Лысая (СИ)

«Что-то мне уже совсем не хочется…»

Но выбора не было.

Надев «зимние» чёрные джинсы да толстовку потеплее, Пашка схватила мешок, закинув на плечо, да, постоянно озираясь, вышла в коридор. Ладан подумал, что затевается какая-то игра, и пришлось его успокаивать. Возня привлекла из гостиной отца — тот с любопытством выглянул в коридор, улыбнувшись Пашке.

— И кому это подарки? Нам с мамой?

— Друзьям! — та попыталась улыбнуться, хотя стыдно было мучительно. Ответ отец принял, вернувшись к просмотру телевизора. Предновогоднюю готовку он по-прежнему старательно игнорировал.

Оказавшись на лестничной клетке, Лысая закрыла за собой дверь, тяжело вздохнула и выудила из мешка заранее приготовленную одежду: длинный красный балахон до пола и красный колпак с шариком на конце. Была припасена и густая ватная борода — её Пашка надела в последнюю очередь. Неудобно было жуть, колючие белые волосы так и норовили попасть в рот, да и в целом неприятно кололись. Полностью облачившись, Пашка немного помучилась, включая фронтальную камеру на телефоне, а затем критически себя оценила. В целом, маскировка была хоть куда: балахон отлично скрывал фигуру, а борода и колпак — лицо. Хоть сейчас иди и грабь какой-нибудь ларёк.

О Пашкиной затее никто не знал.

Она и сама не вполне понимала, что именно побудило её нарядиться в Деда Мороза — знала только то, что всё пройдёт гладко, если никто и не узнает, что это была она. Так что, запахнув красный балахон, она включила предусмотрительно подготовленные наушники и отправилась по списку.

Пока в наушниках гремел Раммштайн, Пашка волочила мешок с подарками на плече, иногда махая рукой проходящим мимо детям, радовавшимся Деду Морозу как щенки первому снегу. Не сказать, что ей это доставляло большую радость, но она чувствовала, как будто на один день в году обрела возможность быть не тем, кем обычно была. Конечно, Дед из неё получался слегка худощавый в плечах и шагающий так, будто помолодел лет на семьдесят, но некоторые всё равно были ей искренне рады.

Вот неловко будет, если провод от наушников в самый ненужный момент выскользнет из разъёма.

Район, где она жила — Рудный — находился на окраине, как и вообще все районы в городе (не на окраине был только центр). Недалеко от Пашкиного дома располагалась большая площадь, посреди которой раньше под Новый год ставили большую ёлку. Пашке тогда было шесть или семь лет, и она хорошо помнила, как огромное наряженное дерево её восхищало. Потом площадь утвердили под парковку, и для ёлки места не осталось. Но район всё равно до сих пор наряжали: на витрины магазинов вешали гирлянды, окна школы украшали изнутри резными узорами из бумаги, а в подъезде у Пашки Анна Константиновна Хрыч неизменно приклеивала на скотч новое поздравление от какого-нибудь депутата, которое каждый раз звучало так же, как и все предыдущие. Не говоря уж о том, что лица не очень-то менялись, но фамилии, кажется, были разные. Оставалось загадкой, где Хрыч такие поздравления приобретала, но каждому из них бабка, кажется, всем сердцем верила.

Когда Пашка подходила к дому Илюшки, ей пришло в голову, что пацан, наверное, уже давно не верит в то, что Дед Мороз настоящий, да и узнает ли? Мать у него строгая, может принять за мошенника и на порог не пустить. Что ж, решила она, покрепче сжимая мешок за плечом, была не была.

Стоило ей подойти к двери, как домофон запиликал и из подъезда филигранно выпорхнул какой-то алкаш.

— Ух ты ж ёб твою мать… — невнятно испугался он, силясь понять, не привиделось ли ему. Пока он силился, Пашка скользнула внутрь.

— И тебя с Новым годом.

Звонила она раза три, пока дверь не открыл приличного вида мужчина с объёмным животом под синей футболкой. Увидев на пороге Деда Мороза, отец Илюшки явно растерялся — но заулыбался, хотя не до конца понимал, почему пенсионер зашёл так рано.

— Здра-а-вствуйте, — пробасила Пашка, стараясь сделать голос как можно более басовитым. — С наступающим вас Новым Годом! А Илья дома?

Она чувствовала, что вот-вот рассмеётся в голос, но держалась изо всех сил. Улыбка была надёжно спрятана под бородой, но неудержимо проникала в бас. Отец немного рассеянно крикнул в квартиру:

— Илья, тут к тебе… пришли!

— Ща!!!

Илюшка Шаравин появился на пороге в шортах, футболке и непомерно больших для него тапках — и изумлённо застыл, узрев перед собой гостя.

— Ну здравствуй, Илья Муромец! — пробасила Лысая, осознавая, что сдерживать смех ей становится всё труднее. Ведь не узнавали, её действительно не узнавали! В её игру это добавляло какой-то остроты. Про себя она небрежно подумала, что могла бы сказануть что-нибудь менее избитое и пошлое, чем «Илья Муромец». Но это, видимо, приняли за чистую монету.

Илюшка посмотрел на отца: ты, мол, всё устроил? Но всё равно неуверенно поздоровался:

— Здравствуйте…

— Ну что, до-олгий путь я проделал… Подарок я тебе принёс, вот, в мешке он! Токмо стишок мне расскажи, а я послушаю…

Лицо четвероклассника Ильи Шаравина отображало целую гамму эмоций, смеси недоверия и любопытства, смущения и восторга, отрешённости, но явного и настойчивого желания поверить в то, что происходит. Он смущённо почесал затылок, снова взглянул на отца. Неужели, всё ещё подозревал, что им всё подстроено?

В этот момент сзади появилась мать Ильи.

— Здравствуйте… —

— И вам доброго дня, хозяюшка… — пробасила Пашка уже не очень уверенно. Перед этой женщиной ей становилось неуютно.

— Что-то голос у вас, дедушка, больно молодой…

— Так простыл я по дороге, морозы нынче лютые… — на лету сочинила Лысая, и тут же обрадовалась про себя, что так ловко выкрутилась. Снова обратилась к Илюшке: — Ну так что, добрый молодец, расскажешь стих дедушке?

Илья неуверенно обернулся на маму, снова посмотрел на папу, затем глубоко вздохнул и выпрямился по струнке.

— Сейчас…

И не очень уверенно продекламировал на весь подъезд «Белеет парус одинокий». Пашка слушала его не очень внимательно — её полностью поглотило ощущение того, что её игра удалась на славу, и она чуть не прыгала от восторга. Как только Илюшка замолчал, она похлопала в огромные варежки, а затем выудила из мешка самое тяжёлое, что в нём было — скейтборд, когда-то отобранный у Патрушева, но теперь почищенный и отполированный, с замененными колёсами, перевязанный красной лентой.

Илюшка принял его на руки с таким придыханием, будто ничего ценнее никогда не получал — а, возможно, для него так и было.

— Ну, пошёл я дальше, подарки ещё раздавать… С Новым Годом! — пробасила Пашка, махая рукой на прощание.

Дверь квартиры закрылась. Довольная Лысая снова затянула мешок, отправившись к лифту.

Одна из соседних дверей приоткрылась.

Пашка машинально обернулась и увидела, что из квартиры выглядывает худенькая старушка в цветной блузке.

— Здравствуйте, бабушка, — сказала Пашка, — с Новым вас Годом!

— Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты… — старушка улыбнулась так, что даже морщины её стали симпатичными. — Помоги, дедушка, будь добр?

Почти занёсшая варежку над кнопкой лифта, Пашка остановила руку. В её планы не входило поздравлять ещё кого-то, кроме тех, кто был в списке, но отказать улыбающейся старушке казалось невозможным. Конечно, можно было сказать, что она спешит, но…

— Конечно, бабушка.

Развернувшись, она подошла к ней, шаркая по полу балахоном, скрывающим кроссовки.

— Дедушка, сестра у меня ходить не может, — призналась бабушка негромко, приложив худую руку к груди. — Совсем она плохая, а я о ней забочусь. Ты, дедушка, прошёл бы, поздравил её с Новым Годом? Ей уж, думаю, радости-то немного осталось…

Бешено скачущие мысли в голове Пашки поутихли, и сжалось сердце. Но играть — значит, играть до конца, решила она. К тому же, что сложного в том, чтобы просто поздравить немощную старушку? Ничего, а ей приятно…

В квартире тикали ходики. Серая кошка на худых ногах ходила по квартире бесшумно, как привидение. Пахло лекарствами, старым линолеумом и цветами.