Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— Джалил! — вздыхает Квачи.— Надо вырыть могилу...

Он еще раз оглядел погибших и только теперь вспомнил, что сре­ди них нету Чипи: в пылу боя тот упал, как тяжело раненый, а теперь... Квачи осмотрел место, где упал Чипи, и не обнаружил ни капли крови.

— Чипи! Где ты, Чипи!

Нет ответа.

Квачи царапнуло сомнение. Он вбежал в хату, бросился к сакво­яжу. Драгоценности исчезли!

Тут на хутор ворвался отряд белых. Только теперь Квачи понял, почему красные так неожиданно отступили — заметили приближаю­щийся отряд и предпочли не ввязываться в бой.

— Что тут произошло? — спросил у Квачи казачий хорунжий.

— Сражаемся за великую Россию!

О возвращении на родину с одним гробом

Четырех оставшихся в живых друзей перевезли в городок. Квачи и Джалил поселились в гостинице; Павлова и Бесо уложили в гос­питаль.

Квачи жаловался на безденежье и поминал недобрым словом ко­варного Чипунтирадзе.

— Бесо! Джалил! — частенько повторял он.— Запомните мое сло­во: я не успокоюсь, пока мать Чипи не будет плакать на его могиле!

Шло время. Бесо с Павловым выписались из госпиталя.

Вчетвером добрались до Одессы.

Квачи вспомнил далекое прошлое, незабываемые дни юности, два беспечальных года, капитана Сидорова, его дочь Веру... Воспомина­ния водили его по городу, но не мешали присматриваться и принюхи­ваться. Однако действовал он без размаха, ибо не имел даже карман­ных денег.

Однажды, когда в полном отчаянии Квачи грыз ногти, к нему подсел Бесо: вытащил из кармана платок, развязал, и лица друзей разом озарились: в складках платка сверкали бриллианты размером с воробьиные яйца.

— Берег на черный день,— скромно пояснил Бесо.

— Бесо! Бесико! — Квачи вскочил и обнял верного друга.— Не будь я Квачи, я хотел бы стать Бесо! Дорогой ты мой!..— от радости он словно впал в детство и, смеясь, бегал по гостиничному номеру.

Угомонившись, отправился в штаб к белым и завел такой разговор:

— Красные — наши общие враги. Сегодня одолеют вас, завтра черед дойдет до Грузии. Мы союзники по несчастью.

— Это правда! — подтвердили в штабе.

— Вам нужны нефть и оружие, нам мука и продовольствие. Из этого следует...

Военачальники сперва поинтересовались, с кем имеют честь; а наведя справки, сговорились.

Дожидаясь окончательного выздоровления Бесо, Квачи с утра до вечера бродил по знакомым улицам, обедал в ресторанах, отдыхал в кафе, интересовался судьбой старых знакомых. Хофштейн по-прежнему служил страховым инспектором, капитан Сидоров — капитанил, а его дочь Вера...

Однажды вечером Квачи встретил на Дерибасовской женщину в платье сестры милосердия, невысокую, ладненькую — Вера! Рядом с ней шагал смуглый черноволосый мальчик лет десяти. Вылитый Квачико!.. Квачи втянул голову в плечи и с бьющимся сердцем шмыгнул в магазин.

Прошло несколько дней. Друзья укладывались в дорогу — даль­ше на юг, в Грузию.

Квачи был один в номере гостиницы, когда дверь приоткрылась и показалась голова Чипи и рука Джалила, державшая его за шкирку. Чипи упирался, цеплялся за косяк, но рука влепила ему увесистую затрещину, и перепуганный Чипи вылетел на середину комнаты. Джа­лил неторопясь запер дверь:

— Квачи-ага, вот пиривел. Ты сам его цена положил.

— Чипи!! — заорал Квачи и в два прыжка оказался радом.

— Квачи! — пропищал Чипи и затрепетал, как осиновый лист. Я... Я виноват. Но у меня ничего... ничего не осталось... Бог свидетель, все отняли... все... Я... тебя...

— Я тоже узнал, чито у него висе отняли, но висе равно Чипи донгуз — свинья, а потому... — и Джалил засучил рукава.

Руки Квачи вскинулись сами собой и обхватили шею Чипи.

Минут через пять Чипи с вылезшими из орбит глазами, вытянув­шись, лежал на полу,

— Надо повизти в Гурджистан,— сказал Джалил.— Ты клятва давал Аллаху — его мама на его магила будит плакать. Патаму над а...

— Знаю. Замотай во что-нибудь. Отвезем...

Через день Квачи, Джалил и Бесо поднялись на борт "Пушкина", развернувшегося кормой в сторону Грузии.

Капитан Сидоров и Квачи сделали вид, что не узнали друг друга.

А еще неделю спустя, ночью, пароход причалил к пирсу Батум­ского порта.

Квачи, Джалил и Бесо стояли на палубе и смотрели на линию светящихся огней. Квачи вспомнил вечер двенадцатилетней давности, когда молодой, стоя на корме корабля, он плыл на север.

Чего только не перевидал он за эти двенадцать лет! Сколько стран объездил! Ловил и упускал снисходительную к нему фортуну! Десятки раз он мог победителем вернуться на свою маленькую, бед­ную родину, где без труда оказался бы на первых ролях. Но предпо­чел быть вторым среди чужих — вечно рисковать, преследовать ми­ражи, ловить несуществующее... Ах, почему Квачи не поверил пять лет назад Габо и Седраку! Почему не обуздал зарвавшуюся судьбину! Почему не вернулся тогда — богатый и полный сил в свой маленький дом! Кто знает, как повернулось бы дальше колесо судьбы — его и его друзей... которые сейчас лежат где-то в сырой земле... А Квачи возвращается уставший и посрамленный, с пустыми руками... Двенад­цать лет назад, когда он плыл по этому морю, звезда судьбы улыба­лась ему и обещала победу. Сейчас же она поблескивает тускло, едва заметная на небесном своде...

Странный стыд гложет душу Квачи, словно корит ненасытное дитя, растратившее где-то силу и молодость и только после этого вспомнившее старую кормилицу — взрастившую его родную землю.

— Что с тобой? — спрашивает Бесо, при свете луны увидев дро­жащие губы Квачи.

— Ерунда,— дрогнувшим голосом откликается Квачи.— Пошли, возьмем вещи...

В Батуми он передал гроб с телом Чипи его родителям.

А на следующий день отправился на похороны.

— Не ходи, Квачи,— осторожно посоветовал Бесо.— Не надо...

— Я дал клятву, Бесо! — холодно отвечал Квачи.— Я должен это увидеть.

Пошел и увидел.

Убитые горем родители Чипи едва стояли на ногах. Причитания матери надрывали душу; отец бормотал что-то невнятное.

Перед погребением слово взял Квачи: это была первая речь, про­изнесенная им в новой Грузии.

— Брат мой, Чипи! — взывал он.— Ты всегда был истинным гру­зином и, куда бы ни забросила тебя жизнь, сражался во славу отчиз­ны. В этой битве истаяло твое мужественное сердце, истекла кровью распятая на кресте жизнь. Коварный враг бесчестно прервал твой красивый полет, но благодарная отчизна не забудет имени Чипи Чи­пунтирадзе и сделает его героическую смерть примером для гряду­щих поколений! Спи в родной земле, наш незабвенный друг и брат, ибо прахом ты был, прахом и обернешься... А мы... твои верные дру­зья... навсегда...— слезы прервали проникновенную речь. Он, пошаты­ваясь, отошел от могилы и смешался с толпой.

Так блудный сын возвратился на родину.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Сказ о радости на родной земле

Чем глубже входил поезд в сердцевину Грузии, тем сильней на­растало волнение и нетерпение Квачи.

В Самтредии он выбежал из вагона, повстречал на станции ста­рых знакомых, всех обнял и расцеловал.

— Мое почтение, тетушка Дзабули!.. Как поживаешь, Исидоре?.. Я-то? Да вот, вернулся. Навсегда! Теперь еду в столицу, но скоро на­вещу вас... Передавайте приветы! — и вспрыгнул на подножку дви­нувшегося поезда.

Через некоторое время он опять взволновался:

— Бесо, вон и наш Кутаиси! Наш маленький Кутаиси! Да он сов­сем опустел, бедняга! Кажется, весь город переселился в Тбилиси... Какой красивый народ — грузины!.. Какая прекрасная страна — Гру­зия!,.

"Грузины" и "Грузия" не сходили у него с языка, ибо был он сы­ном эпохи и отдавал дань ее веяниям.

Настала ночь.

Квачи издали приметил огни Тбилиси. Нигде и никогда он не испытывал такого восторга. Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди.