Мать ветров (СИ)

Большую часть деловых вопросов они обсудили до отъезда Марчелло. Выходило, что так и так необходимо поделиться частью соображений с Алессандро — просто потому, что он был самым близким и надежным из знакомых эльфов, и возможные беспорядки и провокации касались историка напрямую. Кроме того, друзья не представляли, как без его помощи разузнать, с кем же сталкивался Пьер в день своей гибели. Объектом по возможности пристального изучения они выбрали Фелисиано Мантихору, а также подумывали, что хорошо бы добраться до архивов погибших эльфов. Ну и заодно Марчелло и Хельга с изумлением обнаружили, что их милый тихий приятель-художник на практике знаком с политикой куда лучше них самих — и, более того, он наделен полномочиями подыскивать сочувствующих его делу — с условием сохранения в секрете внутренних дел его организации.

Оставшись вдвоем, утбурд и художник проговорили далеко за полночь. Хельга буквально засыпала саорийца вопросами о своем спасителе и улыбалась сквозь слезы, когда узнала, что он прожил пусть относительно короткую, но яркую и счастливую жизнь. Али же, в свою очередь, куда свободнее, чем прежде, интересовался ее жизнью в Иггдрисе, ее увлечением травами и книгами, просто — ею самой. Девушка и раньше чувствовала искреннее участие друга в ее судьбе, но некоторая душевная робость не позволяла ему слишком уж настырно расспрашивать жертву давней войны.

А теперь... Теперь будто рухнули невидимые преграды. Будто человек, подаривший жизнь им обоим, одновременно подарил их друг другу. Хельга, пригревшаяся на теплом крепком плече, высказала эту мысль вслух, но Али только тихо рассмеялся:

— Без отца нас обоих бы не было на свете, но все-таки подружились мы сами по себе. Мы сами выбрали друг друга, и тебе ли не знать, как ценил он именно такую свободу. Как он бежал от кровных родственников в поисках душевно близких ему людей.

— Ты прав, конечно, — чуть снисходительно, как старшая, улыбнулась Хельга. — Но ты — избалованный ребенок, тебя с детства окружали заботой и любовью. Меня мои приемные родители тоже любили, однако одиночества в моей жизни гораздо больше, чем мне хотелось бы. Понимаешь, Али?

— Понимаю... сестренка.

Едва небо начало светлеть, они все-таки решили прикорнуть на несколько часов. Робость, стеснение, общественные запреты словно растворились в предрассветной дымке. Они устроились на одной постели и свернулись в один клубок как котята. Только если Али, который в трактире и в порту физически уставал довольно сильно, мгновенно отрубился, то Хельга долго не могла сомкнуть глаз. Она вслушивалась в легкое дыхание, что теплом оседало на ее обнаженном плече, невесомо касалась шелковистых черных локонов, любовалась пушистыми ресницами и по-детски мягкими щеками юноши. И то и дело беззвучно повторяла непривычное, еще чужое, но уже бесконечно дорогое слово:

— Брат.

Комментарий к Глава 18. Али. Зарождение * Драконово дерево — имеется в виду не драцена драконовая, а павловния, которую драконовым деревом называют в Китае.

====== Глава 19. Милош. Когда подступает страх ======

На следующий день после драки расчистившееся накануне небо вновь нахмурилось, подул гораздо более слабый, чем во время предыдущего ненастья, ветер, но все-таки каравеллу ощутимо качало. И речи быть не могло о том, чтобы ставить мачту. Поэтому Милош внезапно оказался относительно свободен — все дела, где требовалась его недюжинная сила, он переделал, и до затишья капитан позволил ему вместе с О’Рейли обследовать остров. При условии, что юноша договорится с добытчиками коров и поможет им справиться с огромными животными, не допуская излишней жестокости.

Сразу после завтрака ставшая уже неразлучной троица под чутким присмотром судового врача и вездесущей Баськи отправилась к бухте. По дороге им вновь попались черные с синей каймой бабочки, которыми теперь полюбовались и Дик, и Джон. Довольно крупных, но одновременно хрупких созданий друзья насчитали больше дюжины и решили, что с острова не убудет, если они поймают и засушат один экземпляр. Черная мохнатая грудь пойманной красавицы хрупнула под сильными пальцами Милоша, и фён насадил бабочку на иголку, которую, как и коробочку, прихватил с собой предусмотрительный О’Рейли.

— Мяу! — изумленно прокомментировала эту странную охоту кошечка и недоверчиво уставилась на хозяина золотисто-зелеными глазами.

— Что, Баська, невдомек тебе, зачем кого-то ловить, если не собираешься его есть? — усмехнулся Милош.

Пока вся честная компания добиралась до скал на юго-востоке острова, зверя озадачили поимкой двух жуков, одного мелкого кузнечика с очень яркими крыльями и одной стрекозы. Загадочному поведению двуногих Баська противопоставила совершенно логичное действие: хищница загрызла солидных размеров крысу и с трудом волокла за собой тушку, которая была не намного меньше предположительно семимесячного котенка.

— В кого она такая? — заметил Дик и с уважением поглядел на изящное полосатое существо. — Мелкая вроде, а вон!

— В тебя, — фыркнул Шеннон.

— Это почему это? — удивился лимериец.

— Тоже в чем душа держится, а как вчера в драку полез, — объяснил Милош, не глядя на друга. Они дошли, наконец, до бухты, и молодой лекарь внимательно всматривался в морское неторопливое стадо. И правда, как с ними быть-то? Детенышей резать совсем нехорошо, а относительно небольших животных, каких забили в первые дни, близко к берегу не попадалось. Погруженный в свои думы, юноша не заметил робкой счастливой улыбки Дика.

— Во дураки наши, — объявил рыжий нерей, быстро скинул с себя одежду и дернул за рукав саорийца. — Раздевайся, со мной в воду полезешь. Не пугайся, если что, я тебя вытащу.

— Позволь поинтересоваться, юноша, что ты задумал? — с легкой тревогой спросил О’Рейли. Коровы, конечно, выглядели мирно, да кто знает, что им в голову придет, коли подплыть совсем близко.

— Поднырнуть да обвязать, — пожал плечами Шеннон. — Я ж под водой хоть час просидеть могу. А Милош сверху оплетет, ну и силушкой своей подсобит в случае чего.

— А тащить как? Тяжеленные, — с сомнением покачал головой Дик.

— Мной и лебедкой. Шеннон сзади подтолкнет, — невозмутимо откликнулся фён.

Теплая вода мелководья ласково приняла обоих матросов в свои объятия. Коровы медленно поднимали морды и будто нехотя разглядывали своими маленькими глазками нежданных гостей. Сонную тишину бухты нарушало лишь фырканье зверей и скрежет двух роговых пластин, которыми они перетирали водоросли. Приятели на пробу подплывали к некоторым из них, осторожно проводили руками по гладким бокам, и Шеннон даже нырнул, чтобы проверить, не испугается ли его корова. Милош впервые оказался так близко к крупным диким животным, чуть ли не в середине их стада, и как зачарованный любовался их неуклюжими на вид, но замечательно приспособленными к прибрежному образу жизни телами, их безразличными добродушными мордами.

Вдруг изнутри, откуда-то из самых глубин его души начала подниматься необъяснимая, жгучая ярость. Захотелось как следует пнуть ближайшую совершенно очаровательную корову, кажется, самочку, рявкнуть на нее... Милош, ошарашенный неизведанным доселе отвратительным чувством, глубоко вздохнул, нырнул и вынырнул уже возле Шеннона. Крепко стиснул рукой ладонь нерея и пояснил в ответ на его недоуменный взгляд:

— На берегу расскажу. Ну что, обвязываем?

— Ага, — подтвердил рыжий, шустро и почти бесшумно подгреб к берегу, взял из рук Дика веревку и вернулся к стаду.

К тому моменту, когда в бухту явились прежние добытчики, саориец одним чудовищным ударом убил первую корову, которую они, порядком намучившись, выволокли таки на берег, а к полудню матросы разделывали уже вторую и третью. Решено было большую часть мяса засолить, потому что надеялись через неделю покинуть гостеприимный остров, а плотные, прочные и в то же время прекрасно растяжимые шкуры присоединить к предыдущим и взять с собой. Всяко пригодятся.

Здорово умаявшиеся Шеннон и Милош устроились на камне чуть поодаль от товарищей, Джон присоединился к двум добытчикам, а Дик, наоборот, помогал снимать шкуры.