Дикое Сердце 1 часть (ЛП)

- Она не может чувствовать и говорить такое! Иначе она подлая, презренная!

- Как я сам. Повторите еще раз, что презираете ее за любовь ко мне. Презирайте, продолжайте презирать ее всей душой, потому что она любит меня и хочет быть со мной, а не с кабальеро Д'Отремоном. Она предательница, тщеславная и порочная, но женщина из плоти и крови, а не из небесного теста, как вы. Вы безгрешная и недотрога; но при всей чистоте, боюсь, вы смотрите туда, куда нельзя, куда не позволяет ваша христианская мораль.

- Хватит, замолчите! Вы ничего не должны говорить обо мне! Негодяй!

- Тихо! – приказал Хуан, сурово схватив ее руку. – Не смейте давать мне пощечины. От кабальеро у меня только одежда. Вы очень пострадаете.

- В вас только насилие и жестокость. О, оставьте меня!

- Конечно, оставлю. Меня не интересуют ваши чувства. Ренато несказанно повезло, что вы любите его. Я лишь прозрачно намекну, что не стоит плевать в колодец, из которого будешь пить, и не вставайте на моем пути.

- Вы не последуете этим путем! Я помешаю вам всеми способами! Буду бороться всем оружием!

- Осторожнее, как бы это обернулось против вашего Ренато.

- Он не мой и никогда им не будет! – воскликнула Моника в откровенном отчаянии. – Но вам не увезти Айме из дома, потому что я способна убить вас!

Хуан снова взял ее за руки, крепко сжав их сильными ладонями, и смотрел на нее, впервые чувствуя в ней женщину, в то время как на его лице отразилось некое подобие улыбки:

- Значит это правда: вы любите Ренато. Из-за него готовы угрожать смертью. Не думал, что вы способны на такое. В вас есть мужество, чтобы убить этими мягкими белыми руками, на которых ногти, как когти, насколько я вижу. Знаете, что вдруг мне показалось любопытным? Безусловно, вы тоже красива. Особенно сейчас, извиваясь, как дикая кошка, потеряв напрочь облик настоятельницы. Ай, хищница!

Хуан выпустил ее. Моника яростно укусила его и убежала, а он, удивленный, вытирая кровь, насмешливо проговорил:

- Демоны со святой!

- Моника, дочка, что стряслось? Что с тобой? Ты устала?

- Да, мама, очень устала.

Моника, мягко поддерживаемая дрожащими руками матери, с трудом встала. Они находились в ее спальне, и сеньора де Мольнар обнаружила ее на коленях у кровати, со сложенными ладонями и погруженным в них лицом, как будто в обмороке. Она уже давно так сидела, когда вернулась после столкновения с Хуаном. Краска стыда прилила к щекам, когда мать устремила на нее вопрошающий взор. Голова склонилась с ужасным ощущением, что обвинение Хуана оставило на ней видимый отпечаток. Она подрагивала и мучилась, думая, что глаза того человека проникли в самую глубь ее души, словно она стояла перед ним обнаженная, а возможно, и перед остальными. Ей показалось, что в усталых печальных глазах матери, затуманенных слезами, таится упрек; та пожаловалась:

- Не представляешь, как меня мучают твои страдания из-за сестры. Ты была счастлива на избранном тобой пути, но приходится страдать. Может, я скверно поступила, когда попросила тебя защищать сестру…

- Ты не поступила скверно. Думаю, она не хочет ничьей защиты.

- Что она сказала тебе? Ты говорила с ней?

- Нет, я говорила с Хуаном Дьяволом, который не отказывается от сведения счетов и мести, как называет. Уверяет, что Айме любит только его; грубо приказывает мне не мешать. И иногда мне кажется, что этот человек имеет полное право оскорблять меня.

- Он оскорбил тебя?

- Он словно тигр во время гона. Он любит ее и защищается, как загнанный в угол тигр. Но дело не в этом, мама, он не внушает мне страх. Это… я знаю, знаю, что…

- Но ты ведь была решительна, непоколебима. Чем он так изменил тебя? Каким образом мог угрожать?

- Это не угроза, а просто ужасная правда.

- И что же у него против тебя? Ты всегда победишь, на твоей стороне мораль. Твое поведение, достоинство, чистота…

- Моя чистота… – горько повторила Моника.

- Почему ты так говоришь, дочка? Ты меня пугаешь!

- Нет, мама, не волнуйся. Мое тело чисто. До сегодняшнего дня, ценой жизни, я шла дорогой чистоты и достоинства, но иногда чувство рождается, подобно ядовитому растению, корни которого переплетаются в душе и разлагают ее. Иногда я думаю, что нам лучше сбежать, убраться подальше, найти, как я когда-то мечтала, покой. Обрести покой моей души в монастыре или в могиле!

- Что ты говоришь? Почему?

- Я не должна так говорить, ты права. Не должна говорить с тобой таким образом. Но этот человек…

- Что происходит с этим человеком? Он злой, правда? Злодей, стремящийся принести нам несчастье.

- Иногда он не кажется мне злым. По-моему, он страдает; в своей жизни он столько страдал, что добровольно убил в сердце сострадание и жалость. Мне кажется, он любит Айме, и как же любит! По-другому, но также сильно, как и Ренато. Что такого в ее душе и плоти, что она овладевает сердцами мужчин?

- Но в этом ее несчастье! Разве не видишь, дочка? Она рабыня своих страстей, безумств. Если ты позволишь ей изменить своему долгу, до чего она докатится? Меня она не слушает; и у меня нет таких слов, чтобы подчинить ее. Не дай ей совершить безумство, потом будет поздно лить слезы. Дочка, я рассчитываю на тебя. Рассчитываю, что ты ради любви к сестре…

- А если не ради любви к сестре? – прервала ее Моника. – Если другая любовь толкает меня на это?

Моника посмотрела на мать. Словно столкнулась с собственной совестью и с ужасом показала кровоточащую рану в глубине души, которую обнаружил Хуан, тем самым обезоружив ее, распиная в самом ужасном сомнении. После долгого молчания прозвучал слезный голос матери:

- Если несчастная любовь сделала тебя такой великодушной, дочка, если ради нее ты пошла на жертвы, и борешься за его счастье, отказав себе во всем, пусть Бог благословит тебя за великодушие! Пусть Бог благословит тебя, дочка, потому что, спасая счастье Ренато, ты спасаешь всех нас и ее, безумную и ослепшую. Спасаешь меня, поскольку я не смогу противостоять такому удару. Спасаешь и светлое имя своего отца.

Моника встала, внезапно душевное смятение улеглось, будто новый свет озарил дорогу, будто новая сила помогла ей принять жертву, справиться с болью и противостоять всем бурям. Вновь соединив ладони, она упала на колени. Каталина спросила:

- Дочка, что ты делаешь?

- Я благодарю Бога, мама. Я слезно просила Его просветить меня, и Он послал твои слова. В отчаянии я просила указать мне путь, и твоим голосом Он подсказал. Теперь я знаю, что важно, и не стану колебаться. Перестану сомневаться!

25.

Медленно шагая по мокрой дороге, Хуан возвращался в дом. Он избегал парадных каменных лестниц, выходящих на широкие галереи, в надежде, что за ним никто не наблюдает и пролез через узкую дверь в стене, пересекая пустые внутренние дворики, едва освещенные бледной вспышкой полумесяца, который выглядывал сквозь разорванные облака.

С поразительной точностью он помнил детали дома, и как стрела, точно попавшая в цель, задержался у полуоткрытых окон роскошных комнат левого крыла, подготовленных для медового месяца Айме и Ренато.

- Кого ты ждала, Айме? – ядовито спросил Хуан.

- Кого я могла ждать, кроме тебя?

- Не знаю, я не знаком с соседними имениями Кампо Реаль.

- Хватит! – гневно взвизгнула Айме. – До каких пор я должна терпеть твои оскорбления?

- Пока не устану оскорблять тебя! Пока мне не надоест, пока ты не пропитаешься ненавистью и презрением, которые я приберег для тебя!

- Если бы только ненависть или презрение, ты бы уже уехал. Тебя держит и огорчает что-то, тебя тянет ко мне, хоть и не желаешь признавать. Что-то делает тебя безнадежно моим, и меня – безнадежно твоей. Да, твоей, Хуан, хоть ты и не желаешь смотреть на меня, как утверждаешь. Почему? Почему же тогда ищешь встречи со мной?

- Полагаю, человек превращается в пса, когда его порабощает страсть, – яростно выдавил признание Хуан.