На золотых приисках
На золотых приисках читать книгу онлайн
Русский путешественник, географ, этнограф.Сергей Иванович Сергель родился 23 сентября 1883 г. в местечке Синявка Слуцкого уезда Минской губернии, в семье волостного писаря. Умер (предположительно) в Москве в 1955 г.В 30-х годах - член Центрального Совета Общества пролетарского туризма.Сергель Сергей Иванович - один из представителей широких кругов российской общественности, откликнувшихся в начале ХХ в. на призыв основателей Этнографического отдела Русского музея помочь в сборе этнографических коллекций для вновь организуемого музея. С.И.Сергель, студент естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, собрал и передал музею в 1906-1908 гг. очень значительные вещевые и фото коллекции по традиционной культуре коми и норвежских саамов, имеющие весьма основательную научную и музейную значимость.Сергей Иванович Сергель родился в семье волостного писаря. В 1894 г. он поступил в Могилёвскую гимназию, закончив её в 1904 г. и проучившись там 10 лет вместо обычных восьми. Скорее всего, это было связано с трудностями его детства, весьма небогатого, и ранней потерей родителей (в 1900 г. уже не было в живых ни отца, ни матери). Как было написано в справке, выданной ему Могилёвской гимназией для предоставления в Санкт-Петербургский университет и удостоверяющей его материальное положение: «С.Сергель вследствие действительно большой бедности и неимения решительно никаких средств к жизни, был на время пребывания в Могилёвской гимназии освобождён от платы за учение и получал ежегодные денежные пособия».В 1903 г. Сергей Сергель, перешедший в выпускной класс гимназии, предпринимает в одиночку дальнее и авантюрное путешествие в далеко отстоящие от Могилёва места - на северную реку Печору, куда Сергель отправился, по его собственным словам, побуждаемый любознательностью и страстью к путешествиям. Выехав из Чердыни на лодке, он поднялся до верховьев Колвы, перебрался волоком в Унью, приток Печоры, по которой на лодке дошёл почти до верховьев Печоры. Затем пешком, с ружьём за плечами, он отправился в горы южной части Северного Урала.Поездку на р. Печору в 1903 г. можно считать первым приобщением молодого человека к этнографическим исследованиям. Во время своих странствий С.Сергель впервые столкнулся с незнакомым ему укладом жизни проживавших там экзотических для него народов - коми-зырян, манси, ненцев, русских старообрядцев. Скорее всего, эта поездка окончательно определила выбор им дальнейшего жизненного пути.В 1904 г., окончив гимназию, С.Сергель поступил в Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета в группу, где готовили географов. Жизнь в Петербурге складывалась нелегко. Как многие неимущие студенты того времени, Сергель вынужден был зарабатывать деньги репетиторством. В периоды полного безденежья ему приходилось оставлять учёбу в университете до более благополучных времён. Но можно предположить, что тяготы жизни скрашивались тем, что он получил возможность в период пребывания в университете насытить свою жизнь яркими путешествиями, к которым всегда имел склонность. Это было результатом его установившегося сотрудничества с Этнографическим отделом Русского музея.В феврале 1906 г. Сергей Сергель пишет заявление в ЭО РМ с просьбой выделить ему 1000 рублей для сбора коллекций и этнографического обследования зырянского населения, живущего по берегам рек, впадающих в р. Печору в среднем её течении. Обосновывая свою просьбу, он сообщает о том, что в 1903 г. уже побывал в этом районе, где имел возможность близко познакомиться с местным населением. Далее С. Сергель обязуется собрать коллекции, характеризующие хозяйственные занятия коми (охоту и рыболовство), жилище, домашний быт (утварь, одежда). Этнографический отдел Русского музея счёл возможным включить Сергея Сергеля в число своих корреспондентов.Весной 1906 г. он отправился из Вологды пароходом в г. Усть-Сысольск. Далее путь его лежал по берегу в верховья р. Вычегды, где Сергель надеялся, по его собственным словам, найти «более интересное место для наблюдений за жизнью зырян». Так началась первая в его жизни этнографическая экспедиция. Её основной задачей было изучение традиционной культуры коми и сбор этнографических коллекций для пополнения музейного собрания.В начале июня 1907 г., через 10 месяцев после возвращения из Коми края С.Сергель отправился, вновь по поручению Этнографического отдела, в своё следующее путешествие к саамам Норвегии и Финляндии. Исходной точкой экспедиции был г. Гаммерфест, расположенный на крайнем севере Норвегии, поскольку её целью был сбор этнографических коллекций у саамов норвежской северной провинции Финмаркен. Научная основательность, с которой он выполнил свои обязательства перед ЭО РМ, поручившему ему сбор этнографических коллекций по традиционной культуре коми и саамов, их качественный состав, впечатляют и в наши дни, когда уже известны результаты более поздних исследований за весь истекший период со времени его экспедиций. Материалы, собранные С.И.Сергелем, во многом уникальны, поскольку в них зафиксирован пласт в то время уходящей, а в наше время уже ушедшей культуры коми и зарубежных саамов. Его собрание охватывает широкий спектр этнографических тем, давая представительную характеристику традиционной культуры этих народов.В 1913 г. С.Сергель получил свидетельство об окончании университета. Сведения о дальнейшей его жизни весьма скудны. Известно, что в 1915-1916 гг. он работал в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ. чиновником Удельного округа Министерства Имперского Двора и уделов. С 1911 по 1922 семья жила в г. Вельске Вологодской (Архангельской) губ.После революции Сергей Иванович работает лесничим, а его жена - врачом.В 1922-м году семья переезжает в Московскую губернию. Сергель работает преподавателем географии в Волоколамском зооветеринарном (сельскохозяйственном) техникуме. В историю техникума он вошёл как «великий мастер и энтузиаст экскурсионного дела». Это время без преувеличения можно назвать «золотым веком» российского краеведения, поэтому совершенно естественно, что Сергель, опытный путешественник и исследователь народной культуры, лишённый возможности самореализации на должном уровне, искал приложения своих способностей и сил на краеведческом поприще. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы предположить, что такая деятельная натура, как С.Сергель, не мог быть полностью удовлетворён своей жизнью в Волоколамске, довольствуясь краеведческими экскурсиями по его окрестностям. В 1930 г. он пишет заявление в Комитет Севера при Президиуме ВЦИК, в котором просит назначить его краеведом на одну из северных культбаз, но изучение архивных документов, связанных с деятельностью этих учреждений, не выявило каких-либо интересующих нас сведений.С 1930 года Сергель Сергей Иванович работает в Москве в научно-исследовательском институту гражданского воздушного флота инженером-географом. (Сведения из личного дела сына Сергеля С.И.)Семья жила по адресу Москва, 1-й проезд Аэропорта, д.1, кв.23. Это были маленькие двухэтажные финские домики. У семьи было 2 комнаты.В Российском Этнографическом музее (Санкт-Петербург) находятся коллекции, собранные Сергелем С.И.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Там не станут возиться со всяким человеком. Это
здесь, в Сибири, все равно, кто бы ты ни был, хотя бы
убил сто человек — лишь бы был работник. У нас народ
обходительный.
— Хороша обходительность, — возражаю я, — не хотят
принять когда-то в чем-то провинившегося старика.
— Нет, я там никому не нужен, — повторил Нейман,—
уж помру здесь, как дикий зверь.
Как ни трудна эта жизнь в тайге, все же она бледнеет
перед прошлым приисковой жизни, о котором часто расска-
зывают в тайге.
Крепостного права в Сибири не было, но режим на
приисках по своей суровости не уступал, пожалуй, и кре-
постному праву.
Наем рабочих производился осенью на один год,
с 1 октября по 1 октября. Нанявшемуся давался за-
даток (до 100 рублей), который, обыкновенно, пропивался
вместе с последней одеждой. Почти голыми являлись рабо-
чие к условленному сроку на сборный двор, откуда уже
никого не выпускали.
Двор окружался казаками.
Партия под конвоем отводилась на прииски, где рабо-
чие поступали в полное распоряжение администрации.
Здесь рабочих изнуряли тяжелыми уроками, отнимав-
шими у них иногда 16 —17 часов. Бывали случаи, что
рабочие не успевали за день выполнить урок и не уходили
на ночь в казарму, а пересыпали час — другой в забое, где-
нибудь в сырой шахте или штольне.
После такого отдыха снова брались за работу, чтобы
избежать «конюховской», на которой жестоко секли розгами.
Иногда эта жизнь становилась не вмоготу, и тот или
иной рабочий убегал в тайгу, случалось, даже зимою. Тогда
на беглеца устраивалась охота со специально обученными
собаками, приводившая несчастного к той же конюшне,
если только его не выручала смерть от холода и голода.
Известна особенность человеческой памяти сохранять из
прошлого преимущественно приятные воспоминания и не
очень держаться за плохие. Может-быть, этим объясняется
сожаление о минувшем, высказываемое иногда стариками.
Дело в том, что раньше рабочий имел право на некоторую
часть «подъемного» золота, т.-е. находимого рабочим в забое
в виде самородков. Это право питало в рабочем надежду на
неожиданное счастье, в некоторых же случаях, действи-
тельно, делало его обладателем крупной суммы. С нею такой
Счастливец отправлялся в одно из тех сел, про которые
иные сибиряки с гордостью говаривали — «вот у нас так
село — пять кабаков, две церкви!». Здесь бралось возна-
граждение за все вчерашнее рабство и притом со всею
необузданностью темного, детски наивного человека. Широ-
кая и длинная улица сибирского села выстилалась кума-
чем, и по нему приискатель катался на тройке, швыряя
в народ пригоршни медяков.
После катания заезжал с подругою в магазин. Из мага-
зина выбегал торговец — чего молодцу угодно?
— Давай конец!
Бежит купец в лавку, хватает алую кипу, разматывает
конец, бегом подносит его гуляке.
— Бери! — кивает румяной подруге.
Хватается конец, тройка срывается с места и несется
по селу, гремя колокольчиком и бубенцами. За тройкой
алыми волнами ходит разматывающаяся кипа.
Так вознаграждали себя «счастливцы» за все несчастия.
Через несколько недель золото оказывалось в карманах ка-
батчиков и торговцев, и удачник снова тянулся в тайгу
на каторжный труд и на поиски нового счастья.
*
Когда был срыт обширный пласт, и остатки его в виде
обогащенных проработкой песков растянулись полоской по
канаве смыва, приступили к окончательной пробивке их на
бутаре. Бутару поставили здесь же, у песков.
Промывка велась, как всегда, с большим напряжением.
Сначала пески накладывались в колоду прямо заступами
с места, но через два — три часа около бутары все было
пробито, и далее материал подавался по выкатам на тачках.
Кто шел с тачкой шагом, кто почти бежал, и пески не-
прерывно валились в колоду, не давая минуты перевести
ДУХ.
Под вечер, уже в сумерках, когда выкатывались послед-
ние тачки, парень Митька, труском кативший свою тачку,
вдруг выпустил ее из рук. Тачка свалилась на бок, и сам
Митька, словно мешок, осел на узкий выкат. Голова легла
на колени, руки повисли, как плети.
Бросил гребок, с другими подбежал к нему.
— Что с тобой, товарищ?
У Митьки на лбу выступила испарина, глаза остекля-
лись.
— Ослаб, братцы...
— Давай, иди на стан, — распоряжается Адрианов.
Митька пробует двинуться и снова оседает на выкат.
Никита с чахоточным Василием берут Митьку под мышки
и ведут на стан. Обмякшие руки парня бессильно лежат
на плечах ведущих его, голова болтается на груди.
— Такого молодого нельзя на эту работу ставить,—
негодует Нейман.
— А я разве знаю силы каждого, трудно — не берись, —
оправдывается Адрианов, начиная съемку золота.
В глубоком молчании следят рабочие за тем, как Адриа-
нов очищает колоду и бутару от песка, как мало-по-малу
в разных местах показываются тускло желтеющие золотинки.
Вот они сгребаются в одну кучку и переправляются на
черпачек. На глаз золотников двадцать есть. Теперь остается
выбрать из ямок и щелей более мелкое золото. Адрианов
выливает из бутылочки в колоду и бутару струю ртути.
Растекаясь она растворяет в себе оставшееся золото, давая
творожистую амальгаму. Амальгама снимается на исачек
и нагревается на огне. Ртуть испаряется, и остается золото.
Всего получилось золотников двадцать пять.
Это был сбор не блестящий, но и не плохой. С ним
можно было и стоило работать.
Петр Иванович повеселел. Внутреннее напряжение, кото-
рое владело им последние дни, разрешилось благоприятно.
Разошлись на лице какие-то морщинки, в глазах загоре-
лись жизнь и надежда.
— Неужели это начало конца моих мытарств? Даже не
верится...
— Теперь так даже, пожалуй, хорошо, что пришлось
столь перетерпеть всего, — говорю я Петру Ивановичу,—
благополучие, доставшееся даром, не чувствуется и не це-
нится.
— Да, это верно, но годы-то ведь уходят...
— Зато, как хорошо будет потом вспомнить пережи-
тое! Оно горячим огнем и светом будет жить в ваших воспо-
минаниях и согреет еще не одну холодную минуту. От них
никто никогда не гарантирован.
— Ну, ладно. А кого же теперь и за что будет пилить
Фаина Прохоровна? — спросил Петр Иванович Адрианова.
— Найдет и кого и за что. Без этого ей не жизнь,—
ухмыльнулся Трофим Гаврилович.
Веселей стали и рабочие. Петр Иванович хотя и хозяин,
но хороший человек. Притом же все видели, что житье
его — сплошное мытарство, и это равняло хозяина и рабо-
чих. Уйти же в другое место, на другой прииск, или в ле-
тучку—всегда можно. Одно дело уходить по своему жела-
нию, и совсем другое, когда уходишь без желания.
Была суббота, и почти все ушли праздновать на прииск.
У разреза остались лишь я да чахоточный Василий.
Ветер стих, и небо мало-по-малу совершенно очистилось
от туч и облаков. Стало очень свежо, чувствовалась близость
ночного мороза.
— К утру хороший иней будет, запасай, Сергей, дров, —
посоветовал Василий, имея в виду мой сон вне шалаша,
под пихтой.
Дрова были собраны в достаточном количестве, и перед
шалашом затрещал яркий костер, выкидывая в темную
синеву вечера кучи золотых искр.
Василий обсушился, попил чаю и забрался в шалаш
спать.
Долго кашлял, отхаркивался и, наконец, заснул.
Трудовой день взял все силы, и неудержимо влекло
ко сну. С другой стороны вечер был очень красив, и хоте-
лось посидеть спокойно у греющего огня и отдаться каким-
нибудь иным мыслям, не тем, что одолевали в течение дня.