Мать ветров (СИ)

После короткого молчания, во время которого был слышен скрип мозгов и перьев, несколько человек вскочило одновременно.

— Деньги на деньги!

— Капитал как цель!

— Товар не важен!

— Капитал может расти и расти!

— Да. Да, и я пришел к такому же выводу, когда анализировал развитие пяти капиталистических стран. Что производит рабочий — для роста капитала совершенно неважно. Наш капиталист может быть прекрасным человеком и, как мой друг, хозяин чайханы, производить продукцию наивысшего качества. Он может быть равнодушным, но, чтобы успешно конкурировать с другими, он сделает ставку на качество. Или не на качество, а, наоборот, на дешевизну какого-то сырья? На халтуру, подделку? На дорогую безделицу? На прихоти, причуды? Капитализму действительно сопутствует прогресс. Большая часть из вас отлично знает историю, вы знаете, какой рывок произошел в последние десятилетия. Вы знаете, какими достижениями Корнильона мы пользуемся, а это — достижения капитализма. Но. Прогресс — это во многом случайный, стихийный спутник новой формы общественного устройства, поскольку не является целью. Цель, как мы видим, — возрастание капитала. Только представьте, сколько ресурсов, природных и человеческих, расходуется попусту — на бесполезные предметы роскоши, на конкуренцию, на товары, произведенные на предприятиях недобросовестных собственников! Это чудовищная, безответственная, бездушная, наконец, неразумная трата настоящих сокровищ: человеческих жизней и плодов земли. Вот — обратная сторона той свободы, которая мерещится некоторым прежде всего в Ромалии. И, прошу заметить, мы еще не затрагивали проблему колоний у нас, на востоке, и проблему дикой, искусственно созданной отсталости Бланкатьерры на западе. Увы, это не тема сегодняшней лекции.

Али кожей почувствовал, как воздух в зале стал предгрозовым. Видимо, слушатели уже знали, что Марчелло пытались убить. За что? За критику общественного устройства в соседних странах? Или?..

— Простите, дальше у меня есть для вас только гипотезы. Смутные, зыбкие, как сумерки над болотом. Я надеялся точнее проверить эти гипотезы, все не решался отнести рукопись в печать... Рукопись украли, а меня попытались отправить к праотцам. Не знаю, повторится ли попытка или нет, но дольше скрывать эти гипотезы я просто не имею права, ни научного, ни морального. Товарищи, давайте попробуем рассмотреть то, что творится у нас под носом. Что с нашей Республикой? Частная собственность у нас отсутствует, у нас нет пороков капитализма, нет глубочайшей пропасти между самыми богатыми и самыми бедными. У нас все в порядке? Ухмыляетесь? Конечно, нужно быть слепым и глухим, чтобы не замечать наших проблем, нашей несвободы. Однако мы более-менее представляем себе, откуда берется несвобода. Этап революционного процесса, именуемый революционной диктатурой, подразумевает некоторые ограничения личной свободы. А еще сам смысл этапа подразумевает его конечность. Знаете, я не раз слышал обвинения в религиозности и слепом следовании догме. Имеется в виду предсказание Шалома, которому мы якобы бездумно верим. Что ж, давайте вернемся к революционному процессу в Ромалии и других странах. Для чего объективно понадобились революции? Они ликвидировали древние, дряхлые, полуразложившиеся законы и общественные отношения, они дали свободу людям, и эти свободные граждане могут свободно продавать свою рабочую силу капиталистам. Никаких религиозных гимнов. Сухая экономика. Можно возразить: это нас не касается! Мы удержим нашу революцию, мы построим справедливое общество! — Марчелло спустился в зал и горько улыбнулся: — Интересно, как? Даже если мы каким-то чудом в мгновение ока изменим сознание всех наших сограждан, то что мы сделаем с нашей скудной землей, как ускорим технический прогресс, чтобы повысить производительность труда и накормить всех досыта? Куда, наконец, мы денем нашего соседа, Грюнланд? К тому же, посмотрите на процессы, происходящие в нашем обществе. Пока что они вполне идентичны по смыслу процессам у наших соседей. Наше восстание точно так же уничтожило пережитки прошлого, мы точно так же ускоренно развиваем промышленность и сельское хозяйство. И точно так же, как это было в Пиране, у нас поднимает голову контрреволюция. Намного медленнее, гораздо скрытнее, ведь мы ждали ее и приложили все силы, чтобы отложить это мрачное свидание. И тем не менее, свидание состоится. Чем закончится наш траурный танец?

Тяжелые, но спокойные взгляды слушателей лишний раз подтвердили то, что старые революционеры ощущали в последнее время. Все мелкие, на первый взгляд, ошибки, вроде лагеря заключенных; вредительства, подобные коровьей чуме; провалы самоуправления, когда из коммун вдруг стали выходить бывалые подпольщики; чужие, холодные, механические речи чиновников, которые слишком явно отражались в делах вроде сегодняшнего суда, — все эти разрозненные пестрые кусочки складывались в единую мозаику.

— Да, да, вы тоже слышали занимательные речи на улицах Блюменштадта. О свободном владении мелкими производствами и землей, о поисках новых земель, то бишь колоний... Мы можем встать на путь капитализма? Теоретически, да, хотя, боюсь, в этом случае прольется много крови. Наша безжалостная диктатура слишком приучила людей к тому, что они — сами себе хозяева и не ходят на поклон к владельцам фабрик и заводов. Моя же гипотеза заключается в том, что существует и второй путь. Вторая форма общественного устройства, парная капитализму. Собственно, она уже зародилась внутри этапа революционной диктатуры. Стандартный рабочий день в Республике лишь незначительно короче рабочего дня в Грюнланде и точно такой же, как в столице Ромалии. У нас точно так же производится прибавочная стоимость, которая не идет в карман рабочему — а куда? Кто ей распоряжается?

— Государство! — все так же бойко выкрикнула девушка в первых рядах.

— Государство — это всего лишь аппарат, всего лишь машина. Функционирование этого аппарата поддерживают чиновники, которые, кстати, из-за неудач с самоуправлением в последние годы растут, как грибы после дождя. Полагаю, они и будут если не прямыми собственниками, то привилегированными распорядителями государственной собственности. Кстати, с точки зрения следующего этапа революции все складывается просто великолепно. Помните? Пресловутые бешеные волки, которыми нас попрекают. Посмотрите, мы же волки, мы точно такие же революционеры! Мы лишь немного усиливаем диктатуру, чтобы сурово наказать, не допустить, предотвратить, спасти... м-м-м... Думаю, у них развитая фантазия, они прекрасно продолжат этот ряд. А от кого спасать, поверьте, они найдут. По части борьбы с врагами действительными и мнимыми человечество накопило богатейший опыт.

— К твоей гипотезе есть практическое приложение? Например, как отличить бешеных от небешеных?

— Сплошные догадки! — виновато развел руками Марчелло. — Давайте вернемся к тому, что мы выяснили более-менее точно. Д — Т — Д’. Деньги как самоцель, а человек — как функция. Мир восьмерок, как, в духе магии знаков, говаривал Шалом, в противовес миру бесконечности, где человек не исчерпывается одной-единственной функцией. Скажем... любопытно, когда о семье, которая едва не пострадала из-за коровьей чумы, говорят прежде всего как о семье некоего начальника. Просто оговорка? Или показатель?

Значит, вот какого дерьма сегодня наслушался Саид на заседании малого Совета? Али цепко всмотрелся в лица. Нет, подозрительных не видно... А значит, можно и самому взять слово.

— Позволишь добавить? — спросил у любовника, подняв руку. — Товарищи, для тех, кто меня не знает: я работаю в Блюменштадтской тюрьме и консультирую другие тюрьмы Республики. Вы знаете, что у нас наказание является не столько местью, сколько моментом ответственности гражданина перед законом и, по возможности, способом исправления, перевоспитания. Но что я замечаю все чаще и чаще? Личность заключенного теряется, растворяется в его функции заключенного, говорят прежде всего о вине и возмездии, все реже об исправлении. А исправление порой интерпретируют весьма... творчески. Вместо тюрьмы на границе Озерного края создали лагерь, где заключенные будто бы исправляются, работая на благо Республики. На самом деле начальство лагеря интересуют нормы добычи железной руды, а каким ужасным образом эти нормы выполняют, как матерые уголовники используют своих соседей — их не волнует! Формально — все законно, но на ближайшем большом Совете я буду требовать, чтобы закрыли это позорище. Опять функция!