Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

- Я могу войти, хозяйка?

- Входи, но не шуми. Ему нужно отдыхать, у него сильная лихорадка. Нам нужен доктор, Колибри, но как? Как?

- Не знаю, моя хозяйка.

- Знаю, что не знаешь, бедняжка. Зачем ищешь меня? Что хотел?

- Сеньор Ренато там, – таинственно сообщил Колибри. – Он позвал меня, когда я подошел ближе, велел сообщить, что не уйдет без вас.

Моника ответила возмущенным жестом на слова Колибри и с волнением повернулась к спящему Хуану, боясь, что тот услышал неосмотрительные слова, которые могли ускорить биение сердца, эхом отдававшееся на ложе, словно оно стало настолько своим, что без него нельзя прожить. Беспокойно она отошла с Колибри к прикрытой двери строящегося дома.

- Он не хочет уходить, хозяйка. Посмотрите туда… – маленькая смуглая ручка указала на неясные очертания, где начинались густые заросли. Отчетливо виднелась длинная линия солдат, следивших с оружием в руках, экипаж, брошенный на дороге, а рядом со заколоченными столбами, отмечающими границу, стояла изящная и гордая фигура последнего Д'Отремон и Валуа в своем непогрешимом белом льняном костюме, со смелой статью кабальеро, с неистовым упрямством, провозглашавшим его законным сыном страстного и дикого острова, где все кипело с той же размеренностью: суровые горы, густые леса, каменные берега, бурное море, потоки первых дождей, превращающихся в ручьи, горячая кровь и восторженные сердца, яркие умы, в которых ужасающе часто вспыхивала искра безумия. Мартиника!

- Он сказал, что сам придет за вами, если вы не выйдете, хозяйка.

- Ну так пусть осмелится!

- Ай, моя хозяйка. Посмотрите! Понимали бы Сегундо или Угорь, достали бы оружие. Будь у меня ружье…

Ренато приближался к возвышенности. Решительно он вывернул кошелек охране на линии и те остались неподвижными, будто не увидели его, а он твердым шагом поднимался по вражеской земле.

- Моника, прямо сейчас. Пойдем, я не уйду без тебя.

- Я не спущусь, это я велю тебе уйти, Ренато! Разве ты не понимаешь, что эти мужчины сошли с ума от боли и ярости? Ты глупо играешь жизнью!

- Какое значение имеет жизнь, если тебя нет со мной? Моника, жизнь моя!

- Пожалуйста, хватит! Я не пойду с тобой! Ты еще не понял? Нет! Ренато! Оставь меня, отпусти, уйди уже! Зачем ты пришел?

- А твое обещание? Наш договор?

- Его уже не существует! Ты расторгнул его там внизу! Уйди и забудь!

- Забыть? Забыть причину моей жизни? Бросить тебя в опасности, учитывая, кем являешься для меня? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я не оставлю тебя, не говори, что возвращаешь назад данное мне слово!

- Если я сдержу слово, ты уйдешь, Ренато? – с тревогой спросила Моника.

- Послушай, Моника, отсюда никто не выйдет живым. Все на пределе. Губернатор в ярости. У них хватит средств, чтобы подавить восстание Хуана и трех или четырех десятков других сумасшедших. Если они не сдадутся, прольется много крови. Я слышал, они готовы на все. Поэтому не могу уйти отсюда. Ты отдаешь себе отчет? Понимаешь? Ты не можешь упустить эту последнюю возможность!

- Я не брошу Хуана! Пусть даже это стоит мне жизни! Я на своем месте. Я дала тебе слово, но с одним условием, что ты немедленно уйдешь отсюда, вернешься в Сен-Пьер.

- Ты обещала мне!

- Я обещала тебе встречаться в монастыре, а не здесь. Туда я вернусь, когда смогу уехать отсюда, как и приехала, – одна и свободная. Отпусти меня!

- А если не отпущу? Хочешь или нет, я уведу тебя с собой!

- Отпусти или я позову на помощь!

- Ты дойдешь до такого? – Ренато оскорбился и возмутился. – Хорошо, будет по-твоему. Но помни, я предупреждал тебя. По твоей вине я ускорю дела. Я говорил с губернатором, как друг. Он был готов пощадить этих глупцов, – умоляюще он предложил: – Я сделаю это, если пойдешь со мной прямо сейчас, Моника. Мы пойдем к нему вместе, под предлогом, что Хуан ранен.

- Хуан никогда мне этого не простит. Будет презирать, что я просила милосердия от его имени. Он не захочет получить жизнь по твоей просьбе. Уходи, Ренато, уходи!

Моника отошла и добралась до черных скал. На дороге к берегу показалась тень… Два человека шевельнулись за окном строящегося дома.

От досады горели щеки Ренато, когда он выходил с земель Хуана Дьявола.

- Почему ты не ушла, Моника?

Приподнявшись с узкого ложа, напоминавшего носилки, Хуан не сводил с Моники глаз. Та подошла к нему, чувствуя, как ноги подкашиваются. Впалые щеки Хуана были белыми и холодными, виднелись промокшие от крови бинты, покрывавшие плечо и грудь, но голос прозвучал спокойно и твердо:

- Наше положение серьезное, Моника. Ты упустила возможность выйти.

- Как ты узнал? Колибри?

- Колибри ничего не сказал. Вопреки моим советам, он оказался на твоей стороне, а не на моей. Полагаю, бедняжка – еще одна жертва твоего неминуемого влияния. Большую часть людей перестали убивать из-за тебя.

- Просто я…

- Я слышал слова Колибри, когда тот зашел и позвал тебя. Я с трудом выглянул в окно и увидел вас. Конечно же, я решил, что ты не вернешься.

- Неужели, Хуан? – опечалилась Моника. – Ты бы хотел…?

- Меня раздражало, что ты с ним. Но в любом случае, это выход, и на этот раз кабальеро Д'Отремон вел себя как мужчина, не соглашаясь оставлять тебя в этом месте.

- Только это пришло тебе в голову?

- Пойми я, что кричал этот идиот, когда подошел к посту, то я дал бы тебе уйти.

Моника села у узкой кровати, положив его голову на подушку, всматриваясь пламенным и пытливым взором, будто гналась за волнением, которое тот скрывал, будто подглядывала за чувством на бронзовом лице.

- Ты в самом деле не понял, чего он хотел?

- Возможно понял, но ослеп от гнева. Я бы предпочел убить его и тебя, прежде чем…

- Ты дошел бы до такого, Хуан? – спросила Моника, чувствуя какую-то радость.

- Да! Какая глупость, да? Похоже, я такой же до глупости высокомерный, как законный Д'Отремон. Иногда я испытываю отвращение и злобу к приступам высокомерия и самолюбия, которые мне уверенно передал дон Франсиско Д'Отремон, который по грустной случайности оказался моим отцом.

Моника еще ближе склонилась к раненому, взяла белыми руками загорелые и суровые ладони. Чувствовала, что душа наполняется пониманием и любовью. Всеми силами она пыталась сдержаться, чтобы не выплеснуть их наружу, не сдаться устало и побеждено. Одновременно из боязни, что его выдаст свет во взгляде, Хуан закрыл черные итальянские глаза.

- Ты бы правда хотел, чтобы я ушла, Хуан?

Моника с волнением ожидала ответа, чувствуя, как ускоряется пульс Хуана под ее красивыми пальцами, но вечная недоверчивость и ожесточенность охватили сердце мужчины, и вместо ответа он спросил:

- А почему ты не ушла? Какая причина у тебя оставаться здесь?

- Мне нравится платить по счетам, – заявила гордая Моника де Мольнар с легкой улыбкой на губах. – Я ничего не забываю. Помню такую же кровать. Помню, что была больна, лишена сил, безнадежная, ждала смерть, а человек, которого я считала главным врагом, сидел у изголовья такой же кровати, пытаясь вырвать из лап смерти мою грустную жизнь. Теперь мы поменялись местами, и пусть положение иное, можно их сравнивать. Ты загнан в угол и ранен, как я безнадежно болела. Как ты не бросил меня тогда, так и я не брошу тебя, Хуан, и не дам умереть!

Моника говорила, пряча за теплой улыбкой волну нежности, затоплявшую душу, сопротивляясь из последних сил, но отдаваясь чувству, а Хуан смаковал каждое слово, словно горькую и желанную сладость. Хуан Дьявол, вечно недоверчивый, несогласный с участью и судьбой, ожесточенный против всего мира, не умевший протягивать руки за счастьем. Он закрыл глаза, а рука Моники нежнейшей лаской скользнула по его лбу. Открой он глаза, выдал бы взглядом все, что бурлило в сердце. Человек, бесстрашный перед бурями, боялся увидеть в голубых глазах насмешку и холодность, и говорил с детским упрямством:

- Ты преувеличиваешь. Это разные вещи. Поскольку ты ухаживаешь немного за мной, мне не грозит опасность.