Лысая (СИ)

- Здравствуйте, я в сорок седьмую, а там домофона нет, откройте пожалуйста…

Дверь послушно запищала, и Лысая нырнула в подъезд.

Внутри было прибрано, но слишком светло: отыскав выключатели, Пашка понажимала их все, сделав лестничную клетку первого этажа максимально тёмной. Укрылась в нише между деревянной и железной дверями, – и принялась ждать. Она знала: он вскоре придёт. Должен прийти. Вынула из ноющего уха один наушник, чтобы слышать звуки с улицы: второй продолжал играть.

Я сочинил тебя без спроса – вот и вся вина;

А коль не видишь дальше носа – долетай до дна!

Покорный силе тяготенья, шлепнись в липкую грязь,

Среди ублюдочных видений по спирали носясь…

Как вообще всё так вышло? Как они его к себе затащили? Ещё несколько месяцев назад Пашка и подумать не могла, что станет караулить в подъезде кого-то, кого раньше считала другом. В какой момент это произошло? Говнарь как-то упомянул, что давно не общался с ним: может быть, знал, но не захотел никому рассказывать?

Саня Простынев вошёл в подъезд не один: вслед за ним шла девушка в белой меховой шапке да чёрной дублёнке. Они о чём-то говорили, и прошли мимо затаившейся в темноте Пашки, не заметив её.

- У-у, темень… – сказал Простынь негромко, входя на лестничную площадку.

- Ещё какая, – произнесла Пашка отчётливо, и пока парочка не успела ничего понять, шагнула вперёд, схватила Простыня за капюшон куртки и дёрнула на себя. Парень подался назад. Рухнул из-за подножки на пол и тут же отхватил несколько сильных пинков. Девушка что-то закричала. Взбешённая Пашка отвесила ей пощёчину. Снова вернулась к Простыню: надавила на его грудь ногой, наклонилась и щёлкнула зажигалкой. Огонёк осветил его – и, должно быть, её – лицо.

- Ты думал, я забуду? – угрожающе спросила Пашка.

- Л-лысая…

- Ты серьёзно думал, что я хер забью на то, что ты, как последняя мразь, сдал меня Клоунам?

- Отъебись от меня, что я тебе сделал?! – беспомощно спросил Простынь. Его девушка, тоже ничего не соображая, что-то ей кричала, но для Пашки все её слова были пустым звуком.

- Что ты мне сделал? – она приблизила горящую зажигалку к лицу парня. – Ты серьёзно?

- С-слушай, я тут вообще не при чём! – затараторил Простынь, – Меня эта баба ихняя… Говорит, мол, сделай, как я велю, или меня бы отпиздили…

- И ты решил меня сдать.

- А чё мне было, бля, делать?!

В один момент – или, может быть, уже давно? – Простынь растерял всю ту интеллигентность и вежливость, какой обычно в компании был известен. У Клоунов нахватался, или же просто в момент опасности проявил свою настоящую сущность – было уже не важно.

- Ты бы что сделала на моём месте?! – спрашивал Простынь.

- Пошёл ты, блядь… – Пашка отпустила палец с зажигалки (огонёк потух), сжала её в кулак и сильно врезала по лицу бывшему другу, затем – ещё раз. Девушка кинулась на неё сзади, но неумело. Лысая легко вывернулась и оттолкнула её назад.

- Ты хоть знаешь, какая он крыса? Он меня сдал, как мразь последняя, и меня из-за него чуть толпой не отпиздили…

- Ань, не слушай… – попытался заговорить Простынь, но быстро стих: Пашка пнула его ещё раз.

- Что, совесть не позволяет рассказать? Так я за тебя расскажу, сволочь. Мы с этим пидором до времени тусили в одной компании. Бухали там вместе, гуляли, все дела. Всё было зашибись. А потом на меня стали наезжать братки с Полтинника, и вот эта вот падаль… – она отвесила Простыню ещё один пинок.

- Хватит!.. – пропищала Аня.

- …он не просто сдал меня им, – жёстко продолжила Лысая. – Он заставил меня прийти на концерт моей любимой группы и привёл туда всех этих уродов, чтобы отпиздить меня. Я, блять, ещё и другом его считала!..

- Заткнись! – донеслось с пола: Простынь явно не хотел открывать своей подруге столь нелицеприятную правду.

- Саша, это что, правда?! – изумилась девушка.

- Да пиздит она всё! – жалобно простонал парень. – Я её вообще в первый раз вижу…

- Ах ты… – Пашка замахнулась ещё раз, собираясь врезать по итак уже окровавленному лицу, но на руке её неожиданно что-то повисло.

- Хватит! Перестань!.. – чуть не слёзно умоляла девушка. Силы и веса в ней было как в пушинке и, будь Пашкина воля – она бы её оттолкнула. Но та просто застыла, обернувшись.

- Какого хрена ты защищаешь его? – негромко, но зло спросила она. – Я же тебе сказала, что он…

- Мне всё равно! – отчаянно выкрикнула девушка, не отпуская её руку. – Мне всё равно, что он сделал! Прекрати его бить!

- Почему…

- Потому что он мой друг!

Выкричанные слова эхом потонули в уголках подъезда. Паша и Аня встретились глазами друг с другом – и Лысая почувствовала себя последней сволочью на свете. Девушка, кто бы она ни приходилась Простыню, была ему по-собачьи преданна, и плевать хотела на то, хороший он или плохой, подлец он или кто-то ещё. Это был тот самый случай, когда «питомец» обладал большей верностью, чем его хозяин.

- Отпусти. Больше не стану, – сказала Лысая негромко, поднимаясь.

Сверху открылась дверь: кто-то выходил из квартиры. Пашка, не оглядываясь, поспешила удалиться. Хотела перед уходом сказать что-нибудь – но её кулаки уже сказали всё за неё, и синяков, сделанных ими, словами было уже не исправить.

…На улице шёл сильный снег, заметающий дорогу.

Оказавшись достаточно далеко от дома Простыня, Пашка решилась закурить, но отчего-то не смогла: закашлялась так, что глаза заслезились, в злости отшвырнула едва зажжённую сигарету и пошла дальше. На душе было мерзко, настолько, что в татуировке отдавалось. Лысая всё чаще замечала, что, когда ей становилось совсем плохо, её начинала мучить мигрень, из-за чего-то очень сильно отдающая в «STAY AWAY» на виске. Хоть татуировка уже давным-давно должна была перестать болеть. В чём была причина – Пашка не ведала.

Даже музыку слушать не хотелось.

Домой она возвращалась длинным путём, проходящим вдоль набережной. В это время и в такую погоду людей здесь почти не было. Несмотря на холодящий лицо ветер, Пашка шла медленно. Не потому что не хотела идти – скорее, из-за того, что не хотела куда бы то ни было приходить. В голове было пусто.

«Заслужил?..» – подумала она спустя время о Сане Простынёве. Внутренний голос сказал: да, заслужил. Он предал. И получил по заслугам. Но почему же тогда, спросила себя Лысая, мне из-за этого так хреново, как будто это не он, а я предала кого-то?

Хотелось заплакать, но Пашка закусила губу: нельзя. И дело даже не в том, что кто-то может увидеть – плевать! – но ей самой от этого станет ещё хуже. Почему-то в голову пришла Полька, с которой они недавно поссорились. Кир. Говнарь. Сумчик. Простынь. Все они растворялись в проворном потоке, становились всё дальше от неё, Пашка молчаливо простирала к ним руки – но всё было тщетно, неумолимое, необратимое время отсчитывало секунды, говоря, что всё кончено.

Лысая взглянула на занесённую льдом речку, которую теперь обильно засыпа́л снег. В пурге речка была едва видна, но её мутная синева всё равно проглядывалась. И вдруг Пашка увидела вдалеке на льду одинокий, тёмный силуэт. Человек куда-то шёл.

Что, подумала она, если сейчас лёд под ним треснет?

Лёд, к счастью, был уже довольно крепким и ломаться не собирался. Но куда всё же шёл тот человек в такое время, в такую пургу? Что он забыл на другом берегу реки?

Пашка представила, как она стоит посреди заледенелой реки, и лёд под её ногами начинает расходиться, делить плотную заснеженную поверхность на пласты, и она, отделяясь ото всех, остаётся одна на льдине. Все – Кир, Сумчик, Простынь, Говнарь, Полька – остаются где-то далеко, разворачиваются, уходят, постепенно растворяются вдали.

Пашка помотала головой, отгоняя странные мысли, но всё же знала, что они недалеки от истины. И её жизнь в последнее время действительно напоминала трескающийся под ногами лёд, уносящий прочь всех, кто ей дорог. По разным причинам.

Пашка шмыгнула носом, продолжив свой путь. Человек вдалеке уже совсем исчез из виду. Подумав о том, что, может быть, она вообще последняя, кто его видел, она достала ещё одну сигарету с твёрдым намерением закурить.