Уткоместь, или Моление о Еве

а. Ноги моей в носке не было. Он того не заметил. Погладил вещь. Если быть полной идиоткой, то можно присобачить к этой его ласке слова шлягера: "Я готов целовать носок, тот, в котором тебя носило". Но нам не до них, а Марк просто сторонится ещё одной болезни в своей жизни, болезни как судьбы, как неизбежности... Я его не осуждаю. Я его понимаю. И отпускаю с миром. Тем более что мне на самом деле самой надо подняться, чтоб проводить дочь. Хочется думать жалобную мысль, что другая бы дочь не бросила мать в состоянии криза, но как ни перепутаны мои нервы, они не сделали из меня полную дуру. И я понимаю. В той скорости, которую набрала Катя, есть свое отчаяние. Я стараюсь понять его глубину. Может, она все ещё любит этого сопляка, на которого мои бы глаза никогда не смотрели, и тем не менее он сделал ей ребенка. Тогда бежать ей надо ещё вчера. А может, он её любит и держит, и она мечется между безусловно хорошим и надежным Алешей и пространственно неопределенным мужчинкой. У неё тот самый выбор, на который ни один разумный игрок не поставит и копейки. В русских бабах это существует изначально: без выбора. Какие-то инфернальные мичуринки - мы всегда находим тех, кто похуже, и прививаем к ним себя для исправления породы? Природы? Столько хороших холостяков без дела, а вся мужская мелочевка брачуется как оглашенная. И это не выбор мужчин - кто там их слушает? Это выбор женщин. Вот и торопится моя дочь от такой судьбы, что как крест, чтоб не повторить ни свою, ни других матерей, взявших на поводок недотыкомок.

Но хочу быть справедливой. Моя подруга Раиса из другого ряда. Хороший муж её благоверный. И красивый, и умный, и рукастый. Держит вокруг себя такое количество родни и всем помогает, будто и не растеряли мы родственную привязанность, не стали иванами не помнящими родства. Нашей доброты хватает едва-едва на одного, четыре - уже оскаленная ненависть. Раиса приходит редко, а вот Саша - через день, а звонит по три раза на дню. Последние дни мне не нравится её голос - он фальшиво бодр, но я никогда не поверю, что фальшиво её участие во мне, её беспокойство. Что-то там другое. Когда она приходит, я вижу это другое на её лице. Оно у неё смято и как бы сдвинуто.

- Говори все, - требую я. - Иначе я навоображаю больше, чем есть.

Она долго смотрит на меня - я понимаю, она хочет мне дозировать отрицательную информацию.

- Что-то с Алешей? - спрашиваю я. И открываю ей шлюзы. Она спасает меня от мыслей о каких-то возможных неприятностях своего сына (а значит, и моей Катьки), рассказав мне всю эту нелепую историю с Раисой.

- Убила человека? - кричу я. - Бутылкой коньяка?

Оказывается, недоубила. Писательница в коме. Какая прелесть! Дурные сериалы имени Санты-Барбары подарили нам это понятие как обиход жизни. В них, сериалах, регулярно кто-то лежит в коме, а потом встает и идет как новенький, потому как койка надобится другому герою, но не для криза там или поноса - глупости какие, - а опять же для очередной комы, блаженного (у них!) беспамятства,