Орехово-алый мотылёк (СИ)

— Что дальше? — голос Джованни был немного тревожным.

— Надо аккуратно приоткрыть щель через кусты… — шептал Чесио. — Но перед этим нужно, чтобы природа могла доверять тебе — ей требуется убедиться в этом. Сначала нужно представить один маленький зелёный дубок посреди огромного поля — только не представляй сразу, потом сделаешь, хорошо? на мой счёт. Затем нужно крепко-крепко сожмурить глаза, сказать «Дух леса, покажи мне сокрытое» — хотя, конечно, звучит слишком неуважительно к самому духу леса, но по-другому я не придумал. А затем сорви первый попавшийся листик с этого куста и резко повернись вокруг себя, не вставая. Тогда ты сумеешь увидеть их…

— А ты… ты потом будешь смеяться надо мной, так? — с укоризной глянув на него, прошептал в ответ Джованни. Чесио взял его за руку и внимательно посмотрел в глаза, слегка подсвеченные лунным отблеском.

— Я понимаю, что звучит абсурдно. Но поверь мне. Мы сделаем это одновременно. Если ты это не сделаешь искренне, Лесной дух не разрешит тебе увидеть существ, в которые он сам вложил душу… Давай! — мальчик крепче сжал его ладонь. Джонни сначала хмыкнул, потом одобрительно усмехнулся и медленно кивнул головой.

— Ладно. Я поверю тебе, пожалуй, цветочный мальчик. К тому же, ты знаешь столько о лесе и каких-то духах… Думаю, раз ты ещё не заблудился, приходя каждый раз к реке, значит, тебе эти все лесные духи и правда как-то помогают, — Джованни повернулся к нему в профиль, глядя прямо перед собой на кусты, потом нетерпеливо бросил: — Ну, что там первое? Представить дуб какой-то?

— Да… — Чесио ощущал мягкую, как траву, солнечную теплоту у себя в груди, которая поселилась рядом с мотыльком. Или это мотылёк таки зажёг что-то, проказник? Во всяком случае, пусть снисходительно, но Джованни доверял ему. И это вкупе с прошлыми, неровно брошенными ему словами «Ты мне нравишься», пусть брошенными как бы мимо, может, в ту быструю акварельную речку (Джованни так надеялся, вероятно, но Чесио мысленно нырнул на самое дно за ними) — и это всё вместе заставляло мальчика в каком-то смысле превращаться в ажурный лиловый листок, что плыл по воде, сотканной из капель не иначе как счастья.

— Да… Только помни — небольшой, ещё совсем молодой, посреди огромного поля… Потом зажмуриться, «Дух леса, покажи мне сокрытое», сорвать листок, перевернуться. Готов? — Джонни кивнул. — Начали на счёт три!

Приготовившись, Чесио досчитал до трёх, пару секунд они усердно воспроизводили в памяти картинку и сощуривались, почти хором выкрикнули заветные словечки, судорожно вырвали каждый свой листик и наконец, толкаясь из-за близости, перевернулись. Затем, задержав дыхание, ставшее уже одним на двоих, начали осторожно открывать кусты, пытаясь сделать среди угловатых стебельков маленькое окошко. Первым успеха добился Чесио, в то время Джованни уже хотел было доставать ножик, чтобы разрубить непослушные ветки. Нечаянно осыпав свою голову мелкими сиреневыми лепестками рододендрона, Чесио с восхищением глянул перед собой; затем сказал Джонни подползти к нему ближе, и тот, почти прикоснувшись к его щекой своей, оказался рядом.

— Ты видишь? — Парень от неожиданности ахнул, прикрыв рот рукой, и скорее вздрогнул, чем подтвердил кивком. — Только не шуми слишком…

Чесио представлял, как ужасающе и метафорично выглядело это для Джованни, поэтому и сам, немного переняв от него искреннего изумления, с полудрожью встречал каждый его тёплый выдох на своих губах и ощущал его шершавую кожу на своей щеке. В узком неровном промежутке между ветками рододендрона виднелась низина рва, в которой происходили странные и величественные по своей форме вещи: много-много пробковых дубов с выпирающими корнями, больших по размеру, чем сами стволы, которые неспешно, скрипя, передвигались, и всё это было больше похожу на детскую игру, в которой ты чем медленнее двигаешься, тем ближе в победе. Кроме страшного скрипа, в ушах глухим эхом отдавался вой — это выли сами деревья, им было больно двигать засохшие за день под жарким солнцем ветки и корневища. Чесио почувствовал, как часто и резко задрожал Джонни, и нашёл его руку, чтобы прижать к своей груди и согреть её, сказав так, что всё хорошо, они совсем безобидны.

— Господи!.. — парень потёр свободной рукой лицо и шумно выдохнул. — И… тут так всё время? Почему они вопят? И они опасны?

Чесио спокойным шёпотом рассказывал ему такие очевидные для себя вещи, ласково гладил его руку и улыбался, смотря на этот искажённый страхом профиль. «А он говорил, что ничего не боится… Видел бы себя со стороны!». Но мальчику показалось слишком грубым говорить об этом Джованни потом; ведь, по факту, каждый из них чего-то боялся, и Чесио пусть туманно, но догадывался о своих страхах. А сейчас, чувствуя и видя своего нового друга так близко, что, казалось, будто он просто втолкнулся аккуратно в его душу, Чесио говорил ободряющие и забавные истории, которые он помнил про этих живых деревяшек.

— Ты думаешь, они ужасные, потому что так выглядят? Вовсе нет! Они похожи на нас душой, Джонни. Смотри, вон тот, что с густой кроной и утыканный гнёздами, на самом деле, однажды сильно поссорился вон с тем маленьким, что около камня, видишь? Они, кое-как перебирая ветвями, хлестали друг друга и так продолжалось что-то около месяца. А до этого они ещё два месяца добирались друг до друга, представляешь? Сейчас, кажется, всё наладилось, но они ещё злы друг на друга: потеряли столько листвы, ты бы видел — тут всё было усыпано! А теперь вспомни, что вот мы, например, с тобой любим лазать по деревьям. А деревья этого не могут. Но ведь кто-то из них обязательно хочет забраться повыше и посмотреть, что же за мир вокруг… Представляешь, как они на деле горюют из-за этого? Поэтому они совсем безобидные, несчастные создания… — Чесио щебетал своим лёгким шёпотом и видел, что понемногу Джованни отходил от первого шока и даже иногда посмеивался, позволяя мальчику почти доставать носом до его шеи и выдыхать куда-то в уровень подбородка.

Деревья же возились, пытались чего-то добиться, нелепо серебрились в лунном свете и трясли своими мертвенно-серыми листочками, посылая болезненные возгласы глубокому безответному небу и своим единственным слушателям на верху рва в кустах. А Чесио думал, что почти узнал, что такое «вечно», даже несмотря на уставшие держаться на локтях руки. Ему нравилось говорить всякие простые и довольно милые слова этому оторвавшемуся от природы человеку и осознавать, как это важно для того. Наконец, когда первое изумление прошло, Джованни покачал головой и серьёзно уставился на него:

— Вот это… самое необычное, что я видел в своей жизни… ну, мягко сказать необычное, конечно… А что видят те, кто не делает тот глупый обряд, какой делали мы? — Джонни, говоря это, аккуратно перевернулся на спину, и в его широко распахнутых глазах отразилось целое небо-душа его маленьких звёздочек-секретов.

— О, я видел, что будет в таком случае, лишь однажды: тогда я даже не попал сюда, как ни стремился. Лесной дух уводил меня и всех остальных, кто не достоин увидеть, подальше отсюда. Ну, а нас подпустил поближе просто потому, что я давний его знакомый, — Чесио, откровенно говоря, придумал это прямо сейчас, но решил, что так оно и есть на самом деле, потому что ну как иначе ведь, если не так, усмехнулся и перевернулся на спину, ощутив на щеке гладкий мокрый лепесток, а в волосах — запутавшуюся веточку. — Но если бы ты что-то сделал не так искренне, то, вероятно, ничего бы не увидел там.

— Я… я и правда поверил тебе, — негромко буркнул Джованни, вздохнув и прикрыв глаза; Чесио украдкой взглянул на него и заметил, как ярко блеснул сероватым светом кулон на его шее и как был точён и бел его профиль, словно скульптура, с которой они иногда срисовывали, а у Чесио всегда плохо получалось, ведь как-то передать этот чёртов нос ну просто невозможно!

— Я счастлив знать это. Спасибо… Я… ну, вот всю свою жизнь, получается, мечтал, что когда-нибудь такой момент настанет, — почти рассуждая вслух, вдруг признался Чесио и ощутил, как внутри лёгких будто надувался большой прозрачный шар, сотканный из созвездий. Все эти созвездия зажглись разноцветной феерией, пахнущей ландышами и первым весенним вкусом студёной воды из родника.