Лысая (СИ)

«Я хотя бы остался человеком» – вспомнились ей слова Палыча, и стало ещё обиднее. Пашка ненавидела то, что показывало ей зеркало, висящее на шкафу в ванной. А если бы она не сбривала волосы, и не делала тату? Какой бы она сейчас была? Рыжей, кудрявой, возможно, даже симпатичной.

Кулак сам сжался, наплевав на поломанные ногти.

…симпатичной, но зачуханной, пугливой, излишне молчаливой и постоянно всего боящейся. Если людей кто-то там и создаёт для чего-то определённого, то какими они станут в итоге, за них решает всё равно окружение. Естественный отбор, ничего не поделаешь. Приходится отращивать шипы, чтобы не быть слабым. А быть слабым – значит, надеяться на кого-то ещё. А на кого ей было надеяться?

Либо искать того, за кем прятаться, либо быть тем, за кем прячутся. И Лысая для себя всегда выбирала второе – но защищать, кроме самой себя, ей было некого.

- Я не могу, – прошептала она бессильно, чувствуя, как предательски мокнут и горячеют от обиды веки. – Я не могу больше…

На стиральной машине близ ванны лежал зачем-то неуклюжий строительный нож. Короткий, его использовали, чтобы разрезать обои. Взяв его в правую руку, Пашка подставила левую. Раздумывала, как именно ей это сделать: она никогда толком не пробовала разрезать вены, просто изредка слышала, что так самоубивались. Не с крыши же прыгать в такой собачий холод…

«Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа…» – пронеслось в голове, и на секунду даже горько стало, насколько сильно Маяковский ошибался. Будь то канцелярский нож, или заточка в руках гопника – лезвия ножей всегда были над людьми властны, как бы кто на них не смотрел.

Телефон в джинсах завибрировал, когда Пашка уже приготовилась отпустить руку. Нож глухо звякнул о дно ванны, когда она выскочила, вытащив телефон из кармана. Поклялась себе: если это какой-нибудь «Билайн» снова клянчит деньги, то она сделает с телефоном что-нибудь ужасное. Но нет, это не было системным сообщением – писала Лизок.

«Я нашла работу. Сказала родителям. Позвони.»

Секунду спустя Пашка уже жалела о том, чего чуть не совершила. На душе стало ещё гаже, чем было. Она выключила душ, по-быстрому оделась в сухую футболку и, пока родители не видели, скользнула в комнату, закрывшись. Ладан, не успевший проскочить, тут же заскрёбся в дверь – соскучился, видимо, за день.

Нельзя ей ещё умирать. Рано. Без неё Лизок совсем загнётся. Да и после всего, что она ей сказала тогда на крыше, как ей вообще могло прийти в голову резать вены?!

Одевшись в домашнее, Пашка наконец впустила Ладана, который, забежав в комнату, тут же устремился к своему любимому потрёпанному медведю, служившему единственным утешением его собачьего либидо. Укоризненно покачав головой, Лысая отвернулась и позвонила Лизке.

- Ну так что за работа?.. – спросила она, переждав стандартные две секунды тишины.

3.

— В общем, в магазе одном флаеры раздавать. Двести рублей в час…

— Ты точно справишься? – усомнилась Пашка. Перспектива для беременной Лизки по несколько часов стоять на ногах была явно не лучшей затеей.

— Надеюсь, там хоть посидеть дадут. Но вроде ничего сложного...

— И сколько так работать придётся?

— Долго. Я посмотрела… У нас самый дешёвый аборт в городе двадцатку стоит. И то я как-то…

— А родители, кстати, как отреагировали? — вспомнила Пашка.

— На что?

— Ну, ты написала, что рассказала им…

— Рассказала, что нашла работу. А про это… — Лизок тяжело вздохнула. — Нет конечно. Паша, я не могу. Папа меня прикончит. А мама, она же… Она верующая очень, а православные к абортам очень строго относятся. Я вообще боюсь, как бы с ней не случилось чего…

— Понятно…

— Слушай, вот какое ещё дело. Мне недавно Олег Павлович звонил…

«И чего ему неймётся?!»

— И что, на свидание звал? Если да, то шли его ко всем херам…

— Нет, он про тебя спрашивал. Просит, чтобы я скинула ему твой номер.

— Так у него же есть… — сказала Пашка, задумавшись. — Так, стоп, для чего ему опять мой номер?!

— Если бы был, он бы позвонил тебе тогда, на концерте. Ну, мне так кажется.

«У него точно был мой номер. В тот раз у Лизки в квартире он сам меня набрал… И вряд ли даже теперь удалил его с телефона, засранец».

— Ладно, если будет доставать — можешь дать, — произнесла она угрюмо, и тут же поправилась: — Номер, в смысле.

— Чего?! — не поняла Лизок.

— Номер, говорю, можешь дать, если докопается. Пусть хотя бы мне говорит, что хочет, а к тебе не лезет…

— Па-аш, а он тебе не нравится случаем?

— С чего бы это?! — изумилась Пашка настолько, что аж подскочила с кровати, на которую только села.

— Ну у вас какие-то шуры-муры свои, он за тебя так переживал, что даже на машине пригнал за тобой… Как прынц прямо! — Лиза хихикнула. — Только не на коне, а на белой девятке… Да и ты…

— А я-то что?!

— Ну как «что», ты так на него постоянно злишься, что сразу понятно, что ты к нему неровно дышишь…

Когда надо, Лиза Савичева была просто невероятно прозорлива и дальновидна — настолько, что ей всерьёз хотелось врезать. Лысая, конечно, подавляла в себе это желание, но всё же в некоторые моменты сдерживать его было особенно трудно.

— Значит так, Лизонька! — не сдержалась Лысая. — Кончай попусту ботву молоть, если этот хмырь хоть раз попробует подкатить яйца к тебе или ко мне, я их ему к хуям отшибу, ясно? Он просто грёбанный хитрожопый мудила без грамма совести! Всё, что он делает, он делает не просто так, поэтому ты с ним тоже держи ухо востро. Доверять этому гаду нельзя!

— Ой ладно-ладно, расшумелась… А ты, кстати, если что, подумай сама, Павлена Истомина — звучит ведь, а?

До Пашки даже не сразу дошла суть её насмешки, а когда она поняла, то в сердцах скинула трубку и отбросила телефон на кровать.

— Шла б ты нахуй, Лизонька…

Телефон опять завибрировал. Подумав, что это снова Лиза, Лысая схватила мобильник и бухнулась спиной на кровать, не глядя отвечая на звонок:

— Ну чё тебе ещё, а?

— Здаров, Лысая.

Она напряглась практически инстинктивно: слишком много было в последнее время недоброжелателей, кто так её звал. Только спустя несколько напряжённых мгновений она поняла: это был всего лишь Сумчик, чьего голоса она уже давненько не слышала.

Ещё при живом Кире он не отличался болтливостью. Надо думать, после смерти своего лучшего кореша он и вовсе неделями не произносил ни слова.

— Привет, Сумчик… Что-то хотел?

— Да-а, вот… Ты как вообще?

— Нормально вроде. В школу хожу, башка лысая, руки-ноги по бокам.

Сумчик сдержанно посмеялся.

— Ты что-то хотел?

— Спросить. Чё у тебя с Клоунами за дела такие?

— В смысле?..

— В карамысле! Мне Серёга звонил только что, говорит, Клоуны тебя ищут.

То ли проворный сквозняк где-то в окне нашёл щель, то ли Пашке действительно стало холодно с этих слов. «А чего ты ещё ожидала? — сказал ей внутренний голос. — Что тебя в покое оставят?».

— Ну вообще… — она потёрла переносицу. — Короче, это из-за Кира, если вкратце.

— А если не вкратце? Кира-то Вольный грохнул, а ты им нахера?

То, с каким спокойствием Сумчик сказал об этом, неприятно царапнуло Пашку, но та ничего не сказала.

— Долгая история, Сумчик. А про Клоунов я знаю, они на меня зубы точат. Главное, чтобы Серёга им мой адрес не сказал…

— Серёга передаёт, что он могила, но чтобы ты к нему ни ногой. У него, мол, большие деньги из-за тебя сорваться могут.

— Ну зашибись… То, что меня покалечить могут, его не волнует, а что…

— Да он правильно делает! — сказал Сумчик на удивление громко. И Лысая подумала, что, возможно, ошиблась — и что после смерти Кирилла Останцева у Сумчика наконец прорезался голос.

— Правильно он делает! — повторил Сумчик зачем-то. — Что Кир башкой не соображал, что ты теперь на рожон лезешь… Короче, на меня не рассчитывай, о’кей? Я, если что, тебя вообще знать не знаю, ясно?!