Death has taken my firm skin, my muscles, my teeth, my whole body of old, only leaving me a despairing soul, soon to be taken too. | Она отняла у меня гладкую кожу, мускулы, зубы, все мое юное тело, и оставила лишь полную отчаяния душу, да и ту скоро похитит. Да, она изгрызла меня, подлая. Долго, незаметно, ежесекундно, беспощадно разрушала она все мое существо. И теперь, за что бы я ни принялся, я чувствую, что умираю. |
Every step brings me nearer to death, every moment, every breath hastens his odious work. | Каждый шаг приближает меня к ней, каждое мое движение, каждый вздох помогают ей делать свое гнусное дело. |
To breathe, sleep, drink, eat, work, dream, everything we do is to die. | Дышать, пить, есть, спать, трудиться, мечтать -все это значит умирать. |
To live, in short, is to die. | Жить, наконец, - тоже значит умирать! |
I now see death so near that I often want to stretch my arms to push it back. | О, вы все это еще узнаете! Если бы вы подумали об этом хотя бы четверть часа, вы бы ее увидели. Чего вы ждете? Любви? Еще несколько поцелуев - и вы уже утратите способность наслаждаться. Еще чего? Денег? Зачем? Чтобы покупать женщин? Велика радость! Чтобы объедаться, жиреть и ночи напролет кричать от подагрической боли? Еще чего? Славы? На что она, если для вас уже не существует любовь? Ну так чего же? В конечном счете все равно - смерть. Я вижу ее теперь так близко, что часто мне хочется протянуть руку и оттолкнуть ее. Она устилает землю и наполняет собой пространство. |
I see it everywhere. | Я нахожу ее всюду. |
The insects crushed on the path, the falling leaves, the white hair in a friend's head, rend my heart and cry tome, | Букашки, раздавленные посреди дороги, сухие листья, седой волос в бороде друга - все ранит мне сердце и кричит: |
"Behold it!" | "Вот она!" |
It spoils for me all I do, all I see, all that I eat and drink, all that I love; the bright moonlight, the sunrise, the broad ocean, the noble rivers, and the soft summer evening air so sweet to breathe." | Она отравляет мне все, над чем я тружусь, все, что я вижу, все, что я пью или ем, все, что я так люблю: лунный свет, восход солнца, необозримое море, полноводные реки и воздух летних вечеров, которым, кажется, никогда не надышишься вволю! |
He walked on slowly, dreaming aloud, almost forgetting that he had a listener: | Он запыхался и оттого шел медленно, размышляя вслух и почти не думая о своем спутнике. |
"And no one ever returns--never. | - И никто оттуда не возвращается, никто... -продолжал он. |
The model of a statue may be preserved, but my body, my face, my thoughts, my desires will never reappear again. | - Можно сохранить формы, в которые были отлиты статуи, слепки, точно воспроизводящие тот или иной предмет, но моему телу, моему лицу, моим мыслям, моим желаниям уже не воскреснуть. |
And yet millions of beings will be born with a nose, eyes, forehead, cheeks, and mouth like me, and also a soul like me, without my ever returning, without even anything recognizable of me appearing in these countless different beings. | А между тем народятся миллионы, миллиарды существ, у которых на нескольких квадратных сантиметрах будут так же расположены нос, глаза, лоб, щеки, рот, и душа у них будет такая же, как и у меня, но я-то уж не вернусь, и они ничего не возьмут от меня, все эти бесчисленные создания, бесчисленные и такие разные, совершенно разные, несмотря на их почти полное сходство. |
What can we cling to? | За что ухватиться? Кому излить свою скорбь? |
What can we believe in? | Во что нам верить? |
All religions are stupid, with their puerile morality and their egoistical promises, monstrously absurd. | Религии - все до одной - нелепы: их мораль рассчитана на детей, их обещания эгоистичны и чудовищно глупы. |
Death alone is certain." | Одна лишь смерть несомненна. |
He stopped, reflected for a few moments, and then, with a look of resignation, said: | Он остановился и, взяв Дюруа за отвороты пальто, медленно заговорил: - Думайте об этом, молодой человек, думайте дни, месяцы, годы, и вы по-иному станете смотреть на жизнь. Постарайтесь освободиться от всего, что вас держит в тисках, сделайте над собой нечеловеческое усилие и еще при жизни отрешитесь от своей плоти, от своих интересов, мыслей, отгородитесь от всего человечества, загляните в глубь вещей - и вы поймете, как мало значат споры романтиков с натуралистами и дискуссии о бюджете. Он быстрым шагом пошел вперед. - Но в то же время вы ощутите и весь ужас безнадежности. Вы будете отчаянно биться, погружаясь в пучину сомнений. Вы будете кричать во всю мочь: "Помогите!" - и никто не отзовется. Вы будете протягивать руки, будете молить о помощи, о любви, об утешении, о спасении - и никто не придет к вам. Почему мы так страдаем? Очевидно, потому, что мы рождаемся на свет, чтобы жить не столько для души, сколько для тела. Но мы обладаем способностью мыслить, и наш крепнущий разум не желает мириться с косностью бытия. Взгляните на простых обывателей: пока их не постигнет несчастье, они довольны своей судьбой, ибо мировая скорбь им несвойственна. Животные тоже не знают ее. Он снова остановился и, подумав несколько секунд, тоном смирившегося и усталого человека сказал: |
"I am a lost creature. | - Я погибшее существо. |
I have neither father nor mother, nor sister nor brother; no wife, no children, no God." | У меня нет ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, ни жены, ни детей, ни бога. |
He added, after a pause: | После некоторого молчания он прибавил: |
"I have only verse." | - У меня есть только рифма. И, подняв глаза к небу, откуда струился матовый свет полной луны, продекламировал: И в небе я ищу разгадку жизни темной, Под бледною луной бродя в ночи бездомной. |
They reached the Pont de la Concorde, crossed it in silence, and walked past the Palais Bourbon. | Они молча перешли мост Согласия, миновали Бурбонский дворец. |
Norbert de Varenne began to speak again, saying: "Marry, my friend; you do not know what it is to live alone at my age. | - Женитесь, мой друг, - снова заговорил Норбер де Варен, - вы себе не представляете, что значит быть одному в мои годы. |
Solitude now fills me with horrible agony--solitude at home by the fireside of a night. | Одиночество наводит на меня теперь невыносимую тоску. Когда я сижу вечером дома и греюсь у камина, мне начинает казаться, что я один в целом свете, что я до ужаса одинок и в то же время окружен какими-то смутно ощутимыми опасностями, чем-то таинственным и страшным. Перегородка, отделяющая меня от моего неведомого соседа, создает между нами такое же расстояние, как от меня до звезд, на которые я гляжу в окно. |
It is so profound, so sad; the silence of the room in which one dwells alone. | И меня охватывает лихорадка, лихорадка отчаяния и страха, меня пугает безмолвие стен. Сколько грусти в этом глубоком молчании комнаты, где ты живешь один! |
It is not alone silence about the body, but silence about the soul; and when the furniture creaks I shudder to the heart, for no sound but is unexpected in my gloomy dwelling." | Не только твое тело, но и душу окутывает тишина, и, чуть скрипнет стул, ты уже весь дрожишь, ибо каждый звук в этом мрачном жилище кажется неожиданным. |
He was silent again for a moment, and then added: | Немного помолчав, он прибавил: |
"When one is old it is well, all the same, to have children." | - Хорошо все-таки, когда на старости лет у тебя есть дети! |
They had got half way down the Rue de Bourgoyne. | Они прошли половину Бургундской улицы. |
The poet halted in front of a tall house, rang the bell, shook Duroy by the hand, and said: | Остановившись перед высоким домом, поэт позвонил. |
"Forget all this old man's doddering, youngster, and live as befits your age. | - Забудьте, молодой человек, всю эту старческую воркотню и живите сообразно с возрастом. |
Good-night." And he disappeared in the dark passage. | Прощайте! - пожав своему спутнику руку, сказал он и скрылся в темном подъезде. |
Duroy resumed his route with a pain at his heart. | Дюруа с тяжелым сердцем двинулся дальше. |
It seemed to him as though he had been shown a hole filled with bones, an unavoidable gulf into which all must fall one day. | У него было такое чувство, точно он заглянул в яму, наполненную костями мертвецов, - яму, в которую он тоже непременно когда-нибудь свалится. |
He muttered: "By Jove, it can't be very lively in his place. | - Черт побери! - пробормотал он. - Воображаю, как приятно бывать у него. |