Дурдом - это мы(СИ)

И вот приходит суббота- день очередной фантасмагории, именуемой "массовка" (или "купол"- по названию помещения, в котором это культурное мероприятие проводится зимой) А в теплое время это происходит на открытой танцплощадке, с эстрадой и скамейками по бокам.

В пятницу уже идут разговоры, кто из больных пойдет, а кто нет на концерт. Окончательный список утверждает доктор. С утра в субботу начинается суета. Кто-то, отвергнутый, плачет. Кто- то не отходит от зеркала, наводит жутковатый макияж, по которому нетрудно прочесть и диагноз. Сестра-хозяйка меняет вопиющие лохмотья, терпимые среди своих, на более пристойные, выходные.

И вот по восемь-десять больных, с медперсоналом и врачом во главе, из всех разбросанных по территории отделений больницы собираются в центр, на танцплощадку, занимают скамейки и каменные барьерчики и ждут появления музыкантов- одной и той же музбригады из Азконцерта, проторившей дорожку в психбольницу.

Больничный мастер Юра устанавливает колонки, проверяет микрофон, всё честь честью. И наконец звуки музыки прорезают летний больничный шум- и тут же похожая на плоский, широкий бассейн площадка наполняется пляшущими больными. "Танцуем азербайджанский танец!"- кричит мастер Юра. Уже танцуем. Над неровным полем голов мелькают и вьются десятки изгибающихся рук, между движущимися ногами шныряют дети из детского отделения, которым, возможно, суждено большую часть предстоящей жизни прожить здесь, в больнице. Музыка всё быстрее, пронзительнее, больные танцуют всё неистовее, отчаяннее. Ведь известно, что танец - это сублимация неутолённого либидо. И годы, проведенные в больнице, и горы проглоченных лекарств не в силах его удушить. Вот Нардана слиплась в танце с могучим олигофреном, думает, что никто её не видит -- но персонал начеку! А ну-ка, брысь, Нардана, с площадки, раз не умеешь себя держать, сиди на барьерчике и смотри на других, раз не можешь танцевать прилично.

А олигофрен уже облапил девочку из подросткового отделения, с таким же выражением лица, как и у него, так же похожую на тюленя, как и он сам. А вот на свободном местечке вертится и скачет, нелепо выворачиваясь и нисколько не считаясь с музыкой, высокий, худой парень в блестящей рубашке. Он похож на какого-то дервиша, в трансе выполняющего ритуал.

Вот и кривобокая бабушка из геронтологического топчется, старательно водит руками, поощряемая одобрением своего персонала. Персонал её любит за то, что ходит она своими ногами, не делает в постель, помогает даже убирать за другими. И хоть нет у неё родственников, давно уже выехали из Азербайджана на свою, а точнее, на бабушкину историческую родину, больная живет неплохо: и подкормят, жалея, и лишнюю кофточку принесут, и вот на концерт водят, танцуй, Поля, пока не отдала концы.

А вот и красотка Буба в узком платье, с небрежно расстегнутыми пуговками на груди, танцует изящно, сдержанно. Первый раз за все лето вывели её на концерт. Волосы на голове у неё уже немного отросли, напоминают стрижку "под мальчика", а ведь она была острижена наголо после недавнего побега из больницы.

Родные отказались от неё, оставили в администрации расписку об этом, дескать, она позорит семью, невозможно держать её дома, сестёр её замуж никто не возьмёт. А Мехбуба разве виновата? Да, бывают у неё приступы один-два раза в год, одолевают её "голоса", вытворяет она всякие нелепости, но полечат её, и снова она хорошая.

Кончилась музыка, разбрелись больные по своим местам вокруг площадки. У микрофона стоит больная по имени Карина. Ведущий объявляет: Карина-ханум прочтет свои стихи. Карина читает длинную поэму про весну, про любовь, с восхвалениями в адрес заведующей своим отделением Эльмиры- "богини мира", затем, под нестройные аплодисменты возвращается под крыло своего персонала, спрашивает у всех: "Красиво я читала?" Конечно, Карина, ты читала замечательно. Мы хорошо к тебе относимся, сама знаешь, никто и не вспоминает, что ты армянка, а если и скажут ненароком, то не со зла, а жалея тебя, брошенную. Сидящий рядом со своим доктором больной Дима шепчет ему в ухо: "А у меня стих намного лучше. У меня есть и божественные стихи, есть и цивильные, Вот слушайте." Он поет:

Еду, еду через лес,

Там могила, чёрный крест.

Там лежат в одной могиле

Моя мать и мой отец.

Доктор слегка отодвигается от него, возражает:

-- Ты что, Дима, твой отец вчера только приходил!

-- Для меня он умер в тот самый день, когда упёк меня сюда. Вы мне бумагу предоставьте, я вам ещё напишу.

Тут ведущий громко объявляет:

-- Викторина!

Вносят поднос с кусками кекса.

-- Три парня и три девушки пусть сюда выйдут! -- продолжает ведущий.

Сразу выскакивает десяток больных, такая викторина интересует всех. Ведущий отбирает участников по своему вкусу, ставит девушек в одну шеренгу, ребят -- в другую.

-- Сейчас, по свистку, кто быстрее съест свою часть кекса.

Конечно, девушки проиграли, куда им.

-- Теперь -- с торжеством в голосе объявляет Юра -- выступит наша любимая, уважаемая Татьяна-ханум! Солистка концерта!

Под свист и щедрые аплодисменты Татьяна-ханум взбирается на сцену. Она настоящая артистка. Каждую неделю она вместе с музыкантами выезжает в Габаглы, по договору между Минздравом и Азконцертом. Как можно не любить её, с её золотыми кудрями, голубыми глазами, громким красивым голосом!

Она не только красива, но и добра, справедлива, не отказывается спеть по просьбам больных, поёт и западные и наши песни. Больные хлопают ей от души, но не задерживают надолго, все знают, что в показательной столовой, снимки интерьера которой украшают даже медицинский музей в городе, уже накрыт стол для музыкантов. И пусть яства, расставленные на столе, недоступны больным и по существу украдены у них, больные не в обиде. Их тоже ждёт обед, не люля-кебаб, конечно, а, скажем, просто вермишель. И буфетчица Зуля раздает её прямо руками, ну и что ж, руки у неё чистые, и вермишель тоже пища. А потом раздадут назначения, разноцветные таблетки, кому по три, а кому и по десять. И продолжится жизнь до следующей субботы, до следующей радости. Ведь умереть никогда не поздно.

Для врачей же предусмотрено свое еженедельное развлечение -- общебольничная пятиминутка. В назначенный час, почти без опозданий, медработники в белых халатах и колпаках заполняют большой конференц-зал. Здесь не только врачи и старшие сестры. Здесь вся администрация, представители кухни, гаража, прачечной...

Рассаживаются, кому как нравится. А на сцене, за длинным столом с микрофоном -- ведущие: главврач и его заместители. Ещё не так давно драматургом и режиссёром -- диктатором этого представления был главврач. Перед его оком никто не чувствовал себя в безопасности.

Расправа с виноватым откладывалась обычно до пятиминутки. Самый храбрый дрожал, став очередным партнером главврача в разыгрываемой сцене. И не потому, что тот, допустим, угрожал и кричал. Ничего подобного. Просто жертва знала, что шеф сейчас найдет его самое больное, затаенное место и воткнет шпильку прямо туда! Такое скажет при всех, что не забудешь уже никогда, содрогнешься при воспоминании через десять лет.