Исповеди на лестничной площадке (СИ)

Высшего образования у Саши не было, за плечами был только техникум, но кто сказал, что для счастливой семейной жизни оно необходимо?

Лена имела диплом инженера, выучилась, но большой заслуги в этом не видела, работала себе и работала в ЦАО инженером, и была счастлива во втором браке.

Хотела еще детей, но тут уж Игорь постарался, чтобы это не состоялось.

И когда Мария Ивановна умирала, она хоть за Лену душой не болела, думала, что с Сашкой у них все будет хорошо.

Мария Ивановна ушла рано, рак ее скрутил, рак кишечника, и о диагнозе своем она знала с самого начала.

Долго она болела, почти два года, две операции перенесла, медленно угасала, а Никита Степанович запил горькую.

Сидит на лестнице, маленький, сморщенный, бутылка рядом пустая валяется, сидит и плачет.

Я день отработала, вечером мимо иду, он меня просит:

- Зина, прошу тебя, глянь, что у меня дома, жива ли Марья, а то я боюсь домой идти, вдруг она уже там мертвая лежит.

Мне и самой страшно и жалко его. Взяла ключ, дверь открыла, вхожу. Мария Ивановна лежит в постели, а вид у нее такой, что и не скажешь, что приговоренная, нормальная, не худая, не измученная, только что лежит посреди белого дня, а здоровая она с утра до вечера трудилась, чистоту и порядок соблюдала, готовила на всю ораву. Лена, правда, помогала.

Я зайду, на пороге постою:

- Как Вы, Мария Ивановна?

- Да вот держусь, - она говорит.- Знаешь, Зина, болей пока никаких нет, только слабость страшная. - А мой дурак боится, думает, что я уже умерла?

Я киваю головой. Молча киваю. А что тут сказать-то можно? Ничего.

Мне горько смотреть на умирающую, я быстро выхожу, отдаю ключи старику, успокаиваю его, что жена его жива и можно идти домой.

Он не сразу идет, водка в ноги ударила, он и встать не может, но я ему не помогаю, да он и не позволит.

Может быть, от его запоев жена его и ушла раньше срока, а может работа ее погубила. Она на опытном заводе работа, в отделе готовой продукции, а уж какая продукция на химическом заводе, известно. Каждое второе вещество канцероген.

Надышалась, и вот результат.

Я вот сейчас понимаю, как рано она ушла. Моложе была, чем я сейчас. И крепче.

Как-то несет огромную сумку с банками, компоты консервировать, я говорю мужу:

- Помоги соседке донести.

Он потянулся к сумке, да она не дала.

- Что ты, у тебя Леша интеллигент, хлипкий на вид. Вполне может быть, что и не донесет такие сумки. Упадает. Это мы, люди привычные.

Конечно, это со смехом, с подковыркой, но сумки не дала.

И такую вот крепкую женщину, работящую, не скандальную, уверенную в себе болезнь за два года унесла, неожиданно для близких.

Мария Ивановна умерла, я на похороны опоздала, но могилу нашла, постояла у холмика, засыпанного цветами.

Была осень, дул холодный ветер, и я думала о том, что на похоронах в России всегда холодно, такое впечатление, что в теплые денечки никто не умирает. Вечером я зашла на поминки в открытые двери соседской квартиры. Леша пришел позже, как вернулся с работы.

Дед продолжал пить горькую, заливал свое горе, но Лена была не одна, Саша был рядом, помогал и с горем справится, и отца хоть чуть-чуть, да образумить.

Часто сосед до того допивался, что двери открыть не мог, и спал на лестнице.

Первое время мы с мужем жалели старика, ветерана войны, бывшего милиционера, поднимали его с пола, приводили в свою квартиру, или искали у него ключ, открывали двери, а потом устали, привыкли и махнули рукой.

Спит на ступеньках, хорошо ему, ну и пускай спит.

Много лет ключи от нашей квартиры были у соседей.

Замок у нас был захлопывающийся, и чтобы двери не ломать, я запасные ключи Марии Ивановне отдала.

А когда она умерла, Лена ключи мне вернула.

- Знаешь, отец, когда в запое, он из дома все тащит, продает. Всю нашу библиотеку продал. Говорит, когда у меня душа болит и выпить хочется, мне ничего не жалко. Боюсь я, как бы он у тебя чего не спер.

***

Накануне очередного в нашем подъезде пожара, Никита Степанович, неожиданно трезвый, чинил замок во входной двери.

Очень долго возился, старался, я обратила внимание на его трудолюбивое пыхтение, порадовалась, домашними делами начал заниматься, успокоился немного после смерти жены, которая будучи на 12 лет его моложе, сошла в могилу, оставила одного.

Но просветление это было на один день.

На другой он снова был пьяный, ничего не соображал. Бросил незатушеную сигарету в мусорное ведро, где лежали бумаги.

Бумаги загорелись, дым пошел, вонища по всему подъезду.

До меня запах дыма не добрался, а к Лиде, она ж над ними жила, так дымина и повалил. Она испугалась, вызвала пожарных.

Пожарные быстро разобрались, откуда дым несется, собрались у наших дверей, шумят.

Старик на стук откликнулся, а открывать отказался.

Я к тому времени свои двери открыла, наблюдаю, как из-под дверей соседей дым ползет тонкой струйкой.

Один из пожарных приказывает:

- Не открывает, ломай двери.

Тут я вспомнила, как долго старик замок чинил, жалко мне стало его трудов:

- Подождите, - говорю, -╛ может быть, он мне двери откроет, на знакомый голос.

Подошла я вплотную к двери, нос носовым платком прикрыла, чтобы дымом не дышать, начала соседа уговаривать:

- Никита Степанович, ты меня узнаешь? Открой дверь, я тут, не бойся, ничего плохого они тебе не сделают, открой дверь, побереги, ведь выломают.

А он мне в ответ:

- Я тебя, Зина, очень уважаю, я голос твой узнаю, а дверь все равно не открою.

Тут пожарный, плечи косая сажень, откачнулся назад, к стенке. Коридор у нас узкий, чуть больше метра, разбега нет, и он без всякого разбега поднял ногу и ударил один раз, и дверь сразу распахнулась, даже второго удара не понадобилось. Вот народ теперь беспокоится за свое добро, понаставил железные двери, а говорят все равно, двери не прошибешь, зато коробка вместе с непрошибаемой дверью легко вываливается.

И запирая двери на ключ, мы только обманываем себя, что в безопасности, а кому надо, тот войдет.

Пожарные двери вышибли, ведро водой залили, уехали.

Лена вечером пришла, я ей поведала ей о наших дневных происшествиях, она только вздохнула:

- Сожжет нас дед, по миру пустит. Как мать умерла, пьет беспробудно.

Наутро дед, стыдливо пряча от меня глаза, снова чинил входной замок у своей двери.

Выглядел, как нашкодивший ребенок.

***

Сосед пил и пил, и возраст уже за восемьдесят, а его смерть и не берет. Перепил он, ее, свою смерть.

Смерть его не брала, а до белой горячки он допился.

Лена рассказывала:

" - Лежит один в комнате и разговаривает:

Я подошла, слышу:

- Ты что там сидишь. Слезай, иди под одеяло, замерзла ведь уже.

Я спрашиваю его:

- Папа, ты с кем разговариваешь?

А он мне:

- Да ты, что не видишь, вон сидит на двери, зеленая такая. Маленькая. А почему она такая зеленая? Замерзла, наверное".

Били его собутыльники, бомжи и шваль всякая, один раз ребро сломали и легкое повредили.

Он дышал и раздувался как шар. Лена положила его в больницу, подлечили его. Физически подлечили, а с головой у него постепенно становилось все хуже и хуже. Он уже не узнавал дочь, не понимал, где находится, но по получению пенсии, шел в магазин, и пропивал ее совместно с друзьями собутыльниками.

И дотянул он до 84 лет, пережил жену на 10 лет.

Лена его похоронила, и стали они жить втроем: Сашка, Коля и она.

***

Лена в середине девяностых бросила свою работу инженера с мизерной зарплатой, которую к тому и не платили, и устроилась в какую-то торговую фирму, а братья Сашки открыли ларек: водкой торговали.

И Александра, брата младшего к своему бизнесу пристроили. Легкие водочные деньги оказались погибелью для Саши, который до этой торговли за праздничным столом больше одной рюмки не выпивал. А тут стал попивать, и еще дед не умер, а Сашка стал пить запоями.