Элой (СИ)

- Любезный, - воскликнул радующийся встрече Элой, - растолкуйте мне, ради Бога, куда я попал и что, собственно, здесь со мной происходит?

Крестьянин, словно он именно этого веселого и глуповатого замечания и ожидал, расплылся в улыбке, которой нельзя было вовсе отказать в добродушии.

- Решайте сами, сударь, а я вам только подскажу кое-что, - отозвался он в тон собеседнику. - У вас, смею думать, замечательная прозорливость, помогающая о многом догадываться, попадать, как говорится, не в бровь, а в глаз. А? Не ускользнуло ведь главное от вашего проницательного взора... или я заблуждаюсь? Что вас сюда привело побывать, так это точно не случай, а любознательность, не правда ли?

Это был ответ и не ответ, и он был и уклончив, и разумен.

- Меня привела сюда девушка по имени Шарлотта, а случай это или что другое... - возразил Элой простодушно и, не закончив, развел руки в стороны.

- Шарлотта... Так... Всех подчистую замели, и они теперь в узилище, теснясь там и горестно завывая, а вот Шарлотта... А разве за ней не любознательность повела вас?

- Пожалуй, да, пожалуй, - пробормотал Элой, дивясь очевидной тонкости суждений собеседника. - Но я потерял ее, а без нее я среди вас все равно что в дремучем лесу. Я не стыжусь это признать.

- А тут нечего стыдиться, - снисходительно усмехнулся этот степенный, чрезвычайно обходительный и приличный крестьянин, мало похожий на крестьянина.

Кто этот человек? подумал Элой. Но ответ могла дать только Шарлотта. Молчал Элой, взглядом умоляя таинственного незнакомца поскорее отвести его к прелестной затейнице.

- Нет ничего проще, - внезапно с полным пониманием откликнулся тот на эту немую просьбу и сделал Элою знак следовать за ним. Когда они, пройдя недолгий путь, вошли в мрачную, каким-то образом изъятую из солнечного разлива избу, крестьянин сказал: - Девушка ваша, сударь!

Так сказал крестьянин, кивая на темный угол, откуда, однако, выдвинулась в это мгновение вовсе не Шарлотта, а древняя, суровая на вид старуха.

- Забрали солдаты, - небрежно бросила она.

- Шарлотту? - крикнул отчаянно Элой.

- Ведьма она. А солдатня навалилась, ерзала тут, громыхала, всю избу провоняли, черти, да как схватили девчонку вдруг. Полчаса назад свели с данного пространства.

Крестьянин стоял посреди избы и, глядя то на Элоя, то на старуху, щедро, добродушно, покровительственно улыбался, совершенно, видимо, довольный делом гостеприимства, которое он совершил, и не сознавая, что облагодетельствованный им Элой в действительности убит горем.

Элой затревожился:

- Где это мы?

- Я здесь живу, - ответил крестьянин важно.

- А эта старуха?

- Она тоже в данном месте проживает, спя и харчуясь.

Старуха скрестила руки на груди и надменно взглянула на суетящегося гостя.

- Неужто? Чем же вы занимаетесь? - роптал Элой.

- Тем же, чем и ты.

- Однако...

- Ведь чем бы ты ни занимался, - перебил крестьянин, - ты прежде всего - живешь. Вот и мы, мы тоже.

Сели за стол и выпили по чарке вина. И все это уже молча. Крестьянин лишь движениями заскорузлых пальцев показывал старухе, что нужно сделать, и она бессловесно повиновалась. От вина зашумело в голове, Элой воодушевился, встал, выглянул в оконце и сказал, что не прочь ознакомится с окрестностями. Ему интересна здешняя жизнь, и он хочет получше узнать ее.

- Всего при всем старании не узнаешь, - проговорил крестьянин, задумчиво качая головой.

- Это не ответ, - резко возразил Элой, - вы уклоняетесь... Вы связаны тайной?

Старик стал причмокивать, старуха ответила коротким щебетом. Защелкали они, как перекликающиеся из разных клеток птицы, и чем старательнее шумел старик, тщась оглушить медленную и неповоротливую жизнь избы, тем громче и чище удавались разнообразные звуки старухе.

- Зачем знать больше, чем видишь? - сказал солидно старик. - Да и видел ты уже достаточно, чтобы знать. Даст Бог, еще увидишь. Разве тебе плохо?

- Мне хорошо. Но могу ли я не волноваться из-за Шарлотты, не беспокоиться о ней?

Старуха вдруг рассудила:

- А если любишь, то как, малой, не волноваться тебе, не бурлить?

- Вот это ответ! - закричал Элой в неожиданном оживлении и как бы беспамятстве. - Вот это я понял! Я всегда буду объят... волнение уместно, никогда не пройдет моя тревога, и, пока Шарлотта жива, не видать мне покоя!

- Ее скоро поставят на дрова, привяжут к столбу и сожгут, - заметил крестьянин.

- Оглянуться не успеешь. У них это без промедления, - добавила старуха.

- Колпак на голову нацепят кающийся.

- Это чтоб вид кающейся был, - поправила старуха. - Только от нея, от бесовки, никакого раскаяния никто не дождется.

Крестьянин согласился:

- Это верно. Она сама по себе, скрыта, окружающего почти не чувствует, и нет у ей никакого представления о повинной...

- У нея ейность что у иных, слышь, чтойность.

- Старуха моя слышит звон, да не знает, где он. А описываемая девка прожила без понятия о слезах, которыми плачут те, кого допекло сознание греха, - закончил старик семейное обсуждение постигшей их гостя утраты.

***

Несколько времени Элой ученически старательно свыкался с жизнью на хуторе, в сущности, крепко бездельничал да отъедался, ел вообще до отвала, и была пища грубой, но ему странным образом пришлась по вкусу. Заветной его целью было достичь бесстрастия, скомканного и уже ни к чему не обращающегося с вниманием отчаяния. Старый крестьянин, приютивший его, высказался о задержанных язычниках, что веры у них нет, а если есть, то неправильная и даже вредная. У Шарлотты, говорил он, не то же идолопоклонство, повально царящее в здешней округе, однако и у нее искажения, ставящие под сомнение сам факт ее веры, - а святая инквизиция держит ухо востро. К тому же заблуждения девушки невесть как, но неопровержимо сопряжены с неуемным пристрастием к ведьмовству, что для недремлющей инквизиции просто-напросто хлеб, которым она всегда вволю насыщалась и еще долго будет насыщаться. Правильная вера у него, старого крестьянина. Он живет в краю многих шатаний и вечных недоумений, и его судьба - продираться сквозь всяческий разброд, а порой и мерзости. Немного слепой чуткости и послабления, небольшой вывих в сочетании с несознательной чувствительностью - и сам он тоже уж бежит с высунутым языком бок о бок с еретиками, схизматиками, невеждами, нарушителями канонов, беспредельными отступниками, трется в толпе суеверов, мнимых мессий и самочинных законоучителей. Срам, да и только! А все темнота наша! И жутко так в этой трясине - хоть плачь! Он долго не сгибался и не уступал ни пяди, боролся до последней капли крови, был в поту, трудясь во славу истинного Бога, но все же надо было что-то делать, что-то предпринимать решительное и бесповоротное. И он понял, что нет у него другого выхода, кроме как осознать свою миссию, свой насущный долг, а состоит этот долг не в чем ином, как в том, что ему следует прочно и назидательно застолбить свою веру на этой грешной земле. Известно ли Элою, что застолбить - это совсем не то же, что стучать, бить, ругаться, вопить истерически, брызгать слюной, бегать там и сям с высунутым языком?

Старик, тогда еще молодец будто с картинки, пошел своим особым путем. В одиночку, не считаясь с трудностями и как подлинный труженик, не ведающий праздности, рубил он церковки, не пользуясь гвоздями и пилой, ставя четверики да восьмерики, выгибая дерево в изящные барабаны и бочки, водружая на маковки кресты. Вот, сказал старик, с гордостью показывая Элою одно из своих творений, чудом сохранившееся в лесной глуши. Элой огляделся. В густых зарослях виднелись кое-где почерневшие, почти сгнившие уже остатки каких-то сооружений, а посреди поляны возвышалась, залитая солнечными лучами, деревянная церковь изумительной красоты. Она была словно фантастическое видение.

- С севера шлют указы, чтоб не так строить, а на юге твердят, что ничего подобного возводить вообще не следует, так что я тут в уединении, обособлен и действую немножко тайком, - объяснил старик. - С востока налетают хищники, как саранча лепятся на мои созданьица и мокрого места от них не оставляют, а на западе делают вид, будто ничего хорошего у нас тут нет и быть не может. С неба молнии попаляют и бьют грады величиной с куриное яйцо, под землей рождается грозная загребущая сила, хватает, утягивает творения мои в пучины разные и провалы, реки и прочие воды выходят из берегов и все сметают на своем пути, бурьян растет выше человеческого роста и создает буйную растительность, зверье, прибегая из лесу, зарится... С травой сравнялся в смысле приметности. С безмолвием сравнялся в общем смысле. В тишине и скромности, склонившись, не зыркая по сторонам, как в юдоли скорби и слез, упорно работаю свою работу, совершенствуясь по мере возможности... Фантастическим выглядит не только постройка эта, но и вообще все дело моей жизни, ибо делается в условиях фантасмагории, руку к каковой приложили и местные. Не любят меня местные бузотеры и грубияны, относятся ко мне без должного уважения, а искусства моего напрочь не понимают, и я живу на фоне полного равнодушия. Преемников в моем сознательном ремесле нет и не предвидится. Хочешь, господин, - повернул он к Элою сияющее на солнце и от внутренней радости лицо, - я обучу тебя своему мастерству и принципам этого великого искусства?