Великий океан

На другой день звали меня миссионеры св. Франциска обедать. Миссия была от президиичас езды. Я был у них с моими офицерами. Мы коснулись торговли, и желание их к томувесьма приметно было... Мы возвратились из миссии, и я послал знатные подарки, употребляявсюду щедрость, чтобы закрыть от Гишпанцев ту бедность нашу и недостатки, о которыхбостонские суда во вред наш предварили их. Мне совершенно удалось сие, и повсеместноеудовольствие обратило к нам сердца монахов... Но я не знаю еще, что скажут комендант игубернатор, и сильно тревожусь за исход переговоров. Коли изъявит упорство, не только одальнейшей торговле не может быть разговору, а ни одной меры хлеба никто сейчас недоставит на «Юнону»...»

Уже начинало темнеть, когда Резанов закончил письмо. На корабле пробили склянки,и звон колокола заставил вдруг вспомнить вчерашнее посещение миссии, где он сноваувидел эту очаровательную девочку, которая так неожиданно скрылась тогда в президии.Они шли с падре Уриа и Лансдорфом по дорожке сада, закатный свет нежно озарял деревьяи заросли, старую стену и возле нее двух служителей, державших на арканах дикую лошадь.Животное рвалось из рук, пытаясь вздыбиться, золотистая морда его была в пене. А недалекоот лошади стояла Конча и чистила разорванное платье. На лбу и щеках ее пристала грязь,прическа растрепалась, и густые темные волосы наполовину закрывали лицо.

Я совсем разучилась ездить,сказала она, расстроенная, но, заметив Резанова,вспыхнула и замолчала.

Ну, ну,ответил монах шутливо.Это ведь не в первый раз.

Девушка еще больше покраснела и, ответив на учтивые поклоны Резанова и натуралиста,направилась к лошади.

Но лишь только гости и монах отошли подальше, Конча приказала служителям отпуститьживотное.

Сворачивая в боковую аллею, Резанов видел, как рыжий конь исчез за строениями, адевушка медленно направилась к дому настоятеля. Падре Уриа сказал, что она здесь частаягостья, здесь и воспитывалась, и нет ни одной книги в монастырской библиотеке, которуюбы она не прочитала. И ни одного человека на пятьдесят миль в окружности, которого онабы не знала.

Резанов долго не зажигал свечу. Новые места, чужие люди и чужие души. У них свое, унегосвое. Что ожидает его завтра?.. В каюте стало темно, через раскрытый иллюминаторвливалась прохлада, высокие скалы отражались в воде залива. Потом над далекой горнойцепью всплыла луна. Мир был большим и прекрасным, и никакие тревоги и заботы немогли нарушить его покоя.

На равнине всегда дул ветер. С монотонным шелестом он нес красноватую пыль, свистелв галерее президии под черепичной крышей. Он не приносил прохлады, и от зноя спасалилишь толстые стены и сад, насаженный при основании крепости. Вдали, в горах, ветра небыло, недвижно стояли гигантские секвойи и сосны, а когда поднимался туман и затоплялвсе плоскогорье, оно казалось оттуда бескрайным молочным морем. Но ущелья Сьеррыбыли заповедным краем, туда ездили только солдаты ловить бежавших индейцев и частовозвращались, везя с собой убитых товарищей. Жизнь в президии была унылой иоднообразной, как одуряющий ветер.

Сколько раз маленькая Конча молилась божьей матери, чтобы та приблизила горы ксамому берегу, а один раз после землетрясения призналась на исповеди, что очень хотела,чтобы море затопило президию.

Зачем, дитя мое? спросил пораженный настоятель монастыря.

Тогда мы уехали бы в другое место.

А люди?..

Не знаю,ответила Конча.Я о них не думала.

Когда ей исполнилось одиннадцать лет, отец повез ее и Луиса в Монтерей. Впервые онауезжала так далеко от дома и ни разу не пожаловалась на усталость, хотя во время короткойостановки в пути не могла ходить. Седло до крови растерло ей ноги. Но она ничего не сказалаотцу и, скрывая боль, снова поехала рядом с ним. Половина солдат гарнизона сопровождалакоменданта в поездке, заряженные мушкеты лежали поперек седел: вдали от крепостииндейские воины нападали даже на небольшие отряды. Конче представлялось, что так встарой Испании ездит король.

В Монтерее они пробыли несколько дней. Губернатор дон Хосе Ариллага старый другкоменданта предоставил им свое жилище, такое же простое и небогатое, как и в президии,лишь более обширное и с большим количеством слуг. Из окон виднелся скалистый берег свечным прибоем, светлый бескрайный океан, два корабля, стоявшие в бухте. Мимогубернаторского дома с утра до вечера тянулись арбы, скрипя колесами из цельного дуба,лениво тащились быки. Голые индейские дети подгоняли их мелкими камнями и горстьюпеска. На арбах, груженных рожью, закутанные в полосатые одеяла, неподвижно сиделииндейцы. Жара и пыль, пустынные улицы, наполненные зловонием от выброшенных издомов бычьих голов, внутренностей, объедков и мусора, поникшие деревья садов разочаровалиКончу, мечтавшую увидеть новый волшебный мир. Лишь корабли на рейде и месса в соборе,свершаемая епископом, были чем-то необычным.

В собор отправились всей семьей. Только что сошел туман, обильная роса увлажнилапесок, омыла зелень, голубое небо было чистым и ясным. Звонили колокола. Веселая толпагорожан, одетых в праздничные наряды, шумела на площади, солдаты гарнизона выстроилисьвдоль улицы.

Потом заиграла труба, и усатый прапорщик, сверкая саблей и серебром позументов,проскакал на лошади по направлению к собору. Минуту спустя из губернаторского домавышли Ариллага и Аргуэлло, оба в старинных камзолах, с буфами и белыми брыжжамиворотников, оба темнолицые, сухощавые и седые, похожие друг на друга даже по именам.Только губернатор был ниже ростом и казался моложе. За мужчинами в длинной накидкешла жена губернатора, рядом с ней дети, затем взволнованный вихрастый Луис и наконецКонча в черном, немного для нее коротком платье и белых чулках, в длинных перчатках, смолитвенником и цветком жасмина в руке. После переезда верхом ей было больно ходить,но она ни за что на свете не призналась бы в этом.

Бледная от гордости, высоко подняв маленькую, отягченную тугими косами голову,она шла мимо выстроившихся солдат и готова была так идти без конца. И только возлепаперти, когда раздались выстрелы пушек и, размахивая шляпами, закричали солдаты игорожане, она не могла скрыть переполнявших ее чувств и, боясь разрыдаться одна, догналаЛуиса и крепко ущипнула его худенькую спину. Так, плача и всхлипывая, они оба вошли впрохладный притвор собора.