Уткоместь, или Моление о Еве

ерь. Однажды он мне стал выкручивать больную ногу. Я заорала так, что всколыхнулся подъезд и мне пришлось объяснять соседям, что мне на ногу упала книжная полка. Так как они у меня висят всюду, и каждая может рухнуть на самом деле, меня пожалели коллективно и от души.

Я не выгнала сироту. Потому что он обплакал мне ногу так, как я обплакиваю себя, вспоминая стихи Анненского.

У каждого свое горе. Но после этого мы никогда не говорим о войне. Раиса вернула меня к этой теме своими мальчиками. Несчастная в своем страхе, она все равно была выше меня полноценностью своей жизни. Даже голодный обморок был в её жизни, как цветок, который обернулся удачей торговой точкой. И главное - она призналась: она нашла выход, как откосить мальчишек. Взятка так взятка - мне-то что? Но сейчас я думаю, не подвзорвать ли мне их общий детский смех именно в этом месте. Я знаю тутешнего военкома. Красивый кобель. Похож на Дантеса. Я бы его не вынимала из телевизора, возбуждая любовь к армии. Но теперь, в пушкинский юбилей, это негигиенично. Хотя если вдуматься: почему-то всегда гений облачен в некрасивую форму. Или снабжен изъяном. Мне приятно об этом думать, пеленая свою ногу. Сейчас я уже много знаю и много умею для "уткомести". Должен случиться петушиный вскрик.

Я пришла за чеддером. Мне прокричали, что закрыто и ревизия. Тоже хороший знак. Суд, посадка на хороший срок, деток в Чечню - ну смейся, ложбиночка, смейся.

Я ухожу, прикрываю дверь и поворачиваю дощечку на "закрыто".

____________

Я - Раиса.

Ему меня жалко, он целует мне колени. Целует странно, прихватывая губами. Я бью его по голове, но, Боже, как слабо и немощно я поступаю. Я так хочу расстаться с ним по-хорошему, простив всю поруху. Странная, не моя, не из меня приходит мысль, что ради мальчишек я бы стерпела и то, чего этот обер-Дантес добивается. Но как ему объяснить про мужа? Как объяснить, что я другая ещё от бабушки с дедушкой?

Он взял у меня из рук бутылку, почесал голову и засмеялся.

- Дурочка! - сказал он. - Бери назад свои деньги, только не сопротивляйся. Я хочу тебя уже сто лет.

- Я не хочу с вами ссориться, - говорю я.

- Вот и не надо, красавица моя. - И он почти спокойно, как обычное дело, рвет на мне остатки моей нехитрой амуниции. Я закричала.

Тетрадь

Через дорогу переходил сирота. Он шел туда. Я хотела его остановить, но он рванул дверь и скрылся в лавке. Я осталась его подождать, сейчас его развернут. Гадкая мысль, скажем, "уткомысль" пришла и села как навсегда. И как часто он ходит в эту лавку? Что-то он мне про это не рассказывал...

Кажется, это петушиный вскрик. И я иду, иду туда же.

У самой двери мы сталкиваемся.

- Не ходи, - говорит он мне. У него красное лицо и желваки, о которых я не подозревала.

- Почему это мне не идти? - говорю я.

- Не ходи, - кричит он, разворачивая меня за плечи.

- А пошел ты! - ору я.

- Твое дело, - как-то стихает он и идет не домой, а куда-то совсем в другую сторону, и мне хочется спросить,