Фотографирование осени

хоронили с залпами, рядом с другими.

19. Самое тяжёлое — это рюкзак, особенно взять и закинуть

его на тяжёлую технику машину. Это делают те, кто посильнее.

Все мы помогаем им — тащим рюкзаки, вместе приподнимаем.

Потом тоже испытание — ехать на этой машине, это вам

не автобус, не поезд. Садимся на деревянные доски вдоль бор-

тов, машина едет быстро, и на каждой яме сидения под нами

сначала уходят вниз, а потом мы подпрыгиваем. Выходишь —

будто кто-то пинал.

После этого надо нести все вещи, рюкзак и прочее, смот-

реть, как радуются жизни лягушки, сидят друг на друге, листья

распускаются, папоротник из земли вылезает, весна, а мы идём

жить в палатках — и три недели будем в лесу, тут много дела.

Обратно нести рюкзаки тоже тяжело. Выходить из леса,

ехать в машине или автобусе в деревню, мыться в бане, смот-

реть на реку с моста, заходить в магазин, разговаривать с про-

давцами, спать не в палатке в лесу, а где-нибудь на полу в сель-

ском клубе, где ещё и натоплена печка — так странно.

Это после трёх недель странно. А брат-солдаты так жили

долго, гораздо дольше. Как они выходили из леса? Как шли в

обычную баню, потом по деревне, потом по городу? Что дума-

ли? Что сделали, чтобы выжить? Только сражались.

20. После захоронения, когда отгремят солдатские залпы, мы

пойдём по посёлку, купим мороженое, потом поедем на вокзал,

походим по городу, купим газеты, будем фотографироваться и

фотографировать мир вокруг. В лесу тоже сделано много сним-

ков, и берёзы, и окопы, и осколки снарядов, старые противога-

зы, раскопы, корни деревьев. Братовья за работой и на отдыхе.

21. Самое тяжёлое — говорить с теми, кто все эти годы не

знал, где его брат-солдат, солдат-отец или солдат-дед. Потом

братовья находят его, пишут его сыну, дочери или племянни-

кам, тому, кто ещё остался и помнит, пишут им письмо, гово-

рят: приезжайте весной, мы покажем вам, где теперь похоро-

нен братик, где он погиб и найден — там стоит памятный

крест, мы проводим, не бойтесь, не заблудитесь.

И они приезжают, надевают энцефалитки, садятся на гу-

сеничную тяжёлую технику машину, она воет, как зверь, везёт

их по лесу. К кресту подходят на своих ногах, но трудно сказать,

что за ноги их привели. Твёрдые или уже не совсем, потому что

у креста они подгибаются, и сыновья, дочери и так далее ока-

зываются на коленях.

Мы прошли и видели теперь этот лес, но не знаем и сотой

доли войны, — говорят эти люди на прощание. Слёзы высохли,

пора ехать. Может быть, в следующую весну они снова смогут

тут побывать, так сразу не скажешь: как здоровье, как дорога

— это же надо учитывать. Они говорят: спасибо. Теперь мы по-

няли. Одно дело, когда кости лежат просто в земле, в тропе,

каждый ходит по ним, ничего не подозревает, а другое — когда

всё по правилам. Мы уедем, а вы не бросайте вот этот лес, и

этих солдат, потому что нельзя вам остыть. Огонь в глазах и

огонь.

22. Сейчас мы живём дома, и рядом с нами нет тишины, нет

леса. Мы бегаем и говорим, ходим, садимся, включаем телеви-

зор и слушаем радио. Даже если выключаем всё, на улице могут

быть звуки, какая-нибудь машина вдруг да начнёт работать,

заведётся, поедет, зашумит. Ночью, если живёшь на тихой ули-

це, только ночью, когда всё выключишь, рядом с тобой может

сесть тишина. Она сядет, обнимет тебя, если не будешь сопро-

тивляться, и тогда вспомнишь.

Ночью, вечером, днём в том лесу, в той самой болотистой

области всегда рядом с тобой была тишина, садилась, гладила

по голове, смотрела в глаза, трогала сердце, дула на него, как

на рану. Даже когда братья разговаривали, когда они смеялись,

всё равно тишина была рядом, совсем близко. Стоило всем за-

молчать — и она показывалась снова.

К тишине мы не привыкли в таком количестве, мы из

другого места, из другого времени. Поэтому в лесу включали

музыку в наушниках. Звонили кому-нибудь, если была мобиль-

ная связь и если батарейки не сели. Но много ли наговоришь?

Только самое важное — нет, не мёрзнем уже, ложимся спиной

на мягкий туристический коврик — и нельзя так остыть, хлеб

не промокает, спим регулярно. И это всё. И снова тишина.

Большая тишина — говорят братики из других пределов. Они

так долго ждали тишины, когда всё закончится, станет тихо. И

вот дождались, она наступила. Никто не знает, что они тут, ни-

кто не слышит.

С этим надо что-то делать, и некоторые братья пишут со-

общения домой или друзьям мобильной связью: мы маленькие

и плачем. А кто-то уходит подальше от лагеря, например, дви-

жется на восток в течение получаса. Заберётся куда-нибудь —

и кричит. Без слов, просто вот так: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! И ещё не-

сколько раз так же. Пугает тишину, разгоняет её. Но это беспо-

лезно, она навсегда поселяется в нём. И однажды ночью, когда

все кругом будут спать, и сам он будет спать, его тишина при-

дёт к нему, обнимет за плечи. И брат пролежит до утра без сна,

что-то смутное будет его тревожить, но что? Кто знает. Можете

спросить, но ответит ли он? Он и сам не всегда понимает, что

это просто тишина встала вдруг рядом с ним, самая обыкно-

венная тишина, да и всё.

23. Мы здесь живём и не знаем, думаем, люди мельчают. Ста-

новятся ниже, меньше, слабее. Раз солдаты такую войну побе-

дили, они были большими, великаны какие-то наверно. Это не

так. То, что осталось, их кости, ничуть не больше, чем наши, мы

проверяли в болотистой области, смотрели на свои ноги, руки,

на их останки. Мы не меньше их. А иногда и больше.

Чтобы победить, им просто оставалось воевать, и ничего

больше, просто каждый день делать одно и то же — воевать.

Жить в лесу и воевать. Капля камень точит, говорят, вот они и

победили. Так долго сражались. Они и сами говорят об этом.

Вот что они делали, чтобы выжить.

24. Это слово всё повторяют братья. Ночью ты ляжешь спать

в палатку и услышишь его, утром пойдёшь умываться к ворон-

ке, и как будто шёпот над головой. Всё время оно лежит на пле-

чах. О каждом солдате можно говорить это слово, о каждом, кто

лежит тут, о каждом, кто отсюда смог уйти, смог выжить, о

каждом, кто был на другой земле, то есть, на этой же, но в дру-

гой области, например, не в такой болотистой, например,

южнее. Это слово повторяют солдаты всюду, в любой нашей

стороне. Оно немного меняется, не везде звучит именно так. Но

вообще — верно. Вот оно.

С л о в о о к р а с н ы х с о л д а т а х

Раньше были солдаты, и о них говорили, и писали книги,

рукописные повести. Вот перед нами страницы книг, читай и

смотри: идут солдаты, идут, а над ними — синее небо, хмурит-

ся небо, солнце пытается подсказать дорогу отряду, полку, це-

лой армии. Все верят в солдат, солдаты верят, идут. Завязался

бой — небо чернеет, зато солдаты могут подняться над обла-

ками, посмотреть, как там у врагов что устроено, пробежать

зверем, проползти ужом, ящерицей, над болотами пролететь

росянками, напугать сарычом, раствориться чечётками, сини-

цами, пеночками, дятлом сыграть наступление, по лесам,