Пером и шпагой

на костре!

Вскоре, получив из Парижа указание носить одежду, "которая соответствует его полу", кавалер разгадал, кто повинен в этом абсурде, и Людовик получил от него издевательскую просьбу - надевать юбку только по воскресеньям ("Дамские туфли ужасно жмут! - сообщал де Еон королю. - Не соблаговолите ли разрешить заодно уж носить мне ботфорты?").

Людовик не мог слышать имени де Еона спокойно, и вдруг - новое послание. Да какое! Де Еон наконец-то сознался королю, что он женщина, но...

"Ваше величество, - похвастал кавалер из Лондона, - Вы не можете не оценить меня за то, что, находясь среди военных людей, я сохранил такое хрупкое добро, как целомудрие".

Так писал он. И - кому? Людовику - распутнейшему из королей.

Это был опять вызов. Де Еон дразнил короля, как дразнят собак, сидящих на цепи. Собака рвется, но укусить не может.

***

Старый король выходил в старый сад. Юные красавицы склонялись перед ним, и он похотливо (более по привычке, нежели по надобности) отпячивал толстую нижнюю губу. Слова же, которые произносил при этом король, закреплены в истории.

- Как прелестны... Но к чему их так много в Версале? - удивлялся Людовик. - Король Франции уже давно стар, и одной женщины ему вполне хватает...

С лицом сизого цвета, расслабленный и сонный от разврата, брел король к графине Дюбарри, ставил на огонь камина кофе для последней своей фаворитки. Все понемногу забывалось. Даже Семилетняя война, Елизавета и Фридрих... Ах, этот старый Фриц, вот был безобразник смолоду! Кстати, как же он называл его любовные увлечения? "Котильонами..." Какой дивный танец прошлого!

- Эй ты, недотепа! - орала на короля мадам Дюбарри. - Смотри, черт слепой, твой кофе опять убежал в пламя... Что ты вспоминаешь там и хихикаешь? Рыбьи кости давно сгнили в земле...

Когда Помпадур была жива, ее звали "рыбешкой", теперь она стала "рыбьими костями". А вскоре до де Еона дошли слухи, что Дюбарри имеет к нему какой-то особый интерес. Это очень плохо, когда тобою начинают интересоваться, как диковинкой. И все забыли во Франции: его миссию в Петербурге, его скачку от Вены, мирный трактат и три раны.

Осталось только одно - любопытство:

- Оставьте меня, люди... Мне совестно - за вас! У короля наступила дряблость мысли и страсти. Началось царство Дюбарри, и Людовик был от нее без ума. Он так нахваливал ее везде, что смелый герцог Айен однажды не выдержал.

- Ах, ваше величество, - сказал он королю, - сразу видно, что до мадам Дюбарри вы не имели дела с уличными потаскухами!

Но даже Дюбарри, этой уличной потаскухе, был противен зловонный осклизлый старик. На одну ночь вместо себя она прислала королю дочь плотника. Людовик заразился от нее оспой и умирал, брошенный всеми. Словно испуганные ночные птицы, разлетелись из Версаля метрессы; опустел страшный "Олений парк". И никто - никто! - не захотел видеть своего короля; только три его дочери (Ворона, Швабра и Тряпка) ухаживали за умирающим.

Ни души, - Людовик исповедовал свои грехи