Лысая (СИ)

— Угу. Но его… не совсем не было. Я читала, что Конан Дойл служил в армии вместе с доктором, который владел дедукцией. И этот доктор так ему понравился, что Дойл выбрал его для образа Холмса.

— Ага, в госпитале-то, небось, не сильно-то разгуляешься. А был бы он у нас — вообще бы повесился, принимать очереди да ворчание слушать, и с утра до вечера: бабки, бабки, бабки… Блин, классный пингвин у тебя.

— А, значок… Это Ромка подарил, правда, здоровский?

— Ну-ка, что тут у нас за Ромка? Романчики у себя там, Ильич, крутите, вместо того, чтобы революцию устраивать?

— Ну ты заладила, Ильич да Ильич! Броневика у меня нет, и даже на Ленина я нисколько не похожа!

— Как это — не похожа! Ты тоже низенькая и тоже постоянно забираешься на что-нибудь высокое, чтобы свысока на всех глядеть, ещё и руки куда-то тянешь, приговариваешь чего-то… Да, и к тому же, у тебя тоже отец Илья. Вон сколько сходств… Ну-ка не увиливай от темы, что у тебя там за Ромка?

— А, да просто друг … Со мной на одном курсе. Мы с ним часто зависаем.

— И чего это он тебе пингвинов дарит?

— Просто это из мультика, который мы оба смотрим. Знаешь «Время Причуды»?

— Ага, я столько мультиков смотрела, прям не пересчитать… Я таким не увлекаюсь, знаешь же.

— Ну и зря… Вот этот пингвинчик, Карл, оттуда. Я как-то раз с телефона смотрела одну серию на паре, а Ромка увидел, и сказал, что тоже смотрит… Мы так и подружились. Даже несколько раз сбегали с последней пары: прибегали ко мне домой и вместе смотрели новую серию. Потом его, правда, исключили…

«Поделом», — подумала Пашка мимолётом, почувствовав сильное раздражение по отношению к незнакомому человеку.

— Так что он сейчас, вроде бы, ушёл в армию. На флот.

— У меня одного друга в этом году тоже забрали… Антоху Чёрного. Мы с пацанами его Говнарём звали.

— Почему Говнарём?

— Ну потому что такой он был. Посмотришь — вроде обычный поц, а пообщаешься, сразу понимаешь: говнарь.

— Я всё равно не очень поняла.

— Ну, понимаешь, если вкратце, говнари — это такие чуваки, которые сами себе на уме. Им очень сложно угодить, потому что если они где-то видят косяк, они сразу говорят: это говно. И относятся к этому, как к говну, без всяких компромиссов. Зато если им что-то понравится, то это точно сделано на высшем уровне. Но это сложно, потому что, например, Говнарь считает говном любые подарки, кроме зажигалок: он их очень любит. И относится к ним бережно, ты бы видела. То же самое, если он кому-то зажигалку дарит: он с них пылинки сдувает.

Марья рассеянно засмеялась, будто бы не зная, как можно отреагировать на слова о таком человеке. Вообще, Пашка опасалась, что её напугает столь тесное общение Лысой с подобными людьми. Но Марья всегда сочетала в себе две, казалось бы, противоположные черты: все её мысли были легки, но на удивление здравы. А ещё часто совпадали с Пашкиными — это тоже не могло не радовать Лысую. Так что короткое упоминание о том, чем в свободное время промышляли Кир с компанией, Марья просто приняла как необходимую часть рассказа.

— Ой… Слушай, мне же телефон нужно купить новый, — вспомнила Пашка, когда они вышли к дороге. На противоположной стороне как раз виднелся салон.

— Пойдём! — согласилась Марья с лёгкостью. Кажется, до поры до времени ей было вообще всё равно, куда и зачем идти.

В салоне в первой половине дня было пусто — лишь заспанный продавец сонно их поприветствовал.

«Не очень-то широкий выбор…» — скептически подумала Пашка, оглядывая витражи с одинаковыми чёрными кирпичиками разных размеров. Вздохнула: она никогда не любила носить в кармане телефон, который едва туда влезает, но с каждым годом они, будто бы ей назло, становились всё больше. Но среди кнопочных — которых поубавилось — по-прежнему было хоть какое-то разнообразие. Пашку привлекла красная «раскладушка», находящаяся на краю витрины. Вышло так, что два места рядом с ней пустовали, так что раскладушка будто бы оказалась в стороне от других. И стоил не слишком дорого… Посчитав деньги, которые дал ей вчера папа, Пашка решила, что купит именно этот телефон.

Однако на кассе оказалось, что на этот телефон ей не хватает всего каких-то сорок девять рублей.

— У нас есть и дешевле… — не слишком уверенно произнёс продавец, но Пашка с тоской глядела на красную раскладушку, уже успевшую ей приглянуться.

— Маш, у тебя с собой нет денег?

— Сейчас посмотрю…

Порывшись в карманах куртки, Марья кое-как наскребла сорок рублей четырьмя монетками. Долго рылась в карманах джинсов и, наконец, отдала продавцу последние копейки.

— Ровно сорок девять!

Пашка выходила из магазина довольная донельзя.

— Спасибо огромнющее, Машка… Без тебя бы ничего не вышло! Теперь я твоя должница.

— Ой-й, не придумывай! — Марья махнула рукой. — Всего какой-то полтинник.

— Ага, «всего-то»! А если бы не это «всего-то», тогда шиш бы мне, а не телефон новый… Ты вообще представляешь, какое ты чудо?! Ты только глянь, какой он здоровский!

— И чем он тебе так приглянулся… Неужели, тебе нравится ретро?

— Ну, а почему нет? Не знаю, мне он очень сильно понравился. Не то, что эти чёрно-белые доски…

Погуляв ещё какое-то время, они всё-таки отправились к дому Марьи: Пашка возложила на себя ответственную миссию передать загулявшую дочь отцу в целости и сохранности, и поручиться за неё. По пути им неожиданно попался Дима Рубенцов — куда-то шёл с двумя пустыми пластиковыми бутылками.

— Здоров, Димон! Что, за водой пошёл?

— Я, прям как в том фильме, тебе не Димон, Лысая, — не очень, кажется, обидевшись, Дима показал язык.

Пашка припомнила, что он не любил, когда его так звали после одной давнишней телепередачи, один из персонажей которой звал себя Димоном, но был показан редкостным кретином.

— Да ладно тебе, ещё подуйся… Ты смотри, кто ко мне вчера нагрянул?

— Машка что ли?

— Она самая! Марья, эт Дима Рубенцов, помнишь, он в младших классах ещё дразнился постоянно?

— Поверьте на слово, я изменился, — важно заметил Дима, покачав бутылками в руках. — Даже вот, видите, по хозяйству помогаю… Кстати, Паш, ты про Полину знаешь что-нибудь?

— В смысле?

— Она мне вчера написала, что, мол, из дома уходит…

— А, ну да, она и ушла. Вместе с матерью.

— Чего?!

— Ой, слушай, долгая история, я тебе попозже расскажу!

4.

Посвящать Диму в подробности дел Польки прямо посреди улицы не хотелось, поэтому, отмахнувшись, Пашка быстро попрощалась с ним, пообещав списаться ближе к вечеру. Когда они отошли, Марья негромко сказала:

— Совсем другим его помню… Паш, как он тебе?

— В смысле, «как»? Да никак, не в моём он вкусе.

— А кто в твоём?

— Вы на что намекаете, Марья Ильинична?

— А на то и намекаю! — Марья слегка смутилась, однако взяла себя в руки и спросила напрямую: — Скажи, тебе нравится кто-нибудь?

«О, ещё как…» — ответил ехидный голос в голове, у которого было аж несколько вариантов ответа на этот вопрос. Пашка мысленно пригрозила ему пальцем, а затем начала тянуть время, прежде чем ответить.

— То есть… Как нравится?

— Ну сама понимаешь. Мальчик.

— А тебе?

— А если я расскажу, ты расскажешь?

— Без проблем.

— То есть, тебе всё-таки кто-то нравится? — глаза Марьи загорелись любопытством. — Скажи, кто он? Ты про него рассказывала же? Неужели, тот учитель?

— Истомин? Не смеши меня… Он меня старше, к тому же зануда и старпёр, хотя не настолько старый.

— И что? Возраст любви не помеха, знаешь же.

— Слушай, у него девушка есть, ясно? В квартире у него живёт. И он мне совершенно безразличен. Всё тут.

Марья не отставала:

— Ну, а если не он — то кто?

«Сказала бы я, но…»

Пашка поняла, что загнала себя в тупик.

Она не могла прямо сказать Марье, что человек, который нравился ей сверх меры, сейчас её об этом спрашивал. Да и не только прямо — Лысая почувствовала, что, как только она это скажет, всё точно пойдёт наперекосяк, а допустить этого никак нельзя. Но иначе Марья не отстанет с расспросами. Когда нужно, она цепкая, будто клещ, и настолько же упёртая.