Моника 2 часть (ЛП)

- Береговую охрану… Охрану под французским флагом…

- Корабль «Галион», первый часовой берегов Мартиники, чтобы сражаться с контрабандой и другими действиями, где руки Хуана замараны. Его грехи простительны, но должны быть искуплены. Хуан там.

- На «Галионе»? Задержан? В тюрьме?

- По требованию губернатора Мартиники он едет в Сен-Пьер давать отчет по обвинениям, благодаря которым тот потребовал его экстрадиции у Колониального Британского Правительства Доминики.

- Ты на него заявил, ты? Ты обвиняешь его?

- Единственное, в чем смог обвинить. Я сделал возможное и невозможное, чтобы вернуть тебя, когда узнал правду, и вдобавок об обстоятельствах болезни, от которой ты страдала по словам доктора Фабера…

- Ренато, этот корабль уехал. Он увез Хуана! – встревожилась Моника.

- Конечно. Хуана и всех членов экипажа.

- Но этого не может быть! Его увезли туда, а я…!

- Мы выйдем завтра или послезавтра на корабле со всеми необходимыми удобствами.

- О нет, нет! Не увидев его? Не поговорив? Нужно остановить этот корабль! Мы немедленно выезжаем!

- Немедленно невозможно. Завтра или позже, потому что ожидается пассажирский корабль и…

- «Люцифер» готов.

- Вижу, ты неумолима. В конце концов, раз так настаиваешь, мы вернемся на «Люцифере», как только соберут команду для выхода в море.

- Где ребята Хуана? Сегундо мог бы вести и Колибри. Почему ты оторвал меня от них? Почему позволил тем людям схватить их?

- Я ничего им не сделал. Члены экипажа «Люцифера» схвачены и отправлены с капитаном под надзором береговой охраны. Не говори, что поможешь Хуану.

- Хуан был добр с тем ребенком, великодушен и человечен со всеми от него зависящими, – усердно защищала Моника. – На «Люцифере» не было жестокости, в отличие от твоих земель в Кампо Реаль. Лучше я помолчу, Ренато, но ты на самом деле ничего не знаешь и не понимаешь. Что из себя представляет Хуан.

- Поразительный, правда? – намекнул с тонкой иронией Ренато.

- Да. Хотя ты не веришь и не понимаешь, но говоришь верное слово: поразительный.

- Я не знал, что ты актриса, Моника. Я нахожу очень тонкой и женственной форму твоей мести. Твое восхваление достоинств этого негодяя и дикаря…

- Хуан не негодяй и не дикарь! – взвилась Моника гневно. – Хуан лучший человек, которого я знала!

- Моника, сколько можно? Понимаю, ты сошла с ума, расстроена. Ты другая, совершенно изменилась. Все в тебе другое, начиная с цветастого платья, глупого, несвойственного женщине твоего положения, хотя ты и выглядишь в нем красивой, словно твое презрение и красота хотят меня наказать. Накажи же. Я этого заслуживаю, потому что не понял твою любовь, не сумел тебя полюбить!

Ренато Д'Отремон порывисто приблизился к Монике, но она отступила, на миг в его глазах засиял свет и потух, словно погасла мимолетная мечта. Затем он взглянул на нее, повернул голову, словно правда его смущала:

- Моника, ты любишь Хуана?

- Люблю ли его? Не знаю, это неважно. Он не любит меня и никогда не полюбит.

- Что ты сказала? – спросил удивленный и смущенный Ренато. – В таком случае, он так поступил… почему он так поступил? Почему?

Моника вновь сжала губы, прищурилась, и ее лицо отразило другую Монику, страдающую, покорную, связанную обещанием молчать. Но лишь на миг. Новая женщина вновь вернулась и произнесла двусмысленно:

- Не все ли равно, что мы чувствуем? У меня нет жалоб на Хуана. Хорошо или плохо, но ты вручил меня ему, и это налагает на меня обязанности жены. Я поклялась на коленях перед алтарем, а для меня клятвы имеют значение.

- Хорошо. Я сделал все, дабы исправить свою ошибку, чтобы вытащить тебя из ада, куда я вверг тебя, а теперь этот ад тебя радует.

- Когда ты швырнул меня, я предпочитала сто раз умереть, чем оказаться в руках Хуана, – вспоминала взволнованная Моника. – Вдобавок ко всему наихудшему, самая ужасная мука казалась мне терпимей, чем когда этот человек волочил по дороге, вез по морям, как тащит свою добычу вандал. В стенах каюты «Люцифера» я терзалась и умоляла Бога послать скорейшую смерть. Прибеги ты тогда за мной, если бы настоящее чувство справедливости и человеческого милосердия владело тобой, чтобы остановить нас, я бы поцеловала следы твоих ног. Но в этом мире уместность имеет свое время и час.

- Что ты хочешь сказать? – посетовал Ренато.

- Мы заранее должны думать, прежде чем совершать зло. Твою ошибку исправлять уже слишком поздно, будет только хуже. Ты понимаешь?

- Должен понимать. Ты прекрасно разъяснила, – огорченно согласился Ренато. С иронией он заметил: – Полагаю, тебе не помогли мои горячие извинения, с помощью которых я всей душой хотел вырвать тебя из примитивного романа с Хуаном, этим грязным лодочником.

- Часто грязи больше во дворцах, а в скромном деревянном «Люцифере» больше света, – гордо упрекнула Моника. – Слава Богу, теперь я другая, Ренато. Я жена Хуана Дьявола или Хуана Бога, как я зову его. И поскольку я его жена, и знаю, что ты жестоко осудил его за незначительные грехи, тогда как он мог осудить других за более тяжкие грехи, и не осудил. Раз его подвергают гонениям и снова несправедливо дурно с ним обращаются, то мне ничего не остается, как встать на его защиту против предъявленных обвинений и бороться за его жизнь и свободу. Если ты хочешь что-либо сделать для меня, то найми экипаж корабля и позволь немедленно поехать к нему.

- Я доставлю тебе это удовольствие! – согласился Ренато с оскорбленным достоинством. – Возьму на себя хлопоты, о которых ты просишь. Мы выйдем в море на твоем чудесном корабле и сделаем все возможное.

- Благодарю тебя от всей души за это!

В дверях Ренато обернулся, чтобы посмотреть на новую Монику, чувствуя неожиданную злость, такую болезненную досаду, тонкую горечь провала, что не выдержал и сказал иронично:

- Благодарю, что напомнила еще раз, какой я несвоевременный и неумелый. У твоих ног, Моника!

- Осторожнее, Колибри! Отойди-ка. Если тебя заковали в эту цепь, ты не сдвинешься.

- Что это, капитан? – спросил Сегундо смущенно.

- А что еще, как не буря?

Сметаемый ветром, сотрясаемый огромными волнами помрачневшего моря, окруженный зловещей напастью неожиданной бури, скрипел «Галион», содрогаясь от киля до бизань-мачты.

- Какое ненастье! Мы переживали бури и похуже, но не в таком жестяном корыте.

Сегундо Дуэлос говорил и смотрел на Хуана, со скрытым и беспокойным волнением ожидая его мнения, но капитан «Люцифера» не имел ни малейшего желания отвечать. Сегундо забеспокоился:

- Я не слышу двигателя этой проклятой лодки. Вы слышите, капитан?

- Нет, мы давно остановились. Кажется, мы дрейфуем, да еще отклонились, потому что если бы шли по прямой, то уже бы прибыли в Сен-Пьер.

- Хотите сказать, мы потеряли курс? – В этот момент жесткий удар моря врезался в корабль, и испуганный Сегундо спросил: – Слышали, капитан? Что это?

- Винт снаружи воды… – объяснил Хуан с бесчувственным спокойствием.

- Потеряно управление! Можно пойти ко дну! Слышите, капитан? Мы можем утонуть!

- Дай Бог! В конце концов, это способ покончить со всем.

- Нет! Нет! – протестовал испуганный Сегундо. – Я не трус, вы знаете, что не трус, капитан, но я не хочу здесь умереть пойманным и заключенным, как крыса! Если мы идем ко дну, то пусть нас хотя бы отпустят! Откройте! Откройте! Выпустите нас из этой норы! Мы не хотим умирать здесь! Откройте!

Теряя рассудок в панике, отчаянии и злобе, Сегундо подошел к двери трюма, пиная ее ногами, пока позеленевший от страха Колибри обнимал оцепеневшего Хуана, который молча и подавленно наблюдая за помощником.

Два человека открыли дверь. Один – надзиратель, а другой – молодой офицер, который сурово посмотрел на задержанных:

- Кто тут кричит?

- Я! Мы не хотим умереть раздавленными и запертыми в этой норе!

- Отлично. Освободи его, отведи наверх и дай работу. А ты? – Офицер нацелился на Хуана. Как два клинка скрестились их взгляды. – А ты не кричишь? Не протестуешь? Не боишься умереть здесь, как крыса?