Мать ветров (СИ)

— Да ну? — фыркнул Радко и попытался цапнуть брата за руку. Мира и Шамиль прыснули, завозились, вспугнули Баську. Кошка сердито дернула куцым хвостом и перебралась в самое надежное место — на колени Милоша.

— Достается серым, — с материнской жалостью в голосе заметила Герда. — Не то чтобы зряшно. Вон, скотину они режут будь здоров, глаз да глаз за ними. Но они же хищники! А промеж собой они как, а? По весне за волчиц грызня, зато после друг дружку держатся, волчат всей семьей кормят, приемышей к себе берут. Как-то раз отчим мой поймал в капкан волчицу, судя по сосцам, кормящую. Полнолуние близенько было, я и убежала в лес, искать ее кутят. Один подохнуть успел, а двое живехонькие. Отнесла я их другой волчьей семье, что подальше в лесу держалась. Их как родных приняли!

— Вот, — кивнул Шамиль. — Вот и я о чем. Понятно, почему волки дерутся за самку. Они хотят оставить потомство. А те, которые наше стадо чумой заразили, чуть не убили вас... Им никто не мешает жить и растить детей, так нет же... Неужели человек хуже волка?

— Трудно сравнивать, птах. Но есть, над чем поразмыслить, — подмигнул сыну Милош. — Нам бросаются в глаза примеры жестокости в природе. Волк нападает на отбившуюся от стада овцу, кошка ест птенчиков, которые выпали из гнезда, а наша кошка-путешественница встречала в сельве конкурентов среди растений. Помните, я рассказывал вам про кувшинчики? Но мы наблюдаем и обратное. Заботу, ласку, самопожертвование. Пчелы, защищая улей, жалят врага и погибают. Герда привела в пример волков, но и другие животные берут под свое крыло сирот. То же и с человеком. Он способен на немыслимую жестокость и он же проявляет невероятное великодушие. Причем без последнего не выжить ни ему, ни кое-кому еще из мира природы.

— Ты хочешь сказать, что великодушие, доброта, забота о ближнем — это не дар богов в виде священных текстов и правил, как утверждают жрецы? — встрепенулась Камилла. — Что добро необходимо человеку просто для выживания?

— Давай ненадолго забудем о человеке. Сельва похожа на наши леса, но в ней все происходит более бурно, ярко. Первое время от разнообразия живых существ у меня кружилась голова, а Баська не знала, кого ловить. И если у нас просто замечаешь хрупкость тех же насекомых, то там видишь, в каких количествах они рождаются — и погибают. Их поедают птицы, звери, змеи, лягушки, на их телах паразитируют удивительные... то ли растения, то ли грибы. Но насекомые не вымирают. Наверное, они не слишком явно пекутся о своем потомстве, зато этого потомства так много, что хватает и накормить других, и размножиться самим. И то! Вспомним заботливых пчел и муравьев.

— А если детенышей мало, то родители больше и дольше заботятся о них, — промурлыкала Мира и подсунула голову под руку матери.

— Верно, — похвалил Милош племянницу. — Подозреваю, кстати, что с развитием медицины будет еще меньше. Детская смертность снижается, и однажды не будет необходимости рожать по десять детей, чтобы выжило хотя бы трое. А одно-двоих-троих легче хорошо воспитать, чем десятерых.

— А хорошо воспитанный ребенок — ужасно полезная в хозяйстве вещь, — хитро улыбнулась Герда и легонько дернула дочь за косу. — На ссору не отвлечет, по дому поможет, за младшими присмотрит, а как вырастет, так и другим пользу приносить станет, — а это уже Радко.

— Маменька! Экое ты корыстное создание! — расхохоталась Мира.

— Она хозяйственная, — вступилась за подругу Камилла. — Ох, философы! Некоторым великанам завтра шагать за три леса, за четыре моря. Пойдемте-ка спать!

Уже в доме Шамиль придержал за руки родителей и тихо попросил их, пряча светлый янтарь под пушистыми ресницами:

— Мама, папа... Можно я сегодня с вами переночую?

— Конечно, птах, — ответили оба.

А Милош подумал-подумал, подтолкнул жену и сына к спальне, а сам вышел на крыльцо.

Радко сидел на ступеньках и тщательно вытирал полотенцем шерстку Фенрира.

— Думаешь, не в его годы мокрым подолгу шастать? — усмехнулся Милош.

— Точно, — криво копируя улыбку дяди, отозвался Радко. Выдохнул в загривок пса и сказал непривычно жестко: — Я нужен здесь, я понимаю. Вроде как я теперь совершеннолетний и остаюсь за старшего мужчину в семье. И с тобой мне ехать не стоит.

— Да. Мы надеемся, что по крайней мере на этом Совете все обойдется. Но ты присматривай за младшими и будь начеку. Хорошо?

— Хорошо. А ты... передай, пожалуйста, папе...

Радко крепко сжал ладонь Милоша, поднялся и ушел вместе с Фенриром в дом.

Узкая цепь валунов далеко уходила в море. Здесь безраздельно властвовал удивительный, ни на что не похожий покой.

Высокие скалы защищали Волчью бухту от суровых морских ветров. Эти камни были слишком мелкими для того, чтобы на них гнездились птицы, а рыбаки предпочитали два удобных мыса к востоку.

Зося привыкла приходить сюда в одиночестве. Холодные волны тихонько шипели, налетая на валуны. В обманчиво безжизненной воде она видела стайки мелких рыб, тонкие нити водорослей, створки ракушек на дне.

Это северное седое море отличалось от своего блистательного южного собрата, о котором рассказывал Милош. Да и от себя самого на западе, у побережья Иггдриса, где в теплых течениях резвились дельфины. Это море было созвучно ее седым думам и близости с мужем. Не давней, жаркой, сводящей с ума, а нынешней, прозрачной и светлой.

Сегодня Зося вновь пришла к морю, чтобы поговорить с любимым, найти у него утешение.

— Сколько лет, Раджи... Сколько раз я видела смерть, которую не могла предотвратить — и до сих пор не привыкну.

Чуть нагретая осенним солнцем вода ласково лизнула ее ладонь. Зося вытянулась на камнях и прикрыла глаза, хотя знала, что подбросит ей память.

— Нет, — качает головой молодой вервольф, совсем светлый, даже светлее Хельги. — Не надо. Я знал. Я понимал.

Члены экспедиции и вервольфы довольно быстро научились понимать друг друга. В основном — благодаря людям, которые давным-давно бежали сюда из Грюнланда и частично сберегли всеобщий язык. Но все же речь, обращенная друг к другу, оставалась рубленой и упрощенной.

— Он понимал. Он нарушил запрет крови, — кивает шаман. Черты его лица человеческие, но вместо волос на голове и щеках растет седая шерсть, а волчьи уши наклоняются вперед, к собеседнику.

Запрет крови. Один из множества жестоких запретов.

Когда вервольфы поняли, что им не стоит ждать опасности от пришельцев с юга, тем более что среди них была утбурд, порождение древней волчьей магии, они раскрыли свою тайну.

Действительно, определенные места в Иггдрисе позволяли в редких случаях воскрешать мертвых, а испитая кровь собрата или человека придавала волку сил. Часть племен пользовалась этим по необходимости, но в некоторых племенах шаманы практиковали жертвоприношения.

Люди, испугавшись этих племен, вырезали почти всех оборотней. Уцелевшие ушли в Волчьи Клыки, долго странствовали по горам и потеряли больше половины соплеменников, прежде чем обосновались в удобной, относительно теплой и безопасной Волчьей бухте и соседних долинах.

Общество вервольфов было удивительным. Поставленные в жесткие условия, отрезанные от всего мира, они понимали ценность каждой жизни, делили добычу и скудные плоды земли по справедливости, не знали ни бедных, ни богатых.

Им нужно было хоть немного восстановить свою численность, а потому главным в отношениях стали дети. Любые дети. Если жена не могла понести от своего мужа, она находила себе второго мужчину, а первый супруг, в свою очередь, искал себе женщину. Хоть кто-то — да забеременеет. Малышей в таких больших семьях воспитывали сообща, а если один из родителей погибал, другой заботился о его потомстве как о своем собственном. Однополые связи встречались крайне редко, их не запрещали, но требовали детей и заботы о ребятне.

Скудные ресурсы не позволяли долго кормить немощных стариков, но зрелище их ухода оказалось настолько величественным и преисполненным уважения, что ни Зося, ни ее товарищи не смогли бы назвать это убийством.