Орехово-алый мотылёк (СИ)

Кармэла уже точно легла. Чесио раздвинул занавески, стараясь не шуметь, и аккуратно приоткрыл дверь: свет во всех комнатах погас уже как десять минут назад или больше, у него было плохо с этим, но мама и Мирэлла обычно засыпали быстро и уж к нему точно никто не заходил посреди ночи. Поэтому Чесио со спокойной совестью прикрыл дверь, достал одежду, быстро надел её, чувствуя приятный запах шерстяной кофты — ночью всё-таки было прохладно — и задвинул занавески около своей кровати. Потом бесшумно растворил окно, вылез, прикрыл его. Рыжий полуночный кот встретил его на заднем дворике — то ли их, то ли чужой, вообще, тут все коты были общими и сложно было понять, кому принадлежал очередной пушистый зверёк. Негромко мяукнув, рыжик сверкнул изумрудами и скрылся под навесом с дровами. Чесио всё прекрасно понял: кот желал ему удачного пути и дал своё согласное «мяу». А они, коты эти, просто так своими мяу не бросались…

Приободрённый на приключение хотя бы котом, мальчик, вдыхая запах ночных закрывшихся цветов и тёплый пар от земли, аккуратно пробирался через тёмную гущу деревни под звёздно-рассыпчатым фианитово-лиловым небом. Деревня почти спала, лишь некоторые домики устало смотрели в темноту через матово-жёлтые окошки; это любители бодрствовать ночью, и, в принципе, их философия нравилась Чесио, только, однажды испробовав следовать их заветам и любоваться ночью охотой котов и треском костра на заднем дворике, мальчик на следующее утро желал только одного: умереть. И после этого подумал, что полностью бессонные ночи — занятие атмосферное, прекрасное, но, увы, не для него. Хотя, конечно, изредка ради совершенно изящного одиночества, странных фантасмагорических дум, необъятного синего озера над головой с блестящими крапинками и дичайшей свободы можно было иногда не высыпаться и весь день терпеть головную боль.

Теперь же он мог идти и совсем не скрываться — лучшей маской была ему темнота. Поднялся ветер, всё вокруг наполнилось замысловатыми звуками. Чесио решил обойти место, где, по его мнению, спешили куда-то сбежать деревья, ведь он и сам впервые должен был увидеть это, а хотелось это совершить только с Джованни. Он не взял с собой даже маленького ножика, которым помогал матери очищать картофель в осенние скучные деньки, потому что не считал, что лес — это опасно. «Ну, как там может быть опасно, даже если и ночь? Просто эти дубы ходят, но они совсем не хотят драться — им нужно как можно скорее сбежать, пока они могут двигаться». В лесу стояла полутишина, разбавляемая судорожным криком и перелётом ночных птиц, вокруг были только три цвета: чёрный, зелёный и синий. И через пару минут бега глаза вполне себе привыкли к этой палитре, а сам Чесио спокойно ориентировался вокруг.

Однако ж, несмотря на это, вереск определил он только по запаху и даже не узнал тот куст, который успешно обломал несколько дней назад. Река шумела слишком глухо и была быстра, а звёзды расплавлялись в её отражении и уплывали далеко-далеко, к их мосту. Чесио пришлось усесться на камень и дожидаться своего друга — тот запаздывал, видимо, его младший братишка попросил перед сном лишнюю сказку или неожиданно захотел есть. Чесио улыбался, думая об этом, и от нечего делать нарвал вереску и стал плести венок — у него получалось вполне сносно, и, наверное, это было единственное, за что его хвалил учитель по рукоделию.

Когда он доплёл, на том берегу послышался шорох и наконец звонкий оклик:

— Чесио, ты здесь? — Мальчик ответил, надел на себя венок — как боевой шлем в предстоящем приключении и подождал, пока Джонни перебирался на его сторону. Когда они встретились, сложно было сказать, что выражало лицо Джованни, но Чесио ощутил, что в этот раз тот скучал куда сильнее… Парень одной рукой легко прижал его к себе, потрепал по плечу и проговорил, глубоко вдохнув: «Я рад видеть тебя». Чесио улыбнулся, ощутил предательского мотылька, вновь желающего вырваться на свободу, и до истомы в лёгких вдохнул в себя запах пепла, крепкого чая и мёда, коим был пропитан Джонни. Отойдя на шаг, он важно взглянул на друга, хотя понимал, что в темноте его могло быть плохо видно.

— Ну что, готов увидеть нечто совсем необыкновенное? Честно сказать, я сам иду в первый раз на такое, потому что… ну, потому что в иное время я даже никогда не выбирался наружу. Я просто знаю, что они двигаются, деревья эти… но нас может ожидать столько неожиданного! — Чесио схватил его за руку и потянул в сторону, откуда всегда приходил сам. Он был рад и думал, что Джованни пребывал в таком же положении духа. Однако тот, хотя и последовал за ним, проговорил весьма настороженным тоном:

— Послушай, это здорово… Но это может быть опасно. Поэтому слушайся меня, хорошо? В случае опасности… — Чесио, уже намурлыкивая себе под нос какую-то песенку, кивнул, а сам подумал: «Да где ж тут опасности?». Тогда Джонни резко остановил его за руку и потянул к себе; от неожиданности мальчику перехватило дыхание, а лицо друга он теперь видел чётче и оно выражало сильнейшее беспокойство. Только в тот момент Чесио изумился по-настоящему, а песенка слетела с губ мгновенно.

— Я серьёзно, хэй! Ты не знаешь, что такое насилие и ужасная боль. А я знаю. И не хочу, чтобы знал ты. Поэтому, если я буду говорить бежать или прятаться, ты должен будешь делать это, хорошо? — Чесио не понимал всей обеспокоенности Джованни до сих пор, но тихо прошептал «Ладно». Однако ему до дрожи нравилась эта простая, малость грубая забота — казалось, именно сейчас он проник в душу к Джонни сильнее всего. Через глаза ли, через прикосновения, но Чесио ощущал, что утонул. Утонул и сам счастлив был захлебнуться. Они, шагая рядом, отправились навстречу таинственным и ночным лесам…

Путь показался Джованни невероятно запутанным; он удивлялся, как Чесио тут не потерялся, а тот совершенно искренне и удивлённо отвечал, что для него здесь не было ничего сложного. Все эти цветы, высокие травы, могучие деревья всегда показывали ему верный путь; кивая соцветиями, ромашки, фиалки и колокольчики направляли его в нужную сторону, травы били в нос кислым пахучим запахом, который говорил о том, что мальчик свернул не туда, а сосны, пробковые дубы и осины своими стволами составляли узкие коридоры, и Чесио с лёгкостью видел их и запоминал их форму. Он вновь стремительно заговорил об этом, думая, что это успокоит Джованни, но тот лишь сдержанно кивал и коротко улыбался. Чесио, конечно, безусловно поверил в слова друга — ведь он и правда не знал, что есть насилие, хотя часто слышал это слово от взрослых. Но он не ожидал, что природа способна порождать такое: она так многоцветна и прекрасна, и среди неё нет тёмных оттенков, даже ночью.

Чем ближе к деревни, тем сильнее сгущались краски, тем злее цеплялись ветки за их одежды, старались выцарапать глаза, тем больше наполнялись уши разжиженным шумом от листвы, от влажного резкого ветра и от мелких животных. Холод начал ощутимо пробираться под кофту, а Джонни из чехла слышно достал маленький блестящий тесак и сказал, что ему уже становится жутковато. Чесио хотел было подшутить над ним, но и сам чувствовал, как под кожу остро и больновато вводилось смешение нетерпеливости, страха и пугающего любопытства. Наконец, впереди послышались похрустывания, треск и глухой протяжный вой, но не волчий. Чесио сказал Джонни следовать за ним, пробираться аккуратно и неслышно, а сам, зачем-то пригнувшись, направился чуть вбок, через узкий проход между кустами можжевельника и осоки, ощущая на своём лице их жёсткие влажные листья. В нос ударил яркий аромат свежей древесины, и мальчик, слыша глухие постукивания внутри себя, с нетерпением ускорил шаг.

Чесио знал: сейчас будет склон, а на нём… «Точно! Здесь!». Он шикнул на Джованни, приказывая остановиться, прилёг на мшистую мокроватую землю и пополз вперёд, иногда отплёвывая травники в сторону. Джонни последовал его примеру и иногда в темноте нечаянно прижимал его ногу к земле своей рукой, а Чесио также неожиданно пару раз ударил его. Всё это сопровождалось бурным мягким шепотком «Извини-прости-как-ты-ничего-не-видно» и последующим шипением друг на дружку, мол «Слишком громко! Тише». Потом, пытаясь переглушить переговоры призрачных горечавок и белёсых седмичников, они слушали звуки там, где-то на дне склона, до которого оставались считанные метры, но который обрамляли высокие кусты дикого горького рододендрона. Хотя, конечно, в темноте Чесио с трудом мог определить, что это рододендрон, именно поэтому принюхался к упавшему наземь цветку и попросил Джованни слегка примять кусты рядом и улечься тут. Через пару минут шебаршений мальчик ощутил тепло около бока и взволнованное дыхание на уровне уха.