Листья травы (Leaves of Grass)

Темные, мрачные тени в мерцанье

свечей и ламп,

В пламени красном, в дыму

смоляном огромного факела

Тела на полу вповалку и на

церковных скамьях;

У ног моих - солдат, почти мальчик,

истекает кровью (раненье

в живот);

Кое-как я остановил кровотеченье

(он побелел, словно лилия);

Перед тем как уйти, я снова окинул

все взглядом;

Санитары, хирурги с ножами, запах

крови, эфира,

Нагроможденье тел в разных позах,

живые и мертвые;

Груды, о, груды кровавых тел - даже

двор переполнен,

На земле, на досках, на носилках,

иные в корчах

предсмертных;

Чей-то стон или вопль, строгий

докторский окрик;

Блеск стальных инструментов при

вспышках факелов

(Я и сейчас вижу эти кровавые тела,

вдыхаю этот запах);

Вдруг я услышал команду: "Стройся,

ребята, стройся!"

Я простился с юношей - он открыл

глаза, слегка улыбнулся,

И веки сомкнулись навек, - я ушел в

темноту,

Шагая сквозь мрак, шагая в шеренге,

шагая

По неизвестной дороге.

ЛАГЕРЬ НА РАССВЕТЕ, СЕДОМ И

ТУМАННОМ

Лагерь на рассвете, седом и

туманном,

Когда, проснувшись так рано, я

выхожу из своей палатки,

Когда бреду по утренней прохладе

мимо лазаретной палатки,

Три тела я вижу, их вынесли на

носилках и оставили без

присмотра,

Каждое накрыто одеялом, широким

коричневатым шерстяным

одеялом,

Тяжелым и мрачным одеялом,

закрывающим все сверху донизу.

Из любопытства я задерживаюсь и

стою молча,

Потом осторожно отворачиваю

одеяло с лица того, кто ближе;

Кто ты, суровый и мрачный старик,

давно поседевший,

с запавшими глазами?

Кто ты, мой милый товарищ?

Потом я иду ко второму - а кто ты,

родимый сыночек?

Кто ты, милый мальчик, с детской

пухлостью щек?

Потом - к третьему - лицо ни

старика, ни ребенка, очень

спокойное, словно из прекрасной

желто-белой слоновой

кости;

Юноша, думаю, что признал тебя, -

думаю, что это лицо -

лицо самого Христа,

Мертвый и богоподобный, брат всем

и каждому, он снова

лежит здесь.

КОГДА Я СКИТАЛСЯ В

ВИРГИНСКИХ ЛЕСАХ

Когда я скитался в Виргинских

лесах

Под музыку листьев, под ногами

шуршавших (была уже осень),

Я заметил под деревом могилу

солдата,

Он был ранен смертельно и

похоронен при отступленье - я

сразу все понял:

Полдневный привал, подъем! Надо

спешить! И вот надпись

Нацарапана на дощечке, прибитой к

стволу:

"Храбрый, надежный, мой хороший

товарищ".

Долго я стоял там и думал, а потом

побрел дальше.

Немало лет протекло с тех пор,

немало событий,

Но в смене лет, событий, наедине и

в толпе, я порой вспоминаю

Могилу неизвестного солдата в

Виргинских лесах, с надписью

краткой:

"Храбрый, надежный, мой хороший

товарищ".

КАК ШТУРМАН

Как штурман, что дал себе слово

ввести свой корабль в гавань,

хотя бы его гнало назад и часто

сбивало с пути,

Как следопыт, что пробирается

вглубь, изнуренный

бездорожною далью,

Опаленный пустынями,

обмороженный снегами, промоченный

реками, идущий вперед

напролом, пока не доберется

до цели, -

Так даю себе слово и я сложить для

моей страны - услышит ли

она или нет - боевую походную

песню,

Что будет призывом к оружью на

многие года и века.

ВРАЧЕВАТЕЛЬ РАН

<>

1

<>

Согбенный старик, я иду среди

новых лиц,

Вспоминая задумчиво прошлое,

отвечаю ребятам

На их: "Расскажи нам, дед", и

внемлющей мне молодежи

(Взволнован, ожесточен, я думал

забить боевую тревогу,

Но пальцы мои разжались, голова

поникла, - я снова

Стал раненым боль облегчать, над

мертвыми молча

скорбеть);

Скажи о военных годах, об их

неистовом гневе,

Об их беспримерных героях (иль

только одной стороны? Ведь

был так же храбр и противник),

Так будь же свидетелем вновь -

расскажи о двух армиях

мощных,

О войске стремительном, славном, -

поведай о том, что видел,

Что врезалось в память тебе. Какие

битвы,

Победы и пораженья, осады навек ты

запомнил?

<>

2

<>

О девушки, юноши, любимые и

дорогие.

От ваших вопросов опять в памяти

прошлое встало;

Вновь я, солдат, покрытый пылью и

потом, прямо с похода

Кидаюсь в сраженье и с криком

после удачной атаки

Врываюсь во взятый окоп." Но вдруг

словно быстрый поток

все уносит,

И все исчезает, - не вспомню о

жизни солдатской

(Помню, что было много лишений,

мало утех, но я был

доволен).

В молчанье, в глубоком раздумье,

В то время как мир житейских забот

и утех дальше несется,

Забытое прочь унося, - так волны

следы на песке смывают, -

Я снова вхожу осторожно в двери (и

вы все вокруг,

Кто б ни были, тихо идите за мной и

мужества не теряйте).

Неся бинты, воду и губку,

К раненым я направляюсь поспешно,

Они лежат на земле, принесенные с

поля боя,

Их драгоценная кровь орошает траву

и землю;

Иль под брезентом палаток, иль в

лазарете под крышей

Длинный ряд коек я обхожу, с двух

сторон, поочередно,

К каждому я подойду, ни одного не

миную.

Помощник мой сзади идет, несет

поднос и ведерко,

Скоро наполнит его кровавым

тряпьем, опорожнит и снова

наполнит.

Осторожно я подхожу, наклоняюсь,

Руки мои не дрожат при перевязке

ран,

С каждым я тверд - ведь острая боль

неизбежна,

Смотрит один с мольбой (бедный

мальчик, ты мне незнаком,

Но я бы пожертвовал жизнью для

твоего спасенья).

<>

3

<>

Так я иду! (Открыты двери времени!

Двери лазарета

открыты!)

Разбитую голову бинтую (не срывай,

обезумев, повязки!),

Осматриваю шею кавалериста,

пробитую пулей навылет;

Вместо дыханья - хрип, глаза уже

остеклели, но борется жизнь

упорно.

(Явись, желанная смерть! Внемли, о

прекрасная смерть!

Сжалься, приди скорей.)

С обрубка ампутированной руки

Я снимаю корпию, счищаю сгустки,

смываю гной и кровь;

Солдат откинул в сторону голову на

подушке,

Лицо его бледно, глаза закрыты (он

боится взглянуть

на кровавый обрубок,

Он еще не видел его).

Перевязываю глубокую рану в боку,

Еще день, другой - и конец, видите,

как тело обмякло, ослабло,

А лицо стало иссиня-желтым.

Бинтую пробитое плечо,

простреленную ногу,

Очищаю гнилую, ползучую,

гангренозную рану,

Помощник мой рядом стоит, держа

поднос и ведерко.

Но я не теряюсь, не отступаю,

Бедро и колено раздроблены,

раненье в брюшину.

Все раны я перевязываю спокойно

(а в груди моей полыхает

пожар).

<>

4

<>

Так в молчанье, в глубоком раздумье

Я снова по лазарету свой обход

совершаю;

Раненых я успокоить стараюсь

ласковым прикосновеньем,

Над беспокойными ночи сижу, есть

совсем молодые,

Многие тяжко страдают, - грустно и

нежно о них вспоминаю.

(Много солдат обнимало вот эту

шею любовно,