Мать ветров (СИ)

— Если узнаешь, веселее тебе не станет, — с плохо сыгранной язвительностью отозвался командир Теней.

— Ну и пусть.

Где-то в чаще, кажется, впервые этой весной запел соловей. Бархатная, мягкая, будто мох на поваленном дереве, к которому прислонился эльф, ночь ластилась к мужчинам бликами костра, холодными лучами круглой луны, сырым сумраком и нежной трелью скромной птахи, а Саид с каждым словом своего товарища ощущал все более и более острую, нестерпимую боль где-то слева в груди. Арджуна рассказывал тихо и невозмутимо, даже порой иронично, но его подчиненный боялся взглянуть ему в лицо. Боялся увидеть нечто очень страшное в самой глубине прекрасных вишневых глаз.

Плод интрижки довольно состоятельного, пусть и не слишком знатного городского эльфа с блудной дщерью лесного народа, а проще говоря, эльфийской шлюхой, добросердечный отец убивать не стал. Мать, естественно, спустя где-то полгода после родов прогнали из имения поганой метлой, но она не шибко-то стремилась остаться рядом с сыном. Зато нянька, тоже из лесных, души в ребеночке не чаяла и она же подобрала для него звучное, яркое имя. Разумеется, ни о каком наследстве и признании отпрыска славный муж и не думал, равно как и о его обучении. Впрочем, и не запрещал подглядывать за тренировками братьев, стрелять из самодельного лука, а также пользоваться замковой библиотекой. Позже внимательный родитель заметил, что из упорного мальчонки вышел очень недурной стрелок, и отправил талантливого бастарда в услужение дальним родственникам в качестве телохранителя. С глаз долой. А в сердце его, Арджуна, кажется, отродясь не бывал.

Шли годы, отрок подрос, возмужал и стал блестящим лучником. На беду хозяев — начитанным, причем глотал он отцовы книги не под чутким присмотром учителей, а самостоятельно. Вопиющий недосмотр со стороны папочки. И как-то так вышло, что Арджуна вскоре присоединился к подпольщикам, которые боролись аж в самом Пиране за элементарные права для тех городских эльфов, что батрачили на своих родовитых соплеменников.

Увы, просчетов и ошибок в работе хватало — все-таки первый блин известно чем выходит — и, кроме того, их хозяева посчитали, что проще нанимать куда более покладистых беженцев из соседних стран, чем связываться со своими же. Подполье разогнали, превентивно выставили из столицы хоть сколько-нибудь подозрительных личностей, и с тех пор-то в Пиране и преобладали либо эльфы-аристократы, либо эльфийские элитные мастера и богатые торговцы.

Ну а особо удачливые угодили в тюрьму. Арджуну предали его же товарищи, и только через шесть лет он умудрился бежать.

— Подробностями пребывания в остроге я тебя, пожалуй, утомлять не буду, тебе они неплохо известны, — командир Теней подбросил веток в огонь и продолжил: — На своей шкуре ощутил я... многое. К счастью, изнасилование меня миновало. Вот, собственно, и все. Как я и обещал, вряд ли тебе стало веселее после моего рассказа.

Не вздумай разреветься, ты боец! Саид судорожно сглотнул подступившие к горлу слезы, несколько раз глубоко вздохнул и заговорил почти ровным тоном:

— Выходит, тебя предали трижды. Сначала — твои родители, потом — твой народ и твои же товарищи. Арджуна... И после этого ты поверил нам? Ты доверяешь нам вот уже десять лет?! Прости, у меня нет слов...

— А я-то думал, ты разозлишься из-за того, что я так долго молчал, — растерянно ответил высокомерный эльф.

— Ты с ума сошел! — юноша от изумления аж голову вскинул и глянул прямо в теплые и по-детски счастливые глаза командира. — Я вырос, купаясь в любви родителей и братьев, рядом со мной с самого детства были верные друзья и надежные товарищи. Арджуна, как я вообще могу судить тебя! — Саид перевел дыхание, любуясь сказочными переливами волос цвета темного золота, и вдруг решил, что в честь столь нежданных откровений можно и понаглеть. Ну а вдруг опять не убьет? — Командир... Позволишь... Можно к тебе?

Эльф усмехнулся, подвинулся и кивнул на освободившееся место на плаще. Его подчиненный очень осторожно устроился рядом, и у костра воцарилось долгое молчание. Только соловей все выводил свою дивную и печальную песню.

— Ложись спать. Я первый на дежурстве, часа через три тебя разбужу, — вполголоса произнес Арджуна — и на этот раз не стал вырывать руку, когда к ней прижалась чуть колючая щека юноши. А Саид не стал злоупотреблять драгоценной открытостью своего командира и через несколько мгновений уже дисциплинированно сопел, завернувшись в собственный плащ. И потому не услышал едва различимого шепота: — Добрых снов тебе, малыш.

Бледный серебристый диск то и дело мелькал в просветах между деревьями, роса на мягких вешних травах пьянила сильнее, чем вино, которым угощала человека Марлен, а сердце волка колотилось от всепоглощающего ужаса и дикой, сумасшедшей радости. Ветки упруго скользили по влажной шкуре оборотня, и он несся сквозь чащу до нужной развилки, отчаянно надеясь успеть.

Вечером накануне обращения Герда, старательно смущаясь и краснея, ответила отказом на очередное грязное требование Георга, посетовав на женские трудности. Выпивший за ужином больше обычного юноша только гнусно усмехнулся и объявил, что он, мол, не брезгливый и по такому случаю с удовольствием оприходует служанку в девственную попку. Девушка упиралась как могла, но разъяренный ее упрямством хозяин зловеще прошипел, что либо она приходит к нему, не кочевряжась, либо худо этой ночью придется ее мамашке, отчиму, брату и сестрам.

Слов доблестный рыцарь на ветер не бросал. Уже обратившись в леске за пределами имения Баумгартенов, Герда приметила Георга, который мчался во весь опор по дороге, что вела в ее родную деревню. Юноша выехал один, без оруженосца, зато в боевом доспехе и, кажется, вооруженный двуручником. Зверь же изо всех сил помчался ему наперерез.

Издревле перекрестки пользовались в Грюнланде дурной славой. Сказывали, что ведьмы вызывают здесь нечистых, кои идут к ним в услужение и помогают вершить мерзкие дела. Ходили слухи, будто у каждого перекрестка непременно есть свой злой хранитель, и не след в полнолуние и другие опасные ночи тревожить его. Ну а этот перекресток в получасе верховой езды от деревни Герды и вовсе слыл местом, где под огромным камнем схоронен великий ужас.

Камень и в самом деле имелся, а вот копать под него побаивались даже старшие жрецы. Возле него-то вервольф и замер, чутко вслушиваясь в безмолвие ночи, нарушаемое лишь песней соловушки да шелестом ветвей огромного кряжистого дуба над головой.

Наконец, вдали раздался грохот копыт и лязг железа. А Герда только сейчас поняла, что могла бы избавиться от своего мучителя еще в прошлую луну. Всего лишь выманив его из дома обещанием сладких ласк под сенью деревьев. Зверь довольно рыкнул, когда представил себе исполненные дикого страха золотисто-карие глаза, а потом — клокотание крови в прокушенном горле. Последние толчки сердца, которое рвано билось бы в разорванной груди.

И желанная цель была все ближе, ближе... Волк почувствовал, как в предвкушении веселья и мести встает дыбом шерсть у него на загривке... Унюхал запах вспотевшей лошади и возбужденного жаждой смерти и ебли мужчины... Сейчас, вот сейчас, потерпи немного...

Кобыла протяжно заржала, взбрыкнула и сбросила с себя тяжелого всадника. Доспех застывшего что истукан Георга надежно прикрывал шею, грудь, пах и бедра, но шлем юноша опрометчиво выбрал легкий, без забрала. Зверь оскалился, ощерился и жутко зарычал, готовый вонзить клыки и когти в это красивое, утонченное, бледное лицо.

Человек отшатнулся. В сердце человека разом зашумели десятки и сотни голосов. Страх крепостной девки перед всесильным хозяином. Наставления доброго отца и последняя его мольба: не поддаваться животной ярости. Презрение отчима, издевательства его сестры. Заповедь Огненной Книги: не убий. Восторженный и доверчивый взгляд молоденького саорийца. А ведь он ни на миг не испугался вервольфа!

И Герда шагнула вперед. Но не для того, чтобы убить, а чтобы напугать до икоты, до смерти, до... а-ах, благородный рыцарь! Судя по запаху — до усрачки.