Лысая (СИ)

Ключ она поворачивала как можно более тихо. В квартиру они вошли практически на цыпочках. Прикрыв за собой дверь, Пашка прислушалась. Из-за закрытой двери комнаты в конце коридора раздавались какие-то голоса, но в целом было не так шумно, как она себе представляла. Полька, разувшись, прокралась на кухню. Закрыла за собой дверь.

Пашка ждала минут десять, переминаясь с ноги на ногу, даже расстегнула куртку, вспотев, когда обе двери — и кухни, и гостиной — открылись одновременно.

С кухни вышла Полька, ведя за собой маму. Пашка помнила её с Нового года: бледная, испуганная женщина с худыми руками, и длинными прямыми волосами. Одета она была в старые джинсы да белую футболку, явно ей большую.

— Здравствуйте, — как можно более дружелюбно поприветствовала её Пашка. Женщина поздоровалась почти неслышно, прошла до угла — и встретилась с мужчиной, прошедшим то же расстояние, что и она.

— Валера, мы уходим, — мягко произнесла Полькина мама.

— Ку… ик… да? — отчима пошатывало: выпил он явно много. — Стой, кто мне буит… ик, спружский долг отдавать, мм… — рука его потянула к женщине, но та мышкой юркнула мимо, взяла со шкафа ключи и телефон. Нырнула куда-то в сторону — там, видимо, была гардеробная — и задвинула за собой дверцу.

— Стой!

— Не трогай её, — холодно произнесла Полька. Удивилась даже Пашка: не ждала она услышать такого голоса от своей скромной и тихой подруги.

Отчим медленно, шатаясь, повернулся к ней, так же медленно хлопнул тяжёлой ладонью ей по плечу и наклонился. До Пашки донёсся запах спирта — страшно представить, что чувствовала сама Полька. Но она не дрогнула.

— А ты не лезь, — сказал мужчина, криво улыбаясь, и икнул. — Мы… с дядь Димой, если… ик… надо будет, и тя раком поставим, поняла?

Как только рот его закрылся, и до Пашки дошёл смысл сказанного, она буквально вскипела — настолько сильно, что ей всерьёз стало жарко. Стиснув зубы, Лысая сжала кулак, чувствуя, как впиваются в кожу вновь отросшие ногти. Держалась, думала про себя: он просто пьян, он не разбирает, что несёт, он всё-таки её отчим, здесь его жена, драка ничего не решит… Но разбушевавшийся Зверь внутри неё твердил: ничто на свете не даёт этому ублюдку права говорить такое Польке, как ничто не даёт ему права быть сволочью.

— А ты к-кто? — выпрямившись, мужик, наконец, её заметил. — Подружка, мм?

Пашка сдержанно промолчала, хоть и чувствовала, что терпение её на исходе.

— Чё млчишь?

— Не трогай её, — повторила Полька дрожащим голосом.

— Чё ты заладила, дочь, мм? «Не трогай» да «не трогай», кого мне тогда трогать, тебя что ли?!

Он почти уже потянул руку туда, куда не следовала, когда Пашкин пузырь терпения лопнул. Давать ему шанс она больше не собиралась: рванувшись вперёд, она разжала кулак и влепила отчиму Польки хлёсткую пощёчину. Попавшую, правда, не по щеке, а по потному виску. Пальцы отдало жгучей болью: раздавать пощёчины Лысая не привыкла.

— Не смей её трогать, мудила! — выкрикнула она свирепо, чувствуя, что до предела раскаляется. — На куски порву!!!

Она не успела даже ничего рассмотреть: сильный удар в живот не просто ударил её спиной в прикрытую входную дверь, а вышвырнул в коридор и опрокинул навзничь. Ударившись спиной о плитку, Пашка почти забыла, как дышать, силилась сделать хотя бы вдох, когда на неё накинулась свирепая пьяная туша, начав бить ногами в старых шлёпанцах. Невнятный рёв стоял на весь коридор, отдаваясь эхом до верхних этажей. Полька и её мама, выбежавшие из квартиры, тщетно пытались остановить его. Когда Пашка, наконец, смогла что-то различить, всё вокруг стихло — но Полькин отчим до сих пор стоял над ней, и толстые волосатые ноги его столбами простирались к потолку.

— Ничё не происходит, — говорил он кому-то. — Дверь закрой с той стороны… Дверь закрой, я сказал!

Спустя время послышался какой-то глухой стук — дверь закрылась.

Пашка закрыла глаза, чувствуя глухую боль в затылке и спине. Хоть бы без переломов — а то только из больницы выписали, ещё раз туда попасть себе дороже. На глаза почему-то навернулись слёзы. В подъезде раздавались голоса, но о чём все говорили — она не знала, и знать не хотела.

— Паша, ты как?! Паша! Ты живая? — склонилась над ней Полька.

— Да, — смогла, наконец, прохрипеть Пашка, и почувствовала, что действительно живая.

Она пропустила момент, когда отчим исчез, закрыв за собой дверь квартиры. Возле них стояла мама Польки.

Поднявшись на локтях, Пашка села, потирая затылок. На всякий случай мимолётным жестом вытерла глаза, потрогала живот — болит, но рёбра, вроде бы, целы.

«Буду надеяться».

— От с-сука… — от души выругалась Пашка, поднимаясь не без Полькиной помощи. — И как вы с ним живёте…

Ни Полька, ни её мама ничего не ответили. Женщина спросила лишь:

— Вам скорую, может, вызвать? Сильно больно?

— Да не, нормально… Что угодно, лишь бы не скорую… Ну что, идём.

— Куда? — удивилась женщина. — Полина, объясни уже, пожалуйста… Пропала из дома, потом возвращаешься и…

— Мам, мы не будем там ночевать сегодня, — спокойно сказала ей Полька, и Пашка, кое-как стоящая на ногах и опирающаяся на перила, в который раз за вечер удивилась, насколько твёрдым может быть голос этой хрупкой любительницы шахмат. — Я попросила Пашу о помощи, она отведёт нас в квартиру, где мы переночуем.

— Переночуем?! — изумилась женщина.

Пока они спускались, Полька, ведущая маму под руку, спокойным голосом всё ей объяснила: рассказала про то, что оставлять её одну в квартире с отчимом она не хочет, про Пашку и про Ксению, которая согласилась выручить их.

— Ох, Полин, я же денег с собой совсем не взяла…

— Не бойтесь, она не попросит, — сказала Пашка, морщась, и застёгивая на ходу куртку. На месте удара даже рёбрышки молнии немного погнуло, поэтому пришлось постараться, чтобы застегнуть её до конца.

Мама Польки была порядком ошеломлена, однако девушка сумела убедить её, сказав, что волнуется, и что не хочет, чтобы она оставалась наедине с отчимом. Несколько раз проскальзывало в их разговорах недосказанное «опять», после которого мать с дочерью на короткое время замолчали, а после продолжали негромкий разговор. Так продолжалось ровно до Полтинника, к которому они пришли уже в десятом часу.

Пашка чувствовала себя разбитой и уставшей, и тело, только-только покинувшее больничную койку, обиженно ныло. Стоило ей передать мать с дочерью в надёжные стены квартиры Ксении и остаться одной, как навалилась ещё и тягучая, как нуга, злоба на проклятого отчима, посмевшего не только ударить её, но и ещё, что гораздо хуже, грозившего Польке.

«Вот приду домой — и залягу спать… И нахуй все эти уроки пошлю», — многообещающе подумала она, выходя на морозный воздух.

Постояв немного у подъезда, она выпустила перед собой облачко прозрачного пара. Курить не хотелось, но чувствовалась внутри какая-то… недосказанность, что ли? Полька с матерью просто воспользовались её помощью, поблагодарили её — и будто бы исчезли.

«Ну и ладно», — подумала Пашка, сунув руки в карманы куртки, и направившись в сторону дома.

Может, Ксения действительно им поможет, и с этим мужиком они навсегда распрощаются? Наверное, было бы здорово, если бы всё так вышло. Но как всё будет — никто не знает. А ещё Лысой вспомнилось, как отчим говорил кому-то в подъезде, чтобы дверь закрыли. Что же тогда было? Кто-то выглянул на шум… и испугался, вместо того, чтобы помочь? Что ж, он хотя бы выглянул. Наверняка, остальные бы притворились, что ничего не слышат, и жили бы дальше. Хоть насилуй её там — никто не выйдет. От таких мыслей сделалось совсем паршиво. В этот момент рядом с Пашкой проплыл тот самый таксофон, по которому она в далёком декабре пыталась звонить Марье, но провод был перерезан. Встретившись со старым знакомым, Лысая какое-то время молча сверлила его взглядом, а потом просто прошла мимо, едва удержавшись от того, чтобы в сердцах пнуть исписанный столбик аппарата.

Таксофон не нашёл, что ответить.