Анамнез декадентствующего пессимиста

У меня была привычка и даже пристрастие к таким дотошным личным наблюдениям. Когда, например, присмотришься, как образуются и произносятся слова, как фразы теряют свою весомость на фоне своей слюнявой декорации. Механическое усилие, которого требует от вас разговор, – вещь более сложная и мучительная, чем дефекация. Губы, этот венчик вздувшейся плоти, который, конвульсивно свистя, всасывая воздух и суетясь, проталкивает сквозь вонючий заслон кариесных зубов липкие комочки пищи, – экое наказание! Однако только так нам дано приобщиться к идеальному. Это трудно. Коль скоро мы не что иное, как склад теплой и недосгнившей требухи, у нас всегда будут трудности с чувствами. Любить – пустяки, ужиться вместе – вот в чем загвоздка. Нечистоты не стараются продержаться подольше, да еще в неизменном состоянии. В этом смысле мы еще более жалки, чем наше дерьмо: бешеное желание всегда пребывать в своем теперешнем состоянии представляет собой невероятную пытку. Чувство идеальной основы личности.

Истина заключается в том, что все мы, как и то, что с нами происходит, случается, сбывается, встречается, нас движет, разделяет, сливает, над нами властвует, с чем мы сталкиваемся, во что упираемся, выдвигаемся, в чем растворяемся, плаваем, летаем, барахтаемся, это есть ряд слов, который слагается из стесненных друг к другу слов, примыкающих друг к другу, обнимающих друг друга, просвечивающих друг через друга, мыслимых друг с другом, причастных друг другу, подобных друг другу, стоящих друг за другом, плотно пригнанных друг к другу, сообщающихся друг с другом, виноватящих друг друга, скрепленных взаимной обидой друг с другом, проторяющих колею друг для друга, лежащих друг на друге, слышащих, видящих поедающих плоть друг друга.

Слова вкатываем мы на душу, поворачивая, и оттуда радостно следим, как скатываются они вниз, к началу, оборачиваясь, потому что желаем иметь дело с камнями.

Ну, если есть какие-то сомнения, предположи хотя бы наличие духа. Пусть я буду метафизическая субстанция… В конце концов язык – тоже форма существования. Можно ведь существовать в языке, не существуя в действительности: так многие делают. Разреши и мне. Тем более от собеседника, которого я даже не вижу.

…постепенно становится хитрее и понимает, что реальность на этой планете искажена, и наивных ждёт гибель. И там было уже не до забот о том, что станется с его маленькой телесной конструкцией, с мягкой куклой, умеющей закрывать глаза.

Тело – вместилище человеческой души. Уничтожение тела или пренебрежительное отношение к телесному неизбежно оборачивается уничтожением личности. Что прибавляет тело к сознанию помимо того, что его ограничивает? Как величие духа оборачивается телесной слабостью? Ведь всякая великая мудрость всегда оказывается бессилием жизни. Природные первоэлементы образуют непрочный и болезненный состав тела, дьявол проникает в плоть и совращает душу. На духе лежит проклятие быть отягощённым материей.

Даже сна нет в постели холодной. Он же из крылатого рода, а там можно стать чем-то, лечь в облако, как в постель, можно тело своё снять, не выдёргивая пуговиц из петель, там можно обнять свою тень. Когда ночь скроет изъяны тела… Иногда и от тела бывает определённая польза: можно закрыть глаза.

Плоть – идеальная смесь всех стихий: ее плотность – от земли, мягкость – от влаги, теплота – от огня, дыхание – от воздуха. В окружающих стихиях эта первичная консистенция плоти распадается на отдельные элементы. Древняя космология четырех стихий, вероятно, отправлялась в постижении каждой из них от целостного их образа и сопребывания в человеческой плоти, ее твердо-мягкой упругости, сочетающей свойства земли и воды; и теплой прохлады, сочетающей свойства огня и воздуха. Ибо внутри плоти мы ощущаем огонь, а на ее поверхности, где она соприкасается с воздухом, – прохладу. Именно это сочетание теплого и прохладного, своего рода термическая, или температурная упругость плоти, делает ее соблазнительной, увеличивает ее «любовность» в той же степени, что упругость ее консистенции. Чередование прохладных грудей и горячей ложбинки между ними; прохладных бедер и горячих промежностей; кожи, прохладной наощупь и теплеющей под лаской… Твердому и гладкому соответствует прохладное, поскольку оно держит на поверхности или выталкивает на поверхность. Мягкому и податливому соответствует горячее, поскольку оно впускает в глубину, ближе к источникам внутреннего огня. Таким образом, соблазнительная упругость плоти – не только консистентного, но и термического свойства: это чередование в ней теплоты и прохлады, глубин и поверхностей…

Устоявшийся предрассудок, будто сущность вещей скрыта в глубине, заставляет относиться к поверхности с пренебрежением. По сути же, поверхность есть глубина во взаимоотношении тел, глубина их прилегания и приникания друг к другу. Каждая поверхность становится глубиной, как только между двумя существами возникает общность, влечение, интерес. «Интерес» ведь и значит – быть внутри и между (inter-esse). Как ни парадоксально, осязание – самое глубинное из всех межчеловеческих чувств.

Постой, надо, чтоб было двое, для танго нужны двое. Не напрасно ведь говорят: «Тут нужны две пары глаз».

Часто я думала, что мои глаза никогда не умрут… Во мрак вспять вытекает тело – мешок с песком, который следует положить на кровать – пробоину в мироздании; душа – в темноту вперёд. Чтобы видеть на расстоянии, не глаза нужны, нет.

Все мы – только беспомощные пассажиры наших тел. Ведь соблазн – это манера: тело без души не искусит. Тело, в котором ты обитаешь… Я сам из тела сделал лодку – ибо сознание самоудостоверяет свою жизненность только через состояние тела, которое, однако, должно присутствовать как бы в качестве пассивного и бессильного зрителя. Помни: любое движение, по сути, есть перенесение тяжести тела в другое место. Жизнь – сумма мелких движений, что драгоценны для понимания законов сцены. Сущность не окажется восприимчивой к существованию тогда, когда мышление мышлением опыта не явится. Ведь уход лошади из современной цивилизации отнюдь не отменяет интереса к скачкам (и ставкам) на переполненных ипподромах. Научись мыслить абстрактно. Дело всегда в принципе. В идее, которая заложена в вещи, а не в вещи как таковой. Скажут, что счастье существует только по ту сторону могилы, ибо только та жизнь благодатна, которая существует в идее. Когда ты окажешься в месте, похожем на центр мира… Жизнь есть идея. Мир в себе. Не жизнь для вещи, а вещь для жизни… Дело даже не в сущности: только в степени. Даже если тебе и непонятно. Даже если ты не замечаешь всей захватывающей игрушечной театральности жизни.

Как ни парадоксально, единственное растущее движение современности, которое все еще воспринимает данность тела всерьез и возлагает на него глобальную религиозно-политическую миссию, – это терроризм, одержимый святостью и бренностью тела, полный решимости взрывать его ради райского блаженства своих мучеников и избавления мира от неверных.

Впечатления, которые вырабатывает окружающая среда, все эти, отмеренные рукою мира вещественного, порции, с каждым днём всё больше и больше заволакивались туманом и, наконец, совсем перестали существовать.

Существование жуликов, пытающихся обманом получить от государства какие-то льготы, ставит под подозрение всех, кто обращается за этими льготами, и заставляет требовать от тех, кто действительно имеет на них право, множество различных справок. Нельзя зарегистрировать то, чего нет. Нельзя прийти в канцелярию к тупице и объяснить ему, что время есть плотная субстанция, что будущего нет, а что есть только настоящее, что нельзя вызвать дождь, начав мыть машину. Надо показать ему какую-нибудь бумагу, иначе он не поверит, что вы существуете. Предъявитель сего есть действительно предъявитель, а не какая-нибудь шантропа. И бросить всему человечеству 260 тысяч бланков. И пусть дети бы хватали, и дамы кидали бы чепчики с пушистых локонов, и небритые воины громогласно бы возгремели – "Урра!!!". Однако, всё же, стоит вам только вымыть машину, как тут же пойдет дождь.