Лысая (СИ)

— Ваше сообщение сохранено, — любезно оповестил автоответчик.

====== 14. Письма и порезы ======

1.

Первое, что почувствовала Пашка утром первого января — приступ беспричинной паники, заставивший её вскочить с постели аж в одиннадцать (!) часов утра и схватиться за череп. Вены под татуировкой пульсировали так, будто птицы внутри головы внезапно основали кузнечный цех и приступили к производству… чего-то масштабного. Чего — Лысая придумать не могла, ибо была сосредоточена на том, из-за чего собственно паникует.

Постепенно она вспомнила, что, как водится, нормально набухаться ей не дали, зато отца опять пришлось нести до постели силком. Пашка ему откровенно завидовала… до того момента, пока не вырубилась примерно в пять утра.

«Из-за чего же меня колбасит…» — думала она. Пила она не слишком много, так что толком и не опьянела.

На подоконнике её комнаты лежал так и не открытый подарок Истомина. Пашка не спешила проверять, что было в этом чёртовом свёртке, ибо была уверена: Истомин не знал, что ей нужно, а потому с подарком точно не угадал.

Поворочавшись в постели, Пашка поняла, что больше не уснёт, встала и включила компьютер. На кухню идти не решилась: там сейчас наверняка царил бардак похлеще чем в авгиевых конюшнях, если вообще не спал кто-то из друзей отца.

Почта была пуста, в соцсети мелькнула пара поздравлений, которые Пашка даже читать не стала. До сих пор гадала: из-за чего же она так подскочила? В чём смысл паники? Не было, и не могло быть сообщения от единственного человека, чьё письмо Лысая прочитала бы не только в одиннадцать, но и вообще в любое время суток.

Сердце сжалось.

«Я что, действительно… Господи», — и она помотала головой, прогоняя дурацкие мысли. Соскучилась, вот и всё.

Опомнилась она, когда на экране было окно для набора сообщения. Не думая, Пашка машинально-медленно навела курсор на строку и выбрала Марьину почту.

«В такое время? А что написать? Спит же… И когда ответит?»

Набирать ни к чему не обязывающий и пустой с первого взгляда текст оказалось сложнее, чем думала Пашка. Примерно спустя десять минут мучений, вздыханий и чесаний — в какой-то момент посреди этой декады в комнату втиснулся Ладан — родился на экране вот такой текст:

[Ночью кто-то поставил во дворе ёлку. Я думала — Палыч. Отправилась проверить во двор, кто же это был. Тебе интересно? Голос был знакомый. Послушай, ёлки у нас — действительно редкость. Пожалуйста, поверь мне на слово.]

1. Паша. Жду ответа.

В планах Лысой не было шифровать сообщение тем драбаданом, которым было зашифровано первое Марьино послание — слишком он был сложный и заковыристый, требовал долгого высчитывания и подбора нужных букв. В нескольких письмах они придумывали разные вариации шифров, и каждый из них имел полное право зваться «драбадан».

Тот, что написала Пашка, ими ещё не использовался, но был относительно простым. Она была уверена, что Марья с лёгкостью его разгадает. Отправила сообщение, потянулась на стуле, зевнула. Оглядела комнату, как обычно, добровольно порабощённую Его Величеством Бардаком. Погладила Ладана — даже он первого января выглядел так, будто переживал похмелье. Хотя и выпил-то он совсем каплю: дядя Паша что-то подлил ему в миску.

В свёртке, что подарил Истомин, оказался пушистый махровый шарф синего цвета. Наверняка очень тёплый. Обвязав его вокруг голой шеи, Пашка скептически взглянула на себя в зеркало, повертелась, затем отвернулась и спрятала нос внутрь шарфа.

Носу было тепло.

Зимние каникулы Пашка почти безвылазно проводила в своей комнате. Несколько раз, правда, погуляла с Лизкой, да однажды встретила Илюшку с компанией, пришлось играть с ними в снежки. Она не знала, когда точно пришёл следующий ответ от Марьи, потому что почту долгое время не проверяла, а когда пятого числа зашла — драбаданское послание было уже там.

[Было пасмурно. Сложно сказать, какой тогда был день. Но всё указывало на то, что это был четверг… или всё же понедельник? Я слегка запуталась в числах, и когда проснулась — как обычно, стала чистить зубы и завтракать. Послушала музыку, поиграла на рояле, прогулялась по двору своего поместья, а затем принялась за работу. «Мы должны работать день и ночь, чтобы добиться уважения среди соседей» — говорил мне когда-то мой отец. «Должны» — не нравилось мне это слово, и я как раз думала о его значении, когда увидела вдалеке мсье Антонио. Встретиться с ним было для меня неожиданно. «Такие прелестные у вас глаза!» — сказал мне мсье Антонио. Слова эти поразили меня в самое сердце. «Нужно срочно сообщить ему известия о папеньке!» — мелькнуло у меня в голове, потому что папенька его был очень болен, а мсье Антонио не знал об этом… Сказать ему, или же пока что не стоит торопить события? В тёмных очах мсье Антонио мелькнуло беспокойство. Лицо его потемнело.]

То же самое.

Но мне было приятно это слышать.

Маша Воронина.

Пашка ещё несколько раз перечитала сообщение — просто потому что ей понравился Марьин слог, и то, как из целого шифра она умудрилась сделать небольшой сюжет про аристократку и какого-то там мсье Антонио, у которого болен отец, но Антонио об этом не подозревает… Умеют же люди!

«Приятно слышать…» — Лысая удивлялась, как вообще пиксельные буковки на экране умудрялись быть настолько тёплыми. А «то же самое» — относилось к шифру, или к…

Легко расшифровав спрятанное послание, она какое-то время сидела с пустым взглядом, а затем тяжело вздохнула, уронив голову на руки. Внутри неё гремучей смесью сошлось несочетаемое: радость, что её поняли, и грусть от того, что поняли не до конца. Но Марья тоже хотела встретиться!

Это заставило Пашку сочинить ещё один драбадан: даже писать прямым текстом такие вещи казалось немыслимым. Он был короче, но содержательнее.

[Что же будет, если все мы — я! — не есть Вселенная, та, что манит, что отталкивает… как раньше, помните, люди?]

. Меня это беспокоит.

Паша Романова

«Уж извини, в сравнении с твоими шифрами у меня получается какая-то бредятина…» — подумала Пашка, отправляя следующее письмо.

Ответ пришёл, когда новогодние каникулы уже закончились. В то утро Пашка по-быстрому включила компьютер перед учёбой, и увидела пришедшее на почту письмо. Расшифровывать драбадан времени не было совершенно, но очень хотелось — так что Лысая просто сфотографировала его на телефон, даже не читая, и помчалась в школу, ибо уже опаздывала.

Впрочем, Истомин где-то запаздывал: весь 11 «А» толпился возле кабинета математики, а коридоры после звонка были пусты — в других классах уже начались уроки. Подойдя к своим, Лысая неопределённо спросила:

— А чё, где он? — имела в виду Истомина.

Фамилию называть было бессмысленно: среди старшеклассников никто не знал учительских фамилий. Называть по имени-отчеству было слишком странно и официально, поэтому все давали преподавателям какие-нибудь сокращения вроде «Борисовна» или «географичка».

Три девушки, которые с ней не общались, безразлично пожали плечами, не отрываясь от экранов телефонов. Время от времени они поднимали головы, холодно сканировали местность и снова возвращались на исходные позиции. «Андроиды…» — презрительно подумала Пашка, отходя к одному из свободных подоконников.

Присев на него, она достала телефон и принялась читать то, что пришло от Марьи:

[Все, кто называл себя «мы», неизбежно, почти стремительно менялись местами, слишком быстро и неугомонно, меняли себя в каждом дне, в этом странном, причудливом мире не существовало никаких пределов. Было ли такое, что ничего, что дало нам плохого или неправильного…]

\. Немного кривокосо.

Маша Воронина.

«Значит, через три теперь… Похоже, в ограничения не влезла, и решила увеличить», — подумала Лысая, приближая фотографию монитора.

«Все… мы…»

— Ребят, алгебры не будет! — крикнул кто-то из другого конца коридора.

— А что такое?

— Да это пиздец, смотрите чё…