Элой (СИ)

- Об этом не думай даже, - возразила эрмана. - Мало ли что где запрещается. На острове под запретом всякая любовная связь, здесь брату с сестрой - ни-ни. А что в действительности задумано творцом вселенной, кто знает! На острове не желают новых поколений и просто пользуются своим выработанным бессмертием, а допустимое пополнение получают научным путем, в лаборатории. Так, может, сам Бог наказал нам троим выступить против этого и прочих законов и безоглядно любить друг друга, а когда не выходит, пить горькую и прозябать в тоске, мечтая о будущем, более успешном существовании.

- Ну хорошо, допустим, - сказал Элой устало. - Но моя роль... В чем она? Всего лишь подвернуться в иной момент и переспать с тобой?

- А что тебе на этот счет рассказал твой приятель?

- Да у него-то все больше в каком-то эпическом духе... Что мне отводилась роль твоего любовника, такого не припоминаю, а вот разные басни о вояжах на материки, о созерцании и изучении нравов, даже что-то о сочинении книг, о прозе, - это было. Это из слов Хрума явствовало. Но явствует ли из моей жизни? Знаешь, что я думаю... Что мы с тобой встретились, в этом ничего удивительного нет, но что мы все, мы, братья-сестры, сошлись вдруг все вместе - это, как ни крути, отдает вымыслом. Что-то тут не так... Или, получается, вовсе не удивителен твой неудачный роман с этим фамулусом, а что до меня, так это просто твой взгляд на меня случайно упал, и ты решила: вот, этот будет третьим, назову-ка его нашим братом...

Быстрая улыбка зашуршала на губах женщины.

- Фантазируешь, эрмано! - крикнула она. - А от правды не убежишь. Будешь ей сопротивляться, так она тебя возьмет в оборот, загонит в угол, накажет. С ней шутки плохи.

***

- Итак, - произнес после небольшой паузы Элой, - у меня должно сложиться мнение, что ты некоторым образом направляешь мою судьбу. Но кто направляет твою судьбу? Кто внушает тебе разные странные идеи? Или вот еще... Если все так скверно, то надо не плакать из-за бездушия и несуразности Куке, а оплакивать гибель родной земли.

- Либо ты не в своем уме, милый, - отпарировала эрмана уже в некотором раздражении, - либо тебе есть что скрывать от людей и ты пугаешься всякого косого взгляда, неожиданного слова... Земля здешняя мне - ничто, и я по отношению к ней - сама по себе. Открой-ка мне свою тайну, и я буду хранить ее вместе с тобой. Послушай, ты же поверил... ты уже думаешь, что я тебе сестра.

- Что ты, что ты, Леночка! - Элой смутился и замахал руками; женщина лежала раскидавшись, выставив напоказ свои налитые жизнью члены и формы, и с усмешкой смотрела на истерзанного глупой любознательностью молодого человека, а он пристроился на краешке кровати у нее в ногах. - Я не заболел этой землей, не обезумел из-за нее. Я никоим образом не принадлежу к семейству Флегетонов, вот что важно, а сумасшедший я или... какое это имеет значение? Что вообще имеет значение? Конечно, нет ничего горше участи тех из нас, кто пренебрегает нашим общим домом. Песьеголовых, которых будто бы видели в тридевятом царстве, и идолопоклонников, людоедов, мистификаторов разных, о которых рассказывают бывалые путешественники, вот кого надо чуждаться. Мне тут только приоткрылась правда, о которой я прежде и не подозревал, но и этого достаточно, чтобы чувства обнажились и стали как оголенные.

- А прозреешь - тотчас набрасывается сеть. И не распутать, не протиснуться. Ничего поделать нельзя. С ходом истории невозможно бороться.

- Нужно немножко сообразительности и понимания, что мы жутко ограничены в своих средствах и способах и не в состоянии объять необъятное, а с относительным просто вынуждены мириться как с единственным, что имеем. Вот я, предприняв недавно путешествие, до некоторой степени погрузился в науки, хотя, разумеется, далеко не так, как это сделал Генрих Корнелий Агриппа... не знаю, говорит ли тебе что-нибудь это имя. Не стану скрывать от тебя, дорогая моя эрмана, я в каком-то смысле и впрямь уже ученый человек... Агриппа... Но мне ли подавлять тебя своими знаниями? Даже Агриппа не может служить нам образцом и примером, ведь и у него недостаток средств и способов, а отсюда один шаг до признания, что все мои знания, пожалуй, и впрямь не стоят одного единственного твоего вздоха. Я хочу только объяснить, откуда взялась моя ученость. Она от трезвости ума и воззрений, от ясного взгляда на положение вещей в мире, и всем этим я отлично владел до переселения сюда. Но, как ни разнообразны ощущения и как ни беспорядочна масса восприятий, в реальности вещи размещены для тебя так же, как для меня, поэтому старайся ощущать и воспринимать ту же реальность, что и я. Почему же в конечном счете выходит так, что ты, плюс к предполагаемому развалу и апокалипсису, толкуешь еще что-то об острове и наших родственных отношениях, тогда как для меня это не что иное, как всего лишь один большой минус.

Дочь харчевника рассмеялась.

- Вот ты нежно назвал меня Леночкой, а своего Агриппу назвал бы Агриппушкой? И если я тебе говорю, что на самом деле меня зовут Шарлоттой, возникает ли у тебя при этом желание назвать меня Шарлоттушкой? Нет, нет и нет. А почему? Да все указывает на наше отличие, на то, что мы - другие.

- У меня в подвале замка припрятаны дублоны, и мы с их помощью можем изменить положение, предотвратить крах и достичь острова, если он действительно существует.

- Мы здесь в чужом краю, и нас окружает скверный люд, жирные свиньи, похотливые козлы, надутые индюки. Ты в простоте душевной льнешь к ученым, не понимая, что вся их ученость не стоит выеденного яйца, и добавлю еще к сказанному, что все вы, ученые, ведете себя как мальчишки, стоит вам добраться до моих прелестей, а между тем готовы за умную книжку отдать десяток мне подобных. Я знавала ученых. Не вы ли воспеваете незнание?

- Речь идет о знающем незнании.

- Согласна. Но у тебя-то оно незнающее. Оттого и знак минуса. И что такое мои усилия, как не попытки этот минус преобразить в плюс?

- Ты дорога мне как личность, как женщина, как друг, даже если ты всего лишь дочь харчевника. Не знаю, общение с какими учеными заставило тебя разочароваться в них... Многие из них - прославленные гуманисты, но я гуманист отнюдь не в меньшей, если не в большей степени.

- Канули в лету великаны, честь, благородство, волшебники, и это причина беды.

- Продолжу... Да, я гуманист, вот только учился я не очень-то по книжкам, учила меня больше сама жизнь. И если бы не моя дурная слава, которую и славой-то в настоящем смысле слова не назовешь... ведь меня славят, нет, меня, если верить Куке, проклинают как пособника дьявола, приспешника... Но, эрмана, - снова выровнялся и окреп Элой, - дело в том, что я с дьяволом не заключал никакого договора.

- А дьявол преследует тебя?

- Ну, в некотором смысле... на то похоже. Но, пока меня не преследует инквизиция, это нельзя считать доказанным.

Женщина солидно, значительно кивнула:

- Так бывает с людьми.

- И с тобой?

- Нет, но мне известны подобные случаи.

- А если бы дьявол кинулся и тебя преследовать?

Пожала плечами и тихо засмеялась возлюбленная странника Элоя:

- Я бы сочла, что мне померещилось.

- Как же? По-твоему, мне мерещится? Мне мерещится фамулус эрмано Куке?

- Нет, уж он-то тебе мерещится не больше, чем мне. Но если тебе нехорошо с ним, что ж, пойми одно: проще жить, когда думаешь, что всякие ужасы могут только мерещиться.

Элой откинулся на высокую спинку кровати, и на мгновение перед его мысленным взором убедительно сверкнула какая-то особенная и даже величественная правота этой простой, малоученой женщины, чью нагловато выставленную напоказ ногу он машинально поглаживал рукой. Но фамулуса с его обличениями невозможно было изгнать одной лишь сказкой о его призрачности.

- Нет, не про меня такая простота, - вздохнул он, уверившись, что правда жизни сильнее вольных, не продуманных до конца выкладок его подруги.