Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— Уедем, Квачи, уедем из этой страны, не то подохнем с го­лоду.

— Потерпи самую малость. Восполним убыток и...

Но убыток следовал за убытком, за штрафом — штраф. Капитал Квачи таял. Сперва пришлось закрыть отделение в Баку, потом при­казала долго жить торговля в Батуми, под конец и самого Квачи так прижало, что, доведенный до отчаяния, он хлопнул дверью:

— Рассчитайте служащих и объявите клиентам, что "Сибуни­он" закрывается. Хватит! Здесь ни работать, ни жить невозможно!

С этого дня Квачи сделался свободным гражданином. Гуляет по проспекту, кутит в ресторанах, заводит интрижки, играет в карты...

Но однажды к нему ввалился Бесо без кровинки в лице и ров­ным голосом объявил:

— Вот теперь мы погибли.

— Что случилось?

— Павлов сбежал.

— Да ты что?!

— Говорят тебе, сбежал. Собрал вещи и был таков.

— А... а клад?

— Вскрыл железный ящик в стене и все унес.

Квачи словно онемел.

Джалил сверкал глазищами и ждал разъяснений.

Наконец Квачи сквозь зубы процедил:

— Джалил, ты поедешь в Батуми. Ты, Бесо, в Кавкави, а оттуда в Ростов. — Я — в Баку. Едем сегодня же! Ну, подонок, жандармская морда, поймаю — тебе не поздоровится!

Джалил спросил:

— Я ни зинаю, ага, какой иши изделал тибе Павлов?

— Клад похитил. Милиции не сообщать — себе дороже,— про­инструктировал Квачи обоих: — Павлова задушить. Связь по теле­графу.

И все трое тремя путями бросились вдогонку за исчезнувшим кладом.

Через неделю Квачи ни с чем вернулся в Тбилиси.

Погодя воротился Джалил:

— Не нашел этот сукин син, киопа оглы!

Еще через неделю появился Бесо:

— И след простыл...

После этих событий Квачи с каждым днем опускался все ни­же. Он потерял вкус к жизни, забыл цену деньгам и буквально таял на глазах. Иногда одним хищным броском добывал золото, но тут же пускал на ветер. Его работа лишилась свойственного ей изящест­ва и блеска и стала вульгарна и груба. В конце концов сынок Сили­бистро Квачантирадзе опустился так низко, что просил в долг на­лево и направо и думать не думал о грядущем дне.

Сказ об одном чуде

Как говорится, гора с горой не сходятся, а человек с челове­ком...

Однажды ночью, возвращаясь восвояси, Квачи наткнулся воз­ле дома на одного давно забытого человека.

— Руки вверх! Не двигаться, не то прикончу на месте!

К чему такие страсти, товарищ! Разумеется, Квачи остановится, поднимет руки и не шелохнется. Опустите свой маузер или хотя бы отведите в сторону, не то, неровен час...

— Вы Квачи Квачантирадзе?

— Да. Что вам нужно? Я вас не знаю.

— Зато я вас отлично знаю! Ну-ка, поднапрягите память!

О, ужас! Лет пять назад этот же чекист преследовал Квачи по всей Москве, гонялся за ним, как кот за мышью. В конце концов, догнал, но друзьям Квачи удался тогда гениальный трюк — они похи­тили Квачи, а "кота" загнали в ловушку...

"Так мне и надо! — рычит в душе Квачи и трусит между чекис­тами. — Сто раз мог уйти за кордон. Почему Бесо не увез меня си­лой!"

За него взялись трое следователей разом, вместе с московским чекистом; этот торжествующе улыбался.

Господи, да им, оказывается, все известно! Квачи рассказали его жизнь — как увлекательный роман; он и не думал, что это так интересно — прямо заслушался!

Обезоруживающе улыбаясь, спросил:

— Скажите, как вам удалось столько узнать?

— Вы признаете, что все это правда?

— Страшнее правды! Да веди я дневник, и то не сумел бы запи­сать точнее и правдивее!

Следователи просияли от столь высокой оценки их работы.

— То-то! — сказал чекист. — Мы чисто работаем...

— Без преувеличения, товарищи — это шедевр! Роман!

— Стало быть...

— Посади вы меня даже на десять лет, я не припомню ничего, что ускользнуло бы от вас. Поразительная работа!.. Прошу, товари­щи, угощайтесь моими папиросами. Если я вам больше не нужен, отправьте меня в Метехи... Прекрасный табак, не правда ли? Эти па­пироски продает один бывший генерал, он живет под горой святого Давида. Дешево и сердито...

Через неделю его перевели в Метехскую тюрьму и поместили в камеру, что смотрит зарешеченными окнами на Куру и серные бани.

Дверь в камеру со скрежетом закрылась.

Квачи остановился, как вкопанный: перед ним на нарах сидел Павлов.

— Павлов, и ты здесь?!

Павлов отвернулся. Затем нерешительно пробормотал:

— Я... Ты... Мне... — и слезы потекли по его бороде и усам. Боль­ше он не смог выговорить ни слова: стоял и ладонью утирал глаза.

Квачи силой усадил его на нары, сел рядом. Павлов по-прежне­му плакал и шептал:

— Так мне и надо! Так и надо... Я подлец... Не сегодня-завтра меня расстреляют... И поделом...

Они надолго замолчали. Затем Квачи положил руку на плечо Павлову и мягко сказал:

— Успокойся и расскажи, как все произошло.

— Совсем просто. Раз сто я предлагал тебе бежать. Просил, уго­варивал... Ты не послушался.

— Это правда. Не послушался — на свою голову.

— Один я уйти не мог. Да и денег не было.

— Почему не попросил?

— Потому, что без тебя все равно не ушел бы... Потом в стене под ковриком случайно обнаружил железную кассу и... Нечистый попутал. Не удержался.

— Что было потом?

— Потом... Извлек клад и подался в Батуми. В дороге ищейки сели на хвост, так с ними и доехал. Я в гостиницу, и они туда же. Снял номер, схоронил клад в печке-голандке, и тут же сменил но­мер. Через час меня взяли...

Только теперь Квачи обратил внимание на второго арестанта, громко храпящего на соседних нарах.

— Не бойся,— успокоил его Павлов. — Этот малый спит так, что пушкой не добудишься. Да и по-русски ни бум-бум.

— Продолжай.

— Сперва дай покурить. Спасибо... Обыскали тот номер, где ме­ня взяли, а в прежний и не заглянули.

— Стало быть, клад...

— Думаю, что цел. Лето, печи не топят, да и в золе копаться некому... Два месяца просидел в батумской тюрьме. Потом перевели сюда. Хотел дать знать тебе про клад, но... стыдно было, поверь. Да и кому довериться?.. Сидел мучился, ждал чего-то, а чего и сам не знаю.

— Может быть, этого дня?

Павлов резко обернулся.

— Да, этого дня! Ты выйдешь отсюда и...

— Брось. Я выйду отсюда точно также, как ты. Давай не будем друг друга обманывать. Наше дело кончено.

Павлов помолчал, подумал. Вздохнул:

— Кончено.

— А про клад надо как-нибудь сообщить Бесо и Силибистро. Пусть хоть они попользуются. И хватит об этом. Теперь скажи, что это за малый тут так беспечно дрыхнет?

— Этот? Да придурок какой-то. Случайно взяли и на днях, ду­маю, выпустят. Он болен.

— Что с ним?

— Сонная болезнь. Просыпается только, чтоб заправиться и оправиться.

Сидит Квачи у тюремного окна и смотрит на город. Внизу, под окном, блестит полоска Куры. На другом берегу копошатся татары-носильщики и рабочие Дабаханы. В ущелье с теплыми источниками женщины, подоткнув подолы, стирают белье. Чуть правее — разва­лины крепости Нарикалы. Между ее башнями и дальними отрогами зеленеет Ботанический сад. Прямо против Метехи ослы несут по гор­ным тропам мацони и уголь. В доме над Курой на широком балко­не татарское семейство гоняет чаи. По соседству с ними пронзи­тельно распевает граммофон. Где-то нудит заигранная шарманка.

Сидит Квачи и думает. Значит, вот как... Вот где настигла его судьба! И вот так закончится его пестрая, неровная жизнь! Цена ей теперь — копейка... Глупо!..

Сколько раз вырывался Квачи из когтей смерти, сколько раз выскользал из вощеной петли! Все ополчились против него, но выру­чала шапка-невидимка — чудо! На вершине Демир-Тепе его чуть не зарубили ятаганами... В Петропавловской крепости для него сколо­тили виселицу... В полях Украины со своей ватагой разбил регуляр­ную роту; десятки раз бежал из красных капканов. А теперь... Здесь, на родине...