Лысая (СИ)

Они неловко помолчали ещё какое-то время. Шумел на всю комнату электрический чайник — отличная панацея от любого неловкого молчания, точно такая же, как шум в вагоне метро.

Пашка решила сойти со скользкой темы и сказала:

— Слушай, я у тебя в комнате гитару видела… Играешь?

— Да, немного бренькаю, — сказал Истомин. Чайник щёлкнул: хозяин его встал, принявшись доставать пакетики и сахар.

— Что бренькаешь-то?

«Слово-то какое странное».

 — Что придётся. Одна моя знакомая учит меня помаленьку… вот уже полгода.

— И как успехи?

— Ну, кое-что выходит… Но играть тебе не стану.

— Эээ, — протянула Пашка недовольно, — почему?

— А вот не хочу. Настроения нет.

— Ты чего, как баба, ломаешься?

— Тебе чёрный чай или какой-нибудь ещё?

— Не уходи от темы… Чёрный, две ложки. Скажи хотя бы, что играешь…

— Знаешь группу «Вёсла»?

— Не, не знаю… Что они поют?

— Песни, как ни странно.

— Остряк, ёптыть…

Налив чай, Истомин поставил на стол две дымящиеся кружки — и условие.

— Я согласен тебе сыграть единственную песню, которую умею, если ты поможешь мне нарядить ёлку.

Лысая недолгое время подумала, глядя на него, а затем взялась за чашку.

— Забились.

4.

Небольшая ёлка, освобождённая из мешкового плена, выглядела очень здорово, хоть уже и начала понемногу отмечать территорию зелёной колючей шерстью. Установив её возле стены на железную крестовидную подставку, Истомин полез за игрушками. Они оказались упрятаны в объёмную картонную коробку где-то в глубине шкафа. В ней были спрессованы и разноцветные стеклянные шарики, и игрушки животных разных лет, масса серебристой мишуры, какие-то странные тяжеловесные бусы…

— Ты уверен, что эта бедняга выдержит всё это великолепие? — спросила она скептически. Истомин только пожал плечами:

— Мы же не будем вешать всё…

Они приступили к делу с разных сторон, но преимущественно с нижних веток. В Пашкиной семье ёлку не наряжали — её доставали из шкафа за двадцать четыре часа до наступления Нового года. Она стояла в гостиной весь январь, после чего вновь отправлялась в шкаф. Была она около двадцати сантиметров, и наряжать такую пришлось бы разве что пинцетом, и то при условии, что нашлись бы соответствующие игрушки. Зато от розетки она загоралась миниатюрными гирляндами — тоже было красиво.

— Ты когда-нибудь наряжала ёлку? — спросил Истомин.

Пашка покачала головой, рассказав, как у них дома обычно всё происходит.

— Вообще, под прошлый Новый год я конкретно поссорилась с родаками и фактически осталась без праздника, одна.

— И как выкрутилась?

— А никак. Пошла к другу, у него там посидели, бухнули. Веселуха была… Весь январь потом гуляла, не заходя домой. Новый год начался с дикой депрессии.

— Серьёзно?

— Угу. У меня вообще хандра дело частое.

— И из-за чего она происходит?

— Ну, чаще всего довольно просто: «я ничего не могу и ничего не умею, я ни с чем не могу справиться, я заебалась, пошли все нахуй, нахуй все идите, меня всё достало». Особенно когда по учёбе случается завал из-за сраных заваленных контрольных… В тот раз ссора с родителями, потом ещё и с подругой посралась. Психанула и купила ярко-красные кеды. Зимой. «Конверсы». За пять косарей. Я была прям как Шарик из «Простоквашино» — обнищавшая, никому на хрен не нужная, лысая, замёрзшая и голодная. Зато, сука, в кедах.

Они посмеялись. Пашка подумала, что почти любая история, рассказанная с нужной интонацией, со временем превращается в анекдот. Человеческая память искажает всё, что было на самом деле, превращая самые жуткие страдания в дьявольски смешную шутку. Наверняка, кто-нибудь даже историю с Киром мог рассказать так, чтобы было смешно, при условии, что он был бы к Киру равнодушен.

Когда финальным штрихом на верхушку ёлки была установлена пятиконечная звезда из потёртого красного стекла, Лысая удовлетворённо бухнулась на пол, любуясь наряженной ёлкой. Она вышла действительно красивой — хоть сейчас отправляй в детский сад, чтобы вокруг неё хороводы водили. Сплошь украшенная полосками серебряного дождика, старинными — советскими! — фонариками, снеговиками и мишурой. Особенно ярко выделялись бусы, проходящие от нижних ветвей к верхним. Истомин умудрился присобачить ещё и полоску гирлянд и, когда воткнул в розетку — они замигали жёлто-рыжими кружевами.

При выключенном свете это смотрелось чудесно.

Пашка, скрестив ноги по-турецки, сидела и завороженно смотрела на ёлку сверху вниз, не в силах отвести глаз. Красивое зрелище не то, чтобы её завораживало: Лысая скорее старалась проникнуть куда-то внутрь него, понять, что же такого находят люди в наряжании ёлок, и почему в итоге получается так красиво.

Присев на табуретку, стоящую возле стены, Истомин какое-то время помолчал, а затем взял гитару. Аккуратно, будто бы стараясь не задавать лишних звуков, он взял с дивана гитару, устроил у себя на коленях и заиграл. Не слишком умело — потому что первые два раза сбивался на первых аккордах и замолкал. Пашка с интересом повернула голову. Немного подкрутив колки, Истомин заиграл что-то медленное и мелодичное.

Играл он неплохо, и музыка показалась Лысой знакомой. Она снова посмотрела на мигающую ёлку, дёргая в такт коленом. И всё вокруг неё будто бы сложилось в одну единственную реальность, где ничто не могло существовать в отрыве от всего остального: здесь была она, Истомин, музыка и ёлка с пляшущими гирляндами. Пашка Романова была частью этой реальности, такой же неотрывной, как любой зритель — для всего, что происходит на сцене. Только она была не зрителем, а частью происходящего.

Когда дзен украсит твою реальность,

Не нарушив течений, границ и швов,

Ты поймёшь и примешь её, как данность,

И поймёшь: всё, в общем-то, хорошо…

Вспомнились ей чьи-то строчки, а чьи — уже давно улетело из памяти. Это был один из немногих вечеров, когда Пашка чувствовала на душе умиротворяющее, благодатное спокойствие. И врал всё Истомин: для новичка играл он очень даже отлично.

«Это — мой дзен», — спокойно подумала Лысая, осознав, что всё, в общем-то, хорошо.

Через восемь дней наступал Новый год, суливший не изменения, а только надежду на них, множество перевёрнутых календарей, ненужных подарков, опустошённых бутылок, пустых тостов и слов. Но для Пашки настоящий праздник проходил незаметно, и без ненужной крикливой радости, раздающейся, как бывает, под звон курантов.

И этим, как ни странно, Лысая была вполне довольна.

====== 13. Лысый Дед Мороз ======

Комментарий к 13. Лысый Дед Мороз С Новым Годом, ребятня! В подарок всем, кто читает – большая, как раньше, глава в 4 части. :)

Желаю Вам всего наилучшего в новом году, и я очень вам благодарен за то, что читаете. Буду стараться для вас и дальше. Приятного чтения.

1.

На календарях стояло тридцать первое декабря.

В это утро, проснувшись, Пашка ощутила сильное желание как-нибудь сократить время до вечера, чтобы поскорее напиться да не видеть всю эту тошнотворную «предновогоднюю» суету. Казалось, даже Ладан, если бы у него были руки, готовил бы салаты вместе с мамой. Лысая, походкой зомби вошедшая на кухню, толком ничего вокруг себя не понимала, лишь сонно потирала глаза. Только вчера разобралась со школой — и тут на тебе, снова угоняют в рабство, заставляя пахать на общепит, нарезая колбасу или крабовые палочки. Ещё и, кажется, отчитывают за то, что спит слишком долго.

— Мгм, — невнятно промычала она, протерев глаза. Огляделась по кухне в поисках кружки — но всё вокруг было заставлено посудой и продуктами, так что свободного места не осталось вовсе. Сделав тоскливый вздох носом, Пашка покинула кухню, машинально промычав что-то на просьбу матери помочь с салатами.

За креслом в её комнате, отодвинутым с центра к стене, был спрятан туго набитый мешок из красной ткани. Вытащив его и поставив на кресло, Пашка зевнула, сверившись со своим списком, лежащим на столе. Там значилось несколько имён, для кого были приготовлены подарки.