Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Что с тобой, Квачи? Куда делось твое безошибочное чутье? Что за гадалка напророчила: держись в стороне, и все обойдется. Кто научил тебя написать на лужайке, где ты беспечно улегся: "Здесь спит ягненок. Не ходите, пожалуйста, по этой тропе". А если тебе дадут пинка или, не спросившись, перешагнут и ворвутся в твой дом? Что тогда? Кто заступится за тебя? Демократия? Но она безоружна. Неужели ты надеешься на демократическое краснобайство и до сих пор не понял, что даже десять миллионов глоток способны только распугать ворон.

Значит, ничего не надумал? Тогда хватайся хотя бы за Альбион!..

Альбион вынудил Деникина повернуть вспять и на какое-то время спас тебя.

Но обстоятельства изменились.

Смотри: побитый белый бычина сброшен в Черное море, а из-за Кавказских гор показалась воронка краснозвездного суконного шле­ма — поглядывает, наблюдает... Видишь красные флаги над Эльбру­сом, Дагестаном и Казбеком? Слышишь марш победителей?..

А Альбион? Собрал манатки и со склонов Кавкасиони спустился в Батуми — освободил поприще.

Теперь посмотри на восток, приглядись: ты видишь дружествен­ные руки, протянутые навстречу из Москвы, Анкары, Тегерана и Ка­була? Слышишь, как складно поют они "Интернационал", шикасту и баяты?.. Огненное кольцо смыкается. Красные тучи сгущаются. Уже слышны отдаленные раскаты грома, уже сверкает вдали красная мол­ния! Квачи, очнись! Стряхни сон и спасайся!

Нет, Квачи не может проснуться! Квачи одолела странная и не­понятная болезнь. Его зоркие очи подернулись пленкой, чуткий нос заложило. Словно одуревший старый попугай он сидит на жердочке и бессмысленно твердит:

— Ни туда, ни сюда... Ни красные, ни белые... Ни я их не трону, ни они меня...

Квачи, вспомни: от этого сдох буриданов осел. С одной стороны ему насыпали ячмень, а с другой — овес. Осел все думал, чему отдать предпочтение. Так и не выбрал...

Набитый шлемами-воронками красный поезд въезжает в Баку — преспокойно и даже весело, как в собственный дом.

На следующий день он поворачивает на запад и подступает к границам Грузии. Грохот сражения едва не достигает столицы.

Ереван тоже покраснел.

Грузию с трех сторон сжимает огненное кольцо. То тут, то там взвивается красный петух.

Квачи Квачантирадзе! Ты и теперь не видишь грозовых туч? Ах, все-таки увидел! И что же?

Носится Квачи, задрав штаны, и вопит:

— Выходите! Выходите все! Опасность у дверей! Все в бой!

А ты?

Почему не мчишься туда, где гремят выстрелы и льется кровь? Отправил в армию тысячу пачек папирос, а сам оказался в Батуми? Ай-ай-ай...

Ураган прогремел, оставив в сердце Квачи глубокую борозду.

Лишь теперь ему открылось надежное средство — Англия. По­кровительница. Нужен сильный заступник.

И Квачи взялся за дело.

Для начала поговорил со своим приятелем Роулинсоном.

— Ол райт...— коротко и неопределенно ответил тот и повел де­ла так, чтобы в случае необходимости исчезнуть в считанные дни.

— Послушайте, друзья! Послушайте! — взывал прозревший Ква­чи.— Все, что я говорил до сих пор, сбылось. Не отмахивайтесь от моих слов. Наша независимость — бред! Нашим сыночкам — потомкам Ражденов и Какулий, государства не возродить. Народ без пастыря. В стране ни закона, ни денег. Вокруг собираются такие силы, что даже их щелчок для нас смертелен. Они поделят Грузию, как в свое время распявшие Христа поделили его одежды. Если сам царь Ирак­лий ради народа отказался от короны, почему бы нынешним гоно­ристым ланчхутским и чохатаурским дворянам не сорвать со своих голов дырявые соломенные шляпы, пригодные разве что для огород­ных пугал?..

В чем дело, Квачи? Скажи, если у тебя есть что сказать!

— А дело в том, господа, что нам следует попросить заступни­чества у Европы...

Говори прямо. Руби с плеча: за кем нам укрыться?

— Попросим защиты у Англии. Или у Франции.

Ах, протекторат! Вассальная зависимость?..

Хотя бы и так! Квачи не любит недомолвок. Надо устроить так, чтобы Грузию защитили войска европейских держав.

Или...

Или, если это не удастся...

— Если не удастся, придется договариваться с красными...

То есть, как это договариваться, Квачи? Довольно темнить! Скажи со свойственной тебе прямотой, коротко и ясно!

— Так и быть, скажу... Язык не поворачивается, но... Поскольку другого пути нет, надо водрузить над дворцом красный флаг — пусть себе реет.

У-уф!.. Разродился-таки наконец!.. Выложил, что накипело на сердце! Теперь хоть на части рвите, хоть в тюрьму сажайте!

Что же это ты сказал, Квачи! Что сморозил? Да как ты позволил себе такое? Это же измена!

Квачи позволил себе сказать правду. Теперь дело за вами.

— Глупо, что до сих пор я твердил, как попугай: "Ни туда, ни сюда..," Теперь все наоборот: или туда, или сюда. Или Лондон, или Москва — вот сегодняшняя программа!

Говорящий правду не расседлывает коня — эта поговорка спол­на оправдалась. С тех пор, как Квачи высказался, его стали поносить все и всюду: одни говорили, что он просто спятил, другие утвержда­ли, что изменил национальным интересам, третьи считали, что под­куплен... Глас вопиющего затерялся в пустыне. Самозванного пророка отторгли. И Квачи замолчал, поглубже в сердце схоронив свои сомнения, страхи и планы.

В день, когда последние подразделения англичан отплывали из Батуми, Квачи с Бесо находились в порту.

Немногословные, сдержанные англичане не спеша поднимались на корабли. А ликующие, опьяненные радостью грузинские войска празднично и шумно вступали в некогда нейтральный город, порто-франко, ставший опять грузинским. Вот и стяг Великобритании вели­чаво опустился с флагштока; и в то же мгновение радостно взвил­ся трехцветный грузинский.

— Теперь мы погибли! — сказал Квачи в то самое время, когда вокруг ликовал народ; они с Бесо сидели в портовом ресторанчике.— Сегодня никто не понимает значения этого события. Смотри — ан­глийские корабли уплывают... Европа ушла. И мы опять одни в Азии. Эти корабли увезли нашу последнюю надежду и оставили нам не-за-ви-си-мость!.. Гарсон, подогрей бутылку лафита!.. Оглянись во­круг, Бесо, спроси этих глупцов — чему они радуются? Что отме­чают на дружеских пирушках? Будь у них мозги и воображение, увидь они завтрашний день, наверняка залились бы слезами. Когда- нибудь нынешние правители Грузии вспомнят это торжество и ста­нут кусать локти, но будет поздно. До сего дня у нас был выбор: Россия или Европа. Теперь осталась только одна дорога — москов­ская, красная и тернистая... Заметь: наши враги пуще нас радуются уходу англичан. В Москве сейчас наверняка ликуют. А это сквер­ный признак. Красные собираются с силами, У наших предков была поговорка: "Где не осилишь, лучше уступи, в том и ум, и смелость..."

— Согласного судьба ведет, а сопротивляющегося тащит,— вста­вил Бесо.

— Вот именно! Хорошо сказано... А еще говорят: "Когда арба перевернется, тогда и дорога найдется". Упаси нас Бог, чтобы все это сбылось на нашей шкуре.

— До сих пор уже не раз сбывалось.

— Потому что такие погонщики. Они опрокинут нашу скрипу­чую, расшатанную арбу в такую пропасть, что мы и обломков не соберем... Европа ушла. Остались только европейские наблюдатели. Для них что красная Грузия, что розовая — цена ей примерно одна. Так разве не лучше в таком случае сбросить стыдливый румянец и зардеться докрасна?

— А как же наше дело?

— Наши дела измельчают. Становиться духанщиком не по мне, а крупные дела ликвидируют... Гарсон, стул! Окажите честь, гос­подин министр!.. Прошу покорнейше к нам! Бичо! Бутылку шам­панского, отборных фруктов и кофе! А, может быть, вы, сударь мой, предпочитаете шартрез? Прекрасно... Мы говорили о том, господин министр, что... Извольте, сударь мой, извольте, прекрасная сигара, замечательный аромат и не крепкая... Да, я, стало быть, говорил о том; что вы сегодня ликуете, а меня душат сомнения. Причины? Сейчас объясню...