Пером и шпагой

ал ему подлинное обязательство Людовика выплачивать пенсию кавалеру, о котором было сказано в сертификате в самых лестных для де Еона выражениях.

- Я люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.

- А вот и подпись короля, - показал Дюран. Де Еон поднял кирпич над головой. Грохнул его под ноги. А внутри кирпича оказался пергаментный пакет, в котором хранилось письмо Людовика от 3 июля 1763 года с планом нападения Франции на Англию... Дюран повертел письмо в руках:

- Послушай, если только это главное, то.., к чему шум?

- Остальное от меня не получите. Я тоже не дурак! - сказал де Еон. Король сорвался с моего крючка. С разодранной губой и в дурном настроении, но все же сорвался... Графа же Брольи и прочих я оставлю трепыхаться и далее!

Дюран сложил письмо короля и спрятал.

- Смотри, - сказал. - Я свое дело сделал. Остальным же пусть занимаются с тобой другие.

После этого де Еон еще несколько лет поддерживал с Версалем секретную переписку, хотя Версаль не доверял уже ему тайн. Сведения де Еона были незначительны: он словно сдерживал себя. Только однажды сообщил Людовику, что либералы хотят свергнуть с престола Англии ганноверскую династию. Если Версалю надо, то де Еон согласен принять участие в заговоре...

Людовика словно прорвало:

- Какая наглость! Я не желаю более видеть писем этого шантажиста! Кроме пенсии, ему нечего ждать от меня!

И он вернул Брольи депешу де Еона, крупно начертав наверху королевскую резолюцию: "Де Еона более ни на что не употреблять".

***

Вот когда наступили чудесные годы. Тишина и покой. Дипломат, сверкнувший когда-то блестящим метеором, повидавший и взлет славы и низость падения, теперь осел за письменным столом. История и политика, торговля и безбрачие, навигация и духовенство, администрация и финансы - таковы были вопросы, занимавшие теперь его буйную голову.

Особенно интересовался де Еон проблемой налогов.

Франция переживала тяжелые годы, и каждый образованный патриот (а де Еон считал себя таковым) должен был много думать, чтобы вывести страну из тупика, в который ее загнали пылкие красавицы, вроде де Шатору, мадам Помпадур, а теперь на шее Франции сидела новая панельная шлюха с чужим именем - графиня Дюбарри.

Историки не признают за сочинениями де Еона глубокого анализа событий и причин надвигающейся катастрофы. Но зато никто не смог отказать ему в таланте изложения: любой сложный вопрос становился под пером кавалера изящным и легким, почти игривым, как шипенье в бокале шампанского.

Изящностью стиля де Еон побеждал отвращение к формуле!

Большая дружба была в эти годы у де Еона с лордом Феррерсом, известным астрономом и математиком, которого он знал еще по службе в Петербурге. Летние месяцы де Еон проводил в поместье своего друга, вдали от городской суеты. Работал он, как утверждают очевидцы, по пятнадцать часов в сутки.

Запах роз по вечерам бывал удушлив и горек. Бледные лепестки неслышно ложились ему на плечи. Мохнатые гусеницы падали с ветвей корявой