а потом попросил тех, кто увидел на своём теле вьющуюся лозу без двух штрихов, подойти после собрания. Он вкратце описал, что над такими гианами нужна была тщательная забота и наблюдение — увы, чаще из деревни сбегали и пропадали без вести гианы именно без штрихов на своём символе. Часто их находили умерщвлёнными от чьей-нибудь руки, которой они доверились, реже получалось вызволять их оттуда. На вопрос, в чём же, собственно, несчастье этих существ с неправильной меткой, оратор отвечал, что изначально всех гиан создал Лесной дух, небезызвестный им всем (как именно — вопрос другой, оставленный на занятия историей), и он решил, что его дети не должны страдать так, как страдают люди (люди — это похожие на нас существа, иногда более уродливые, менее талантливые и подверженные эмоциям, о которых мы и не слышали, пояснил он). Именно поэтому Лесной дух начертал на их телах такое состояние, от которого, по его заметкам, шли все беды человеческие и перечеркнул два раза, чтобы его дети уж точно никогда не попали в такое положение и были вечно счастливы. Что за состояние (точнее, состояния) — они должны узнать много позже. Однако ж и силы самого духа оказались не столь идеальны: на кого-то их не хватало, не сумел он охватить всех своих детей, когда их стало слишком много, например, как сейчас. И совсем недавно — вчера, на прошлой неделе или ещё раньше — он приказал младшим лесным священным духам обойти всех десятилетних мальчишек и девчонок и расставить на них знаки. И если младшее божество не оставило на ком-то двух штрихов, это значило, что у него просто не хватило сил, данных от Лесного духа. Но даже таких гиан можно было спасти, хотя чаще всего…

Тут оратор умолк, хмыкнул и добавил, что больше про себя самих и свою историю они узнают на занятиях, а снова здесь им предстоит встретиться только через семь лет. «Ах да, — добавил в конце, — если уж вдруг кто-нибудь здесь дружит с человеческими существами, то Лесной дух покарает вас, если вы вдруг решите рассказать человеку о том, что вы гиана или нечто подобное». Чесио вздрогнул, жутко покраснел, хотя оратор не смотрел на него, да и вообще никто на него не смотрел, но ему уже казалось, что все знали, кто тут дружил с человеком и сбегал каждые три дня за деревню к речке. И ему панически казалось, что слова были обращены только ему, именно ему, потому что ну кто же?.. Однако ж ребята отреагировали скорее с усмешкой, чем всерьёз; «Да никто ж за деревню не ходит, какие там люди!», «Да даже самые смелые — Викензо, Чесио — никогда туда не выходили, что с нас-то?». Услыхав своё имя и согласно кивнув группе ребят, мальчик судорожно выдохнул и малость расцепил пальцы, которыми от паники стянул свои штаны на коленях. Сделал ещё несколько неспешных вдохов-выдохов, наконец успокоился; на том и завершилось собрание, на которое большинство отреагировало спокойно и даже весело. «Гиана я, так гиана, чего тут такого?». И только Чесио не просто уходил оттуда, а будто тащил вместе с собой толстый чёрный мешок со своими отяжелевшими, помрачневшими мыслями.

Ну, во-первых, он и не нормальная гиана, и не испорченная гиана — получалось так, если учесть, что один-то штрих на его символе был. Во-вторых, Джованни — совершенно другое существо, правда, пока не отличающееся от него ничем особенным, даже не уродливое и вполне способное. И, что самое страшное, Чесио не мог рассказать ему о символе и об открывшейся тайне, потому что иначе — нечто противное и ужасное, что мог приготовить Лесной дух, поджидало их двоих. И уж сомнений не было в том, что это будет нечто грандиозное, если Чесио хоть немного обмолвиться… Но совершенно невыносимо было держать эту новость в себе; обычно он рассказывал Джованни, встречался с его критическим, охлаждающим пыл мнением и становился спокойнее. А тут… не встречая льда, мысли сворачивались в клубок из огня и смрадного дыма и потихоньку заставляли глаза Чесио слезиться от едкости и невозможности их охладить. В тот день он был сам не свой и, как только мать пожелала ему спокойной ночи и не слишком волноваться насчёт случившегося (то есть собрания), рванул через окно в обманчиво-прохладный серебристый мрак ночи. Оделся легко, чтобы простудиться, а если не простудиться, то хотя бы объяснить назавтра Джованни причину своего плохого вида и настроения простым «Плохо спалось». Ему было слишком обидно за то, что нужно было держать свой неоконченный символ в тайне и свою пока неизвестную сущность — тоже в тайне.

«Разве не могли они рассказать сразу всё? Вот честно, я бы выслушал внимательно-внимательно, мог бы повторять целые абзацы за оратором слово в слово, если бы хоть только разрешили… Да даже бы только мне, а не всем, так и быть!» — нервозно-быстро рассуждал про себя Чесио, обхватив себя руками и стараясь ладони спрятать в широких шерстяных рукавах, и скоро шагал вперёд. Он изредка бубнил про себя особо недовольные восклицания, хмурился, не обратил внимания, что за ним обход по ночной деревне устроило штук пять-шесть котов, а это, между прочим, было немыслимой удачей и даже редкостным счастьем. Студёный звёздный ветер аккуратно продувал просвет между плотных мыслей, и символ под ключицей до сих прожигал кожу своей неправильностью… да даже неправильностью — и то, неполной, не гладкой, половинчатой! Чесио хотелось плакать, хоть и оказалось это желанием слишком постыдным, и не слабостью, нет, которую иногда, по словам Джованни, можно было себе позволять. Добравшись до чьего-то двора, мальчик просто упал на траву и, не взирая на колющую кожу влагу, ощутил, что его грудь беззвучно дёргалась, а зубы до отупляющей боли сжали нижнюю губу. Он сжимал своё тело в руках, дрожал, смотрел на мутное, захламлённое строгими облаками небо и думал, что оно тоже наверняка стало таким из-за него. «Ну и что же я такой? Почему всего один штрих? Может, у Лесного духа просто-напросто красок не хватило? Оратор сказал — сил, а может, попросту красок? Ну так, я могу ему подарить, и чёрных тоже — хоть даже выскрести их все и сложить в одну чёрную палитру. А если это не совсем чёрный, то можно безболезненно сделать чуть сероватый, я знаю, как это делать, сам долго мучился, но получилось… Ну же, дух…». Чесио беззвучно внимал кому-то, кого даже не видел и не мог представить в жизни, невольно проглатывал свои горько-солёные, вкуса противной микстуры от кашля слёзы и дрожал, сжимаясь, дрожал… Он думал, что, может, раз слёзы имели такой вкус, то они и правда были лекарством? Только от такого состояния, а не от простуды. И давать их никто в ложечке не мог, только он сам. Ох, Чесио так хотелось верить, что как-нибудь ко встречи с Джованни это забудется навсегда.

Потом очнулся, привстал, увидав вокруг себя шесть котов, поблагодарил их за помощь, пусть и почти незаметную, и, стуча зубами от холода, направился домой. Горе высохло, оставив только дорожки; мысли потухли, оставив только развороченный и растрёпанный пепел — как хочешь, так и убирайся здесь; конвольволо остыло, перестав жечь кожу и расстраивать и так разошедшееся в ритме сердце недалеко от него. Чесио чувствовал себя опустошённым, усталым, простуженным и будто зря узнавшим эту всю историю с гианами. Лучше бы так и остался человеком; по крайней мере, в своих мечтах он им был, и точка. Вон они, наверное, и без всяких символов жили… хотя Лесной дух от чего-то уберёг их, гиан, но Чесио думал, что это не могло быть чем-то страшным. Ну, людей, вероятно, просто самого вкусного пирога лишали или уж совсем запрещали заниматься рукоделием, например, а те так хотели… Глупости, и только! Мальчик даже теперь сердился на Лесного духа и мысленно предлагал ему варианты, как поступить с гианами. Мёрз, едва волочил ноги по земле, пытался вжаться в не по размеру большую ему кофту, а туда же, к самому духу. Деревня как на зло наполнилась влажным, чутким на заблудших людей ветром, а до дома было ещё идти и идти по задним дворикам, перепрыгивать через калитки, тихо здороваться с котами и надеяться, что сейчас сон уже ждал под кроватью, ведь если не заснуть в таком состоянии — то и вообще тогда полнейшее мучение.