Лысая (СИ)

Откуда-то из-за спины Истомина выплыла физиономия Бобых. Морщины словно стягивали её лицо вниз, так что эта женщина выглядела зловеще, даже когда пыталась улыбаться. Проследив взгляд Истомина, Бобых увидела Пашку и неуверенно с ней поздоровалась. Во взгляде мелькнули воспоминания: уж что-что, а выходки Лысой Бобых, должно быть, навсегда запомнила.

Пашка молчаливо подошла к толпе одноклассников, сняв наушники. Истомин, к её счастью, видимо, разделял её стратегию и не подавал вида, что знаком с ней. И славно: вокруг них уже подтягивалась большая часть одиннадцатого «А». Незачем, подумала Пашка, давать им лишние поводы для странных слухов.

— Вот, знакомьтесь, — сказала Бобых, обращаясь к собравшимся вокруг неё ученикам, — это Олег Павлович Истомин, в этом году он вместо меня будет вести у вас алгебру и геометрию. Олег Павлович также будет вашим классным руководителем, запомните.

— А вы, Раиса Лаврентьевна? — послышался тонкий, притворно-грустный голос Гульвиры Костылёвой, подлизы и отличницы (Пашка всегда полагала, что это как-то связано). Бобых объяснила ей, что с этого года выходит на пенсию; она, вроде как, и говорила это раньше несколько раз, только Гульвиру подкосила какая-то болезнь под конец прошлого учебного года, и она ничего не знала.

«И надо же было оставить после себя именно этого прилизанного мудака, — думала Пашка, сгорая изнутри от досады. — Я бы лучше год потерпела Бобых, чем целый год наблюдать эту сволочь в качестве учителя…» Конечно же, посыпались обещания от учеников «навещать», «заходить в гости», «не забывать», от которых у Пашки началась зевота. Но затем, к её досаде, внимание класса привлёк Истомин, решивший взять приветственное слово.

— Ребята, на мои уроки прошу не опаздывать, даже если вдруг они в девять утра. Я знаю, что многие из вас любят подремать, я и сам не исключение, но уроки алгебры — это отныне святое, опоздавших в класс пускать не стану…

— Тогда мы вас тоже не пустим, если опоздаете, Олег Петрович, — имя и отчество Пашка произнесла самым язвительным голосом, на который только была способна. Все вокруг уставились на неё, замолчав, и Лысая поняла, что её колкости в этот раз не оценили даже одноклассники — хотя некоторые всё же ухмыльнулись.

Бобых поспешила разрядить ситуацию, сказав, что «у Павленочки всегда такие шутки странные…», а Истомин внимательно посмотрел на неё сквозь очки. От его пристального взгляда Пашке стало досадно и неуютно одновременно.

— А что, — вдруг сказал он, — я согласен. Если я хоть раз не появлюсь в классе спустя минуту после звонка, вы имеете право не пускать меня на урок, закрыв дверь, — после этих слов он почему-то ухмыльнулся. Среди одиннадцатого «А» раздался полу-одобрительный, полу-сомневающийся гул, и Истомину пришлось добавить: — Конечно, при условии, что мне никто не будет мешать! Тогда это будет уже срыв урока. Ну что, — он со скрытой хитрецой взглянул на Лысую, — Павлена, тебя устраивает такой расклад?

Если бы Пашка была чайником, то сейчас от неё пошёл бы пар: в неё ударили её собственным оружием, язвительной колкостью! И врезать этому подонку нельзя, вокруг куча народа, их тут же разнимут, и ей ещё и влетит. «Знала бы, что так будет, вообще бы к нему не лезла», — невольно подумала она, утвердительно промолчав.

— В общем, — сказал Истомин, оглядывая всех, — очевидных вещей про дневники, тетради и сменку говорить не стану, за десять лет вы наверняка и сами запомнили. Повторюсь лишь насчёт того, чтобы вы не опаздывали. Первый урок уже завтра, так что жду вас, ребята, и надеюсь на плодотворный учебный год.

2.

В наушниках играла молчаливая и яростная свирель, над городом нависал светящийся солнечный диск и, вроде бы, всё было даже неплохо — но Пашку угнетало то, что в жизнь её после долгого отсутствия так стремительно и плотно вторгся враг. Единственный человек, которому она не смогла набить морду один на один в честном бою, и который, будучи сильнее неё, так нещадно и хлёстко над ней насмехался, добела раскаляя её внутренности. После инцидента с Киром и Вольным внутренняя «пустыня» Лысой только-только начинала заново наполняться живительным взрывным газом, но его пока что было так мало, что «нагревание» ни к чему не приводило, а лишь раскаляло сухую почву в бесплодных попытках заронить в ней жизнь. Поэтому присутствие Истомина досаждало, а его колкие остроты бесили, но найти в себе силы, чтобы хоть как-то воспрепятствовать ему, Пашка не могла.

Она смоталась с линейки немного раньше, чем та закончилась, решив наведаться в ближайшее «Красное и Белое» и найти там что-нибудь по карману, — деньги на цветы до сих пор были в карманах джинсов, как иногда выражался папа, «побывавших в зубах у крокодила».

И Пашка почти дошла, когда прямо у крыльца магазина ей зачем-то позвонил Простынь.

— Здоров, Сань, — сказала Пашка в трубку.

— Привет. Ты сейчас сильно занята?

— Ну так, средненько. Бухло само себя не купит, а что хотел?

— Сможешь до меня дойти в ближайшие полчаса?

Пашка могла, но ей не очень хотелось. С Простынем она никогда не была особо близка, несмотря на то, что они часто тусовались в одной компании. С Лизкой — ещё куда ни шло, но вот с Сумчиком, с Говнарём и Саней Простыневым Лысую связывал только Кир. Теперь — ничего. А встреча зачастую подразумевает какой-никакой разговор, какое-то взаимодействие. И Лысая была даже не особо против… вот только Простынь явно не та компания.

— А что случилось-то? Что-то срочное?

«Если он скажет, что просто потусить — сразу сливаюсь, я сегодня занята».

— Мне тебе отдать кое-что нужно. Это… в каком-то роде срочно.

— Отдать? В смысле? — не поняла Пашка. — Я тебе вроде ничего не занимала… Не, ну тут как бы «Егор так Егор», — это была попытка шутки, которую Простынь, судя по смеху, оценил. Маленькие общие истории, понятные только очень узкому кругу людей, когда-то были и в их компании.

— Не деньги. Кое-что другое. Тебе точно понравится.

— Слушай, ну ты, это… Ты не в моём вкусе, если что…

— Ну так ты придёшь? — рассмеялся Простынь. За что он нравился Лысой — так это за понятливость шуток разной степени тупости.

— Приду, Сань. Скоро буду. Напомни, какая квартира?

Пашка, пока шла к Простыню, вспомнила ту историю, после которой у них в компании появилась присказка «Егор так Егор». Как-то раз собрались погулять вместе Лысая, Кир, Лизок, Говнарь и Сумчик. Они шли по набережной вдоль парка, когда Кир заметил на одной из скамеек ярко-красную кепку. Ради прикола нацепил её на себя. Головные уборы он, как таковые, вообще не любил, а тут решил пошутить… да и забыл. Они пошли дальше, и спустя время их окликнул какой-то парень, звавший Егора. Когда он подбежал к ним, то за Егора почему-то принял Кира. И сказал ему:

— Егор, я это… Пятюху принёс.

— Ну Егор так Егор, — широко ухмыльнулся Кир, мгновенно поняв ситуацию.

Как только парень удалился восвояси, компания разразилась хохотом, а затем пошла и вмиг растратила полученные даром пять тысяч рублей. Неизвестно, что случилось с парнем, который отдал долг не тому человеку, но вот красную кепку Кир с тех пор иногда надевал. Искренне верил, что она ему приносит удачу.

Если бы только это было так. Может, он бы и на стрелку с Вольным её надел.

…Простынь жил в причудливом трёхэтажном доме с широкими балконами, напоминающими большие бойницы средневековой крепости. Несколько месяцев назад дом перекрасили, и старые багровые стены стали нежно-розовыми, и теперь крепость дом напоминал уже меньше. Разве что какую-нибудь девичью.

С лёгкостью преодолев домофон (все друзья Простыня знали код от него наизусть), Пашка поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.

Стоило Простыню открыть, как на Лысую из квартиры вылетел чёрный мохнатый вихрь: Штрудель, не в меру жизнерадостный терьер, всегда встречал гостей вперёд хозяев. Простынев появился на пороге вслед за ним, потягиваясь и потирая затылок. Одетый в узкие спортивные штаны и мятую серую футболку, он, кажется, только недавно проснулся. Странно выходит: позвонил, позвал Пашку — и уснул?