Уткоместь, или Моление о Еве

щий ответ на ситуацию не просто скверного слова, а русского мата, произносимого женщиной с ярко вычерченным ртом, возбуждающим мужчин возможностями многообразно прекрасного секса? Не свернется ли потуже свиток Торы, сомневаясь в нужности для людей правильных слов, когда уже есть такое словоизвержение?"

Сиреневый вельвет махал мне рукой. Видимо, это и был Марк, настаивающий на своей значимости.

- Там, внизу, Марк машет крыльями, - говорю я. - Позвать?

- Марк? - удивилась Ольга. - Теперь уже полный сюр... Скажи, что меня нет... У нас разговор на двоих. И ты можешь задать мне любые вопросы... Где были мои глаза? Что я думаю о собственной дочери? Что я думаю о твоем дураке сыне? Кто обрюхатил твою будущую невестку? Отвечаю сразу и быстро: он не еврей. И как она его допустила до пиписьки, если я бы его до мытья полов не допустила. Вот сказала, и по потолку опять поехал плафон. Сволочь такая. Сядь передо мной, чтоб я смотрела на что-то устойчивое и положительное.

Я села напротив. У меня начинало болеть в солнечном сплетении - оно у меня нежное, как заря. Чуть что - туманится болью.

- У тебя хорошая девочка. Люди сразу рождаются или хорошими, или плохими. Природа их изначальна. И Катька у тебя всегда была славная, потому что мой, безусловно, хороший сын не мог бы влюбиться ни в дуру, ни в сволочь. Это мы с тобой тогда оказались не на уровне наших детей, дети же были что надо... Теперь насчет пиписьки... Ты меня знаешь. Я не из тех, кто заглядывает в это место... И тебе не советую... Там внизу по-прежнему колышется мужичок-фитилек... Он на тебя очень претендует, как свой, как владелец... Я могу пустить его к тебе.

- Но ты бы его к себе не допустила... Я правильно выстраиваю мысль твою недосказанную?

- Я не в счет... Я полоумная и люблю своего мужа и сейчас, как в первый раз. Мне никто не подойдет, ни с какой статью... Так что не выстраивай за меня мои мысли. Мы с тобой теперь кто? Сватьи? У нас будут общие внуки...

- Не ври! Не ври! - закричала Ольга. - Тебя ведь с души воротит эта беременная ситуация. Предположим, у молодого влюбленного дурака глаза не так вставлены, твои-то вставлены правильно! Этот ребенок - ничей!.. Понимаешь, ничей? Мне его, дурачка, уже даже жалко. Рожденного незнамо где, от сопливого полумужика, он будет лопотать на чужом языке этот ничейный сын.

- Или дочь, - сказала я.

Странно, но ушла моя любимая боль, а вместо неё запеклась такая жалкая нежность, или нежная жалкость, что я вдруг поняла своего сына и эту его готовность любить чужое и ненужное дитя.

На этом жалобном месте и пришла Катя. Она была беременна, что называется, вовсю... Коричневыми пятнами на лбу, подушечками отекших стоп, не полнотой, а какой-то расширенностью в пространстве и времени. Большое её тело будто кричало о том, что оно такое не навсегда, так дети понарошку надувают щеки за столом, раздражая родителей, а ведь всего ничего - игра.

Катя от соседей все узнала и тем не менее оторопела, увидев мать.

- Значит, уезжаешь?