Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

- Не нужно говорить, что я в твоей власти. Я вижу. Я ранен и беззащитен перед твоей волей, и если верить этому мальчику, то обязан тебе жизнью.

- Жизнь всех нас зависит от чуда, которое продлится недолго, – объяснил Хуан с удивительным спокойствием.

- О чем ты? Я кое-что припоминаю. Но нет, невероятно, это кошмарный сон, картины ада, картины ужасов Данте.

- Очнись, Ренато. Очень мало осталось от земли, на которой мы родились. Уже три месяца днем и ночью вулкан испускает над землей раскаленный пепел и реки лавы. Города в развалинах, реки заражены, поля сожжены дотла. Но дорогам бежит потерявшая надежду толпа, в напрасных поисках крыши или убежища. Каждый день из нашего единственного порта отплывают корабли, набитые сбегающими людьми.

- Наш единственный порт? – удивился Ренато.

- Да, Фор-де-Франс. Мы рядом с ним, в небольшой бухте крепости Сан-Луи.

- …Сен-Пьер…? Столица…?

- Уже не существует.

- Не верю! – в ужасе закричал Ренато. – Моя мать… Умерла? Мать мертва! О!

- Успокойся, успокойся, Ренато. Не ты один плачешь от боли. Сорок тысяч трупов погребены под пеплом Сен-Пьера. Затем появились еще сотни, тысячи жертв.

- То, что я видел – правда, что помнил, все это правда! О!

- Возможно остров вскоре эвакуируется. Хотя почти не осталось властей, возможно, имя Д'Отремон поможет тебе взобраться на один из отплывающих кораблей.

- О чем ты? – возмутился разгневанный Ренато.

- Все считают, что побег – единственная надежда спасения, а для тебя это нетрудно. К тому же тебе не на кого смотреть, кроме себя самого.

- У меня нет никого, никого! Мой дом, земли, состояние в банках этого города, который… А моя мать, Хуан, моя мать!

Отчаянно он схватился за руку Хуана, который сжал ее впервые в братском жесте. Долгое время тихо бежали слезы. Затем они внезапно высохли, словно огненная стрела прошлась по отчаявшейся душе, потрясая его, и он снова обезумел:

- А Моника? Что ты сделал с ней? Где она? Ты взял ее на «Люцифер». Но нет, ты сказал, что оставил ее. Куда ты увез ее? Куда послал? На Доминику? Гваделупе?

- На пути в Сен-Пьер! – признался Хуан с бесконечным отчаянием. – Я оставил ее на пляже, перед горой Парнас. Больше я ничего не знаю. Совершенно ничего!

- Она тоже умерла? Хочешь сказать, она умерла?

- Разумно думать так! – гадал Хуан мрачно. – Я искал ее, как помешанный. Искал, пока ты умирал, бредил целые недели, пока ты лежал как труп, я рыскал по всем деревням, развалины за развалинами, пока ты сотни раз умирал и воскресал.

- Три месяца! Ты сказал три месяца? – Ренато было невыносимо в это поверить.

- Я искал ее по всем углам, где убежище верующих, в бесконечных списках исчезнувших, которые каждый день отплывают на кораблях. Искал ее тело среди руин монастыря, искал ее имя на деревянных крестах и кладбищах. Но все напрасно!

- Моника умерла! Умерла! – повторял Ренато, как одержимый.

- Но я не приму этого! Не знаю, вдохновение ли это небес, сумасшедший луч надежды, или моя больная воля ухватилась за эту ложь, или чутье ясновидящего меня поддерживает, чтобы я не потонул в немыслимой правде. Но пока во мне есть дыхание жизни, я буду искать ее!

Хуан шагнул к дверям, но руки Ренато схватили его, а голубые глаза, только что плакавшие по Софии Д'Отремон, теперь зажглись дьявольским огнем ревности, досады, отчаянным желанием, распалявшим душу и плоть от одного упоминания имени Моники.

- Почему ты искал ее? Ты любишь ее? Любишь?

- Естественно я люблю ее! А ты что подумал?

- Я… я… не знаю… Любишь? Ты сказал любишь ее?

- В тысячу раз больше, чем свою жизнь! Тебе понятно? Разве я смогу жить без нее? Моя жизнь – есть и была она, даже если я думал, что она не любила меня, казалась далекой звездой, когда смотрела на меня и на небо, охватив руками штурвал. Безумно, отчаянно я полюбил ее с той поры, когда что-то сильнее моей гордости заставило уважать ее; когда увидел ее беззащитной в своих руках, беспомощную и больную, чувствуя, что желания погасли, а высокомерие опустило свой флаг, потому что сила ее чистоты превратила меня в другого человека, потому что ее жизнь и счастье стали для меня важнее всего и всех. Что с того, что я любил ее? Что люблю? В сотни раз сильнее тебя!

- Ложь! – гневно взорвался Ренато. – Сильнее меня никто! Никто! А она…

- Она тоже любила меня! – резко отрезал Хуан. – Вопреки всему, что думаешь и на что надеешься, Моника любила меня и хотела умереть со мной. Я с трудом оторвал ее от себя, чтобы она не последовала моей грустной участи.

- Это неправда! Неправда!

- Правда, Ренато! Мне все еще кажется, что я вижу ее на том пляже; слышу ее последний крик, зовущий меня.

- Не верю! Такая женщина, как она…

- Не могла полюбить меня? – резко парировал Хуан. – Так ты ошибаешься! Она любила меня! Любила! Какая разница в ее положении или имени? Она любила меня, моряка, пирата, незаконнорожденного! Удобствам твоего дворца она предпочитала опасность и даже умереть со мной! Эта единственная правда. Она была моей, моя, и я найду ее!

- Нет, она уже не твоя!

Ренато трясло, он хотел встать с постели. Оттуда его глаза глядели с волнением. Он вспомнил портфель, бумаги. Полуголый, под пальмовыми листьями, предоставленный человеку, который был одновременно его спасителем и соперником, врагом и братом. Неожиданно его воля истощилась, мужество погасло, но свирепые глаза Хуана казалось проникли в него, угадывая мысли:

- Твои бумаги в этом ящике. Я не ошибся, они для тебя важнее жизни. Забирай их, хотя вряд ли они тебе помогут. Мощь гораздо сильнее, чем все человеческое самодовольство, теперь управляет нами… и это… вулкан. Послушай его. Единственный голос, который распоряжается и приказывает на всей Мартинике. Эти слепые удары устанавливают жизнь и смерть, боль и голод. Это новая сила, которая нами руководит. Посмотри на них, на эти бумаги, может, они помогут тебе чем-нибудь!

Ренато снова приподнялся, желая пойти за Хуаном, удалявшегося поспешными шагами, но снова упал. Сотни горьких воспоминаний кинжалами вонзались в него. Он думал о мертвой матери; Монике, которая возможно, уже покоится под трагическим саваном случившегося в Сен-Пьере, и почувствовал новую боль, странную, которая жгла нестерпимым стыдом. Смущение, муки совести и горькая благодарность.

- И я обязан жизнью Хуану Дьяволу.

Еще неделю ревел ужасающий вулкан Мон Пеле. Наконец, 26 августа 1902 года последний и ужасный грохот потряс остров, а затем все стихло. Рассеялись черные облака из конуса вулкана, замолчали подземные шумы, выглянуло голубое небо, морские воды успокоились. Благотворные дожди упали потоком, сметая слои пепла, сорвавшие деревья и придавившие поля. Вновь побежали чистые реки и ручьи, вернулись стаи птиц. Лихорадочная радость, верх отчаянии и боли прошедших дней, встряхнули беспорядочные улицы Фор-де-Франс. Понемногу начали двигаться лошади и редкие повозки, ставшие доступными. Бригады добровольцев собирали мусор и налаживали пристани и причалы на выходе из прекраснейшего залива, перед которым возвышался маленький город. И когда корабли, ожидаемые столько времени, показались на горизонте, их приветствовали пушки крепости Сан-Луи и трезвонили колокола, подвешенные на балках над мусором. В почти разрушенной усадьбе, убежище Мольнар, колокола и артиллерийский обстрел слышались отдаленно.

- Вот и сеньор дон Ноэль, хозяйка! – сообщила Ана во весь голос.

- Сюрприз, дорогая Каталина. А где Моника? – поздоровался старый нотариус.

- Где же, как не в госпитале? – объяснила Каталина. – Для нее просто рассвело, как и каждое утро.

- Сегодня другой день, черт побери!

- Для нее нет. Каждый проходящий день усиливает ее боль, потому что у нее остается все меньше надежды.

- Вы правы. Но во всяком случае, она не должна падать духом. Она продолжит искать его, потому что прибыл только что новый губернатор. Командующий войсками чувствует признательность и благодарность к Монике, хочет, чтобы она в числе первых персон поприветствовала Его Превосходительство. Говорите, она в госпитале?