Орехово-алый мотылёк (СИ)

— Какой момент? — Джованни явно думал о своём — спросил задумчиво, негромко; впрочем, тут можно забыться легко, ведь, смотря пусть и на клочок искристого неба, неосознанно взмываешь туда, ввысь, всей душой, принимая в себя свет от миллионов звёзд и едва удерживая в своей душе нечто величественное и сильное. Пока небо по каплям проникало через глаза, слух привыкал к невозможному треску и хрусту, уже слыша в нём густую тишину, а прижатая трава с землёй уходили из-под тела, хотя редкий судорожный холодок, проходящий по рукам и ногам, вновь возвращал их туда. Подул ветер, их лица почти засыпало лепестками рододендронов; Чесио казалось, что ещё какие-то жалкие мгновения, и их с Джованни унесёт в чудесную страну, где будут расти только розы, а потом они найдут большое озеро и замок рядом с ним — можно маленький, так и быть. Но он будет их собственный, и они станут разводить огромный, больше их раза в два, костёр на большом каменном дворе и разобьют клумбу с объёмной розовато-белой гортензией. Мальчик задумался так, что почти забыл вопрос.

— Момент… Ах да, момент! Ну, вот когда я смогу посреди ночи сбежать из деревни, встретиться со своим другом и показать ему эти бедные деревья — это же всегда было для меня недосягаемо! А теперь я так запросто лежу тут с тобой и совсем свободно наслаждаюсь этим счастьем. Удивительно ведь! — со стороны Джованни послышался шорох, и Чесио почувствовал, что до его ладони дотронулась рука — шершавая, холодная, но почему от её прикосновения стало только тепло?

— И почему же ты был так одинок? Я до сих пор не понимаю… Ну, ты рассказывал, что много болтал и мало кто хотел слушать, и что почти никто не соглашался лазить с тобой по деревьям, только задиры, но всё-таки… ну, не бывает же так, что вот совсем никого! Никого в одной деревне.

— Я тоже так думал. Но тогда листок указал мне, что надо уйти оттуда. И я так сделал… — Чесио повернул голову. — Я тоже предполагал, что отыщу там какого-нибудь мальчишку или девчонку, которые неожиданно свалятся мне прямо на голову с дерева, и я пойму, что действительно нашёл друга. Но раз такого не случилось, я двинулся дальше. Знаешь, я никогда не печалился. Ведь глупо это — грустить, когда вокруг такая красота… Да даже деревья эти — в каком-то смысле, они тоже прекрасны… Именно поэтому я… я такой, — Чесио и сам с трудом понял, что именно хотел сказать, но, судя по тому, что Джованни сжал его ладонь крепче, сама суть дошла до адресата и это было здорово. Они немного помолчали, повпитывали в себя это небо и эту странно-сказочную атмосферу (Джонни, наверное, как придёт сегодня домой, так вообще подумает, что ему это приснилось, а потом вспомнит, что всё же это было в реальности, и крепко удивится). А затем со стороны Джованни последовало интересное предложение…

— А дойдём до того дерева? Из которого тебя в прошлый раз кто-то выгнал. Заодно и проучим твоего обидчика… — Чесио удивлённо глянул на друга, затем жестом показал развернуться и ползти в обратную от двигающихся деревьев сторону. Пару минут непрерывного сопения и шуршания коленями по траве (завтра придётся застирывать штаны самостоятельно — не хотелось расстраивать Кармэлу), и громкий треск напополам с воем уже слушались так отдалённо, будто находились в ином мире, откуда до нашего доходили лишь смутные обрывки и кусочные видения, которые назывались «ой, как показалось-то!». Только тогда Чесио разрешил Джованни встать и сам разогнулся. Затем, сохранив привычку говорить негромко, будто каркавшие наверху птицы могли их понимать и сделать какую-нибудь гадость, проговорил:

— О, я думал, что ты уже хочешь домой, к маме… — Джованни почти серьёзно обиделся на эти слова и больновато толкнул его в плечо, что-то пробурчав, похоже, даже досадное. Из услышанного мальчиком было: «Чесио, ты невыносим!». И Чесио тут же примирительно схватил его за руку и мило, виновато улыбнулся — почему-то любил подтрунивать над Джованни, хотя это было некрасиво и ужасно.

— Ладно-ладно, я шутил же, ну! Конечно, мы пойдём к дереву, только выгнать у нас его жителя не получится… ну, это я на будущее говорю…

— А это дерево движется? У него ведь, по твоим рассказам, большие корни. Тогда ведь непонятно, как житель внутри него живёт, если оно… — Джованни удивлялся всегда так искренне и немного хмуро таким простым вещам, что это заставляло Чесио неосознанно улыбаться. Для него эти вопросы были из разряда элементарных; «И почему, если деревня не в лесу, то никто ничего не знает? Стало быть, они совсем не выходят гулять в лес, а всю жизнь сидят в своих сараях и домах».

— Нет, оно уже давно не двигается ночью… И знаешь почему? Всё довольно просто: это дерево нашло своё место, — Чесио усмехнулся, увидав слегка дёрнувшиеся в стороны губы Джованни. — Ему уже больше никуда не надо идти. А эти — всё никак не могут найти, где же им лучше. Говорят, иные находят через добрую сотню лет, а иные… могут скитаться почти всю жизнь. Не лёгкая доля, правда?

— Да… Невесело звучит. Но… похоже на взрослых иногда… да? — Чесио пожал плечами, ведь понял только наполовину, что хотел сказать Джованни: в его ближайшем окружении никто не жаловался, что не сумел найти нормального дома и потому ему нужно срочно куда-то спешить. Разве что Луиджи… Но и тот рассказывал, что путешествовал скорее от счастья, чем от горя. Значит, и он нашёл своё место, пусть и не физически.

— Тогда идём. Я покажу тебе. Только ты и правда готов выгнать это существо? Мы не знаем, каких оно размеров, почему поселилось там, что повидало в лесу, а может, оно тоже любит лазить по деревьям, только боится, а мы сможем помочь ему?

— Глупости, — фыркнул Джонни, горделиво достав тесак и повертев его в руках. — Оно просто трусливо прячется и ни с кем делиться деревом не хочет. Надо проучить его. Веди! — Чесио повёл друга через кусты, где им оцарапало руки и сделало затяжки на одежде, а потом они стали взбираться на крутой склон, где можно было легко хвататься за большие влажные корни, чтобы не упасть, и с неприкрытым вожделением загрязнять себе колени и рукава рассыпчатой землёй.

— Может, это дом того существа? И мы разрушим его уютную жизнь…

— Но домом-то можно и поделиться! В смысле, что можно иногда и гостей дружелюбно принять, — не уступал Джованни.

— Кто знает, он может и не любить гостей и не быть слишком-то дружелюбным — ну, почти как ты, на самом-то деле, — Чесио улыбался, а Джонни в этот момент сильно дёргал его за штанину, подбираясь к нему и тем самым выражая недовольство.

— И что ты его защищаешь, м? Как будто… ага! — Чесио закатил глаза, понимая, что сейчас скажет Джованни. — Да ты просто боишься его! Боишься и меня отговариваешь туда не ходить. Так? — в этот момент они доползли до уступа, и друг нагнал его, встав на тот же самый мягкий клочок земли; в ноздрях стал ощущаться свежий мятный аромат растущей где-то неподалёку мелиссы. Джонни смотрел ему в глаза внимательно, и это ощущалось даже без всякого света; и предательски щекочущее мотылька тёплое дыхание прямо в лицо.

— Вовсе нет. Нет, — спокойно ответил ему Чесио и хмыкнул. Что выражало при это лицо Джованни, сказать было трудно, но через секунду он залился громким, излишне громким для тонкой и нежной ночной тишины смехом, что Чесио пришлось шикнуть на него, хотя ему определённо нравилось то, как смеялся его друг.

Посмеиваясь друг над другом, они наконец достигли вершины. Потом Чесио повёл Джонни среди красноватой жимолости — невозможно противной для него ягоды, ну, правда, во рту словно что-то похлеще лечебного чая, который Кармэла заваривала, когда он болел, да потом ещё неделю не можешь смыть с языка этот тошнотворный вкус. После жимолости немного свернуть, и вот, из-за небольшого холма по правую руку откроется то самое дерево. Здесь вообще долина таких деревьев, которые ночью стояли себе смирно и никуда не дёргались — истинно счастливые существа, теперь они будут ждать зимы, желтеть, но всё равно быть радостными.

Чесио приказал Джонни присесть и аккуратно сползти с холма, чтобы не светиться макушкой за кусты, которые обрамляли его край — почти вся плоскость холма, кроме вершины, отлично просматривались со стороны той долины. Джованни считал это лишней предосторожностью, пошутил над Чесио, но сам тщательно стёр все свои штаны об землю, стараясь полностью слиться с ней, и через каждый метр проверял, что его черноволосая макушка не стала выситься над пятнистыми цветами цистуса. Тогда Чесио, ухмыляясь, заметил, что его волосы темны так, как сама ночь, и что его не видно точно.