Уткоместь, или Моление о Еве

езжаешь? Значит, нашла дурачка? Значит, и мать тебе не мать, и родина не родина, - бормотала Ольга.

На родине я подавилась и засмеялась. Это было не специально, просто стал смешон поставленный на попа патриотизм, как шифоньер для выноса.

И Катя как бы увидела эту картинку и тоже засмеялась, и мы хохотали обе две над родиной, которую, по логике Ольги, надо бы, подвывая, оплакивать, а нам хохоталось.

- Значит, все в курсе, - смеясь, сказала Катя. - Ну и слава Богу! А то меня поносило от мысли, что что-то надо объяснять.

- А что не надо? - закричала Ольга. - На что вы будете жить, придурки?

- Я уже продала квартиру, - сказала Катя. - На первое время хватит, а на второе - пойду работать. Ты забыла, что я неплохой музыкант? Тетя Саша! - Катя смотрела на меня какими-то излишне большими глазами, в которых уже набрякали слезы. Так случается сразу после смеха. - Я люблю Алешу... Но я на него не вешаюсь... Он знает...

- Дурочка! - сказала я. - Я на твоей стороне и к тому же я не патриотка. Ребенку там будет лучше.

- У неё есть младший брат и отец, - закричала Ольга, - который весь на виду. Еще неизвестно, как все на них откликнется. Была бы хоть в разводе. А то увозить нерожденного ребенка.

Тут на нас с Катей снова напал смех. Наверное, мы обе представили этот способ контрабанды русских и серьезность лиц таможенников, вставших во фрунт перед широким Катиным животом, увозящим национальное достояние.

Ольга смотрела на нас смеющихся, решительно встала, что было неправильно, потому как она тут же решительно рухнула. Я объяснила Кате, что было с её матерью. Девочка взволновалась, но потом сказала фразу, от которой уже у меня зашатался потолок.

- Ты встанешь, - сказала она матери. - Потому как я уеду, даже если ты будешь лежать пластом. Я найму тебе сиделку на все имеющиеся деньги, но я спрыгну с этого поезда. Я хочу быть с Алешей, и это больше, чем быть с тобой, думать о судьбе отца и брата, а уж родину твою, трахнутую всеми, кому не лень, я просто выковыряю из зуба. Ровно столько во мне к ней любви. Так что, дорогие мои, не трогайте лучше меня. Я хочу Алешу, я хочу ребеночка, похожего на мою бабушку, я хочу хорошей погоды круглый год и не мешайте мне больше жить!

Она ушла в кухню. Мы сели с Ольгой на диван, держа друг друга в руках, наши экстрасистолы выстреливали в пандан, в голове у нас гудящий шмель совершал свой полет. И в какой-то момент я поняла, что нас не две, а одна. И почему-то это было в радость.

____________

Я - Раиса.

Мы выгуливаем Ольгу. Самая крепкая из нас рухнула первой. Мы сидим на скамеечке у Патриарших, смотрим на черную воду. Нигде нет такой черной воды, как здесь. Место плохое, "со значением", но самое близкое и тихое к Ольгиному дому, который окнами пялится на перекрестье сразу четырех улиц. Мы похожи на уток, которые послеживают за нами, такие же нахохленные и себе на уме. Но иного вида у нас не получается. Во-первых, холодновато, во-вторых, мы все немножко злимся друг на друга. У меня