Дурдом - это мы(СИ)

А остальные? Стрепетом наблюдают происходящее, каждый рад за себя, что не он подвергается казни. Сотрудники считали шефа умным, очень умным. А откуда он так хорошо знал их всех? Он что, изучал их личные дела, интересовался прошлым? Нет и нет. Он просто умел наблюдать и имел хорошую память. Он запоминал всё, что видел.

Разве можно быть умным, если не владеешь памятью? Так же, как нельзя быть богатым, если не умеешь сохранять и использовать то, что приобрёл.

Главврач знал несколько простых правил, по которым и определял людей. Посмотри, что этот человек изображает из себя и что он собой представляет на самом деле -- и в этом зазоре поместится вся скрываемая им информация о себе, всё, чем он дорожит, что боится потерять. Понаблюдай, на какую тему он врёт -- и поймёшь его.

Но теперь главврач постарел, устал. Всё чаще сидит он молча всю пятиминутку, переводя свой паучий взгляд с одного лица на другое или просто отвернувшись к окну. А собрание ведет заместитель. Но он всего лишь конферансье, а не режиссёр-постановщик.

Первое выступление за приемным отделением: сколько больных в больнице, сколько принято, выписано, кто умер или убежал. Потом опрос по отделениям, проблемы кухни, лаборатории, физиотерапии...

Сегодня ещё одна важная тема в повестке дня. Зам. главврача, Рамиз Сулейманович, самый симпатичный из трех заместителей, самый любимый и популярный, оглядывает зал. Сафара опять нет, не изволит посещать пятиминутку, сидит в отделении. А Валя пересела от Тофика, сидит среди женщин. Наверно, правда, что она дала Тофику отставку.

Рамиз пододвигает к себе микрофон, негромко начинает говорить, не вставая с места. Дикция у него отличная, и без микрофона его слова доходят до последнего ряда. И собой он неплох, хоть сейчас снимай его в кино. Вот только опять немножко потолстел, что делать. Утром ведь завтракаешь, днем обедаешь, то чай пьешь, то случайно что- то перехватишь. А вечером приходишь домой голодный, снова вынужден наедаться. А спортом нет времени заняться, физической нагрузки почти никакой. Рамиз берет слово:

-- Тише, тише. Внимание, товарищи. У кого в холодильнике остались трупы? Поднимите руки! Раз, два, три... одиннадцать. Немедленно передайте свои трупы в морг. И не тяните, переходите к захоронению. Гробов не будет.

Народ зароптал.

-- Своими силами, своими силами. Хотите гроб -- покупайте. А нет, хороните в целлофане.

Речь шла о бесхозных больных, безродных, бездомных. Отмучившись в этом мире на больничных харчах и медикаментах, они никак не могли попасть в тот, лучший мир по принятому порядку.

-- Но целлофан тоже денег стоит, сто рублей метр, а на труп не меньше двух метров пойдет, откуда взять?

-- Целлофан администрация выделяет, ровно по два метра, прийдите, получите, -- перекрыл шум Рамиз Сулейманович.

Но народ не унимался. Вновь вспомнилась давнишняя безумная мечта- завести свой крематорий, и хлопот никаких. Не дожидаться милости шофера, не собирать деньги на бензин, чтобы везти покойника в морг и обратно, не заниматься оформлением разрешения на захоронение в городе, ибо именно там находился по непонятной логике, больничный участок кладбища.

-- Вот в Европе везде культурно, кругом крематории стоят, а у нас дикость, отсталость. Построить крематорий - и дело с концом!

Однако эта соблазнительная мечта в наши трудные времена стала ещё отдалённее, чем когда-либо раньше. Стараясь отвлечь возбужденных медработников от волнующих, но бесплодных переживаний, Рамиз перешел к следующей теме:

-- Товарищи, тихо! Сами видите, уже давно лето. Мы обошли всю территорию, включая микрофилиал, и везде починили краны. Прошу и напоминаю, что больных без санитаров за водой не пускать. Сорвут опять кранья, и я больше ставить их не буду. Пусть заведующий приобретает на свои деньги или собирает с персонала -- администрация умывает руки. Сами знаете, сколько кран сейчас стоит, и никто за вашу бесхозяйственность дважды платить не будет.

С краньями было ясно и бесспорно. Пятиминутка катилась к завершению. Какие вопросы нерешенными остались, кто хочет выступить? Ближе к выходу терапевт шушукался с приятелем- ординатором: -- Здесь ещё хорошо, лекарства кое-какие есть, родственников не заставляют простыни, наволочки, пленки для снимков тащить. А в городе ужас, "скорая" за укол пятьсот рублей берёт, потому что всё на свои деньги покупает.

-- Ты ещё погоди, ещё до дна не докатились. Лето, воды не будет, грязи полно. Вши, понимаешь? Тиф разносит вша -- начнется тиф, холера.

-- Бежать надо отсюда, бежать, и как можно скорее.

Как бежать? Заур уперся взглядом в стену палаты. Если попасть из коридора в "комнату для свиданий", до улицы останется всего две двери, входная и внутренняя, а потом через всю территорию до ворот или до дыры в заборе с другой стороны больницы -- тебя десять раз остановят, вернут обратно, засунут в изолятор без всякой наволочки и простыни на вонючий матрас, заколят музизазином... Умереть здесь? Тогда освободишься от всего. А спутники его, ведь без него лететь никак нельзя?

А в соседнем, женском отделении заведующая вернулась после пятиминутки и застала свой персонал за обсуждением новости: "Буба отравилась". Санитарка Марина со скорбным выражением на своей толстой, краснощекой физиономии рассказывала:

-- Да, отравилась насмерть, выпила дихлофос и с концами. Вчера у них был шум, больные говорят, ей доктор кричала "сгниешь здесь, сдохнешь, надоела ты мне!"

-- Вот Буба назло и отравилась.

-- Конечно, назло. Она, наверно, припугнуть их хотела, но не рассчитала.

-- Конечно, Марьям-ханум грубая, да и Буба ей своими выходками осточертела.

"Хорошо, что мы её вовремя от себя перевели", -- подумала заведующая.

-- А помните, доктор, вы рассказывали, что её мать ещё года два назад просила сделать ей "смертельный укол"?

-- Помню, а как же. Теперь рады будут. Или в прокуратуру накатают, затаскают Марьям. Хорошо, что не у нас.

От двери Карина сигнализировала доктору: качала головой, делала руками знаки, наконец, высказалась:

-- Не верьте, доктор, Буба жива. Ещё вчера её откачали, без всякой реанимации.

-- Ну, если и в самом деле отравилась, то вряд ли откачали. Марьям и на пятиминутку сегодня не пошла... Да и что у них там есть, чтобы откачивать, какие лекарства?

-- Умерла она, точно, рано утром в покойницкую её отнесли.

-- А давайте позвоним туда, спросим.

Бестолковый служитель покойницкой, то ли бывший алкоголик, то ли леченный шизофреник, живущий тут же, при больнице, после долгих разъяснений, наконец, категорически заявил: "Что я, Мехбубу не знаю, что ли? Мне её не приносили, нет её здесь!" Живая она, живая.