Моника 2 часть (ЛП)

Они стояли у края источника. Моника закрыла глаза. Едва посмотрев на темный силуэт его отражения, она скорбно двинула белокурой головой:

- Почему вы так меня мучаете, Хуан? Для чего?

- Чтобы вылечить. Сначала у тебя заболела душа, а потом тело. Душа, больная старыми мыслями, глупыми суевериями. Ты не мумия, обернутая в бинты, и я хочу, чтобы ты жила, радовалась солнцу, и если после того как ты, ощутив себя настоящей женщиной, станешь и дальше думать, что весь мир зовется Ренато, то я соглашусь с тобой, что дать тебе умереть или убить было бы предпочтительней.

В ее ясных глазах отразилась печальная мольба больного и несчастного ребенка:

- Хуан! Хуан!

- Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что в нем такого, чтобы так его любить?

- Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?

Хуан сжал кулаки, вспоминая. Что такого в Айме, чтобы любить ее с такой свирепой и жестокой страстью? Как она сумела так разжечь плоть и душу, что довела до края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю. Он вспомнил влажный и чувственный рот, нежный и резкий, и невольно вздрогнул, но отодвинул ее образ как бы рукой, и пригласил:

- Пойдем знакомиться с островом Саба. А, посмотри, вон там наши парни! – он позвал: – Сюда, сюда!

- Вы зовете их? – удивилась Моника.

- Конечно. Я так понял, что Сегундо Дуэлос тебе понравился. Вероятно, прогулка с ним покажется тебе приятней. Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может показаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д'Отремон, сливки нашей аристократии, но он лучше сеньора Кампо Реаль.

- Что с вами? К чему эта насмешка?

- Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что, ни про что. Все меняется из-за незначительных подробностей, по крайней мере, мне так кажется. Бумага, подпись, кольцо, одинаковые законные слова на латинском или любом другом языке, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д'Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол.

Только Моника хотела ответить, но не успели с ее губ сорваться слова. Перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял помощник капитана с «Люцифера», восторженно смотревший на нее. И Хуан предложил:

- Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу. Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, попробуй его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть.

- Хуан, Хуан!

Моника неуверенно зашагала, ноги скользили по широким отполированным дорожным плитам ярких улиц маленькой уединенной деревушки. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя на удаляющуюся фигуру между двух рядов красивых белых домов.

- Не расстраивайтесь, хозяйка, ничего с ним не случится, – попытался успокоить Сегундо.

- Но он пошел в таверну напиться.

- Нет, сеньора, не бойтесь. Капитан никогда не напивался, и даже никогда не приближался к подобному состоянию. На «Люцифере» он даже не контрабандную водку не пил. Капитан – настоящий мужчина, хозяйка. И вы это знаете лучше всех.

Моника почувствовала, что краснеет, и избежала искреннего взгляда Сегундо Дуэлоса, наивного благодаря своей открытости. Она с трудом выносила категоричную форму, с которой остальные связывали ее с Хуаном, как клейменное железом животное, как какую-то необычайную собственность. Но нет, это не совсем так. На губах Сегундо Дуэлоса играла товарищеская улыбка, почти сообщническая, и дружелюбно он извинился: – Сеньора также знает прекрасно, что у капитана золотое сердце.

- Хуан хороший? Вы хотите сказать, что с остальными, с вами…

- Он суров, но никто не упрекает Хуана Дьявола, ведь он делает что угодно быстрее и лучше всех. С ним мы чувствуем уверенность. Когда он приказывает, мы не спрашиваем, почему, да зачем. Мы знаем: «Он прав». И он всегда прав. Только когда он привез вас… Ладно, простите, болтливость – мой недостаток.

- Я хочу, чтобы вы говорили со мной откровенно.

- Ну, на откровенность вы не рассчитывали. Да простит меня сеньора, как и капитан. Но на «Люцифере» такого еще не было. Ясно, еще до настоящего момента капитан не собирался жениться и не позволял подниматься женщине на борт «Люцифера». Капитан отчаялся, потому что вы заболели в свадебном путешествии. Он был вне себя, и я по глупости вывел его из себя. Но теперь вы хорошо себя чувствуете, и все мы очень довольны.

Он искренне улыбнулся. Было что-то простодушное и наивное в этой улыбке и неожиданно Моника почувствовала себя утешенной, уверенной, спокойной, и хотела опереться на него.

- Хотите, я покажу вам деревню, хозяйка?

- Нет, я немного устала. Почему бы нам не пойти прямо в то место, куда указал Хуан? В таверну. Это далеко?

- Это внизу. И это не совсем таверна, а наподобие маленькой гостиницы, она очень красивая и чистая. Вон там, где заканчиваются деревья.

- Пойдем искать Хуана.

- Хочешь, я понесу тебя на руках? Нам придется пройтись чудь больше, чем остальным до пляжа. Не забудь, там внизу мы оставили лодку.

- Нет… Нет… Мне хорошо. Не нужно.

- Ну тогда в путь.

Медленно, опираясь о руку Хуана, позволяя вести себя по узкой каменной тропинке, спускалась Моника с вершины Саба, пока наступал вечер. Она выпила бокал благородного вина и новый жар бежал по ее крови, новый луч показался в ее ясных глазах. Это было странное и глубокое чувство, почти что радость, которую она не ощущала уже долгие годы, или вообще никогда. Да, теплое вино, пахнущее корицей и гвоздикой, имело магический секрет. Она уже не чувствовала стыда от обнаженных рук, разноцветной юбки, светлых волос за спиной. Она словно плыла, и поверхность, по которой она ступала, имела особую мягкость.

- Какой же это красивый остров! Все жители кажутся счастливыми. Кажется, нет ненависти и амбиций.

- Конечно же есть. Где есть человек, у которого нет недостатков?

- Вы думаете, что люди плохие?

- Да. И женщины тоже не исключение. Люди плохие, потому что страдают, потому что несчастны. Другие плохие, потому что эгоисты, и не хотят страдать ни за кого и ни за что. Другие, потому что им нравится плохое, потому что наслаждаются вредом и сеют горе везде, где проходят.

- Но вы не из таких, Хуан, – живо отвергла Моника. – Не из таких ведь, правда?

- Я? Кто ж знает!

Они остановились посреди тропинки. Совсем рядом пустынный пляж, куда они причалили. Мягко Моника чуть отошла от него и, взглянув на последний луч уходящего солнца, не удержалась от вопроса:

- Вы много страдали в детстве, Хуан?

- Лучше не говорить об этом.

- Почему? Вам больно вспоминать? У вас было жестокое детство, правда?

- Я помню немало. Я вспоминаю о нем каждый день, за исключением сегодняшнего дня. Не знаю почему, но так даже лучше.

- Это так лучше, понимаю. Я всегда думала, что ваше сочувствие и жалость к Колибри исходят из этого. Грустная история, подобная вашей. Вы прежде намекнули. Вы сказали, что… не знаю, но должна спросить, хотя вы и ясно выразились. Достаточно ясно, но я не осмеливаюсь предположить, что сказанное вами… Я поняла, что вы и Ренато… Но если вы сын…

- Ничей. Я Хуан без фамилии, один. Не спрашивай, не порть этот прекрасный день. Для чего? Я Хуан Дьявол, Хуан без фамилии, Хуан Хуана, как меня зовут некоторые. Я не Бог и не Дьявол. Я такой, какой есть. В конце концов, какая разница, от кого произошел человек? Разве спрашивают у деревьев, из какого семечка они выросли? Нет, не спрашивают, никого это не волнует. Это ведь не садовые растения и не розы в теплице; они вырастают дикими и свободными, не менее крепкие и красивые. Остается лишь благословлять их, что они дают нам тень, верно?

- Правда, Хуан. Вы красиво сказали. Никогда я так не думала, но звучит красиво.