История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 читать книгу онлайн
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский История русской литературы с древнейших времен по 1925 год История русской литературы с древнейших времен по 1925 г.В 1925 г. впервые вышла в свет «История русской литературы», написанная по-английски. Автор — русский литературовед, литературный критик, публицист, князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890—1939). С тех пор «История русской литературы» выдержала не одно издание, была переведена на многие европейские языки и до сих пор не утратила своей популярности. Что позволило автору составить подобный труд? Возможно, обучение на факультетах восточных языков и классической филологии Петербургского университета; или встречи на «Башне» Вячеслава Иванова, знакомство с плеядой «серебряного века» — О. Мандельштамом, М. Цветаевой, А. Ахматовой, Н. Гумилевым; или собственные поэтические пробы, в которых Н. Гумилев увидел «отточенные и полнозвучные строфы»; или чтение курса русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета в 20-х годах... Несомненно одно: Мирский являлся не только почитателем, но и блестящим знатоком предмета своего исследования. Книга написана простым и ясным языком, блистательно переведена, и недаром скупой на похвалы Владимир Набоков считал ее лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский. Комментарии Понемногу издаются в России важнейшие труды литературоведов эмиграции. Вышла достойным тиражом (первое на русском языке издание 2001 года был напечатано в количестве 600 экз.) одна из главных книг «красного князя» Дмитрия Святополк-Мирского «История русской литературы». Судьба автора заслуживает отдельной книги. Породистый аристократ «из Рюриковичей», белый офицер и убежденный монархист, он в эмиграции вступил в английскую компартию, а вначале 30-х вернулся в СССР. Жизнь князя-репатрианта в «советском раю» продлилась недолго: в 37-м он был осужден как «враг народа» и сгинул в лагере где-то под Магаданом. Некоторые его работы уже переизданы в России. Особенность «Истории русской литературы» в том, что она писалась по-английски и для англоязычной аудитории. Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.). Николай Акмейчук Русская литература, как и сама православная Русь, существует уже более тысячелетия. Но любознательному российскому читателю, пожелавшему пообстоятельней познакомиться с историей этой литературы во всей ее полноте, придется столкнуться с немалыми трудностями. Школьная программа ограничивается именами классиков, вузовские учебники как правило, охватывают только отдельные периоды этой истории. Многотомные академические издания советского периода рассчитаны на специалистов, да и «призма соцреализма» дает в них достаточно тенденциозную картину (с разделением авторов на прогрессивных и реакционных), ныне уже мало кому интересную. Таким образом, в России до последнего времени не существовало книг, дающих цельный и непредвзятый взгляд на указанный предмет и рассчитанных, вместе с тем, на массового читателя. Зарубежным любителям русской литературы повезло больше. Еще в 20-х годах XIX века в Лондоне вышел капитальный труд, состоящий из двух книг: «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского» и «Современная русская литература», написанный на английском языке и принадлежащий перу… известного русского литературоведа князя Дмитрия Петровича Святополка-Мирского. Под словом «современная» имелось в виду – по 1925 год включительно. Книги эти со временем разошлись по миру, были переведены на многие языки, но русский среди них не значился до 90-х годов прошлого века. Причиной тому – и необычная биография автора книги, да и само ее содержание. Литературоведческих трудов, дающих сравнительную оценку стилистики таких литераторов, как В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий, еще недавно у нас публиковать было не принято, как не принято было критиковать великого Л.Толстого за «невыносимую абстрактность» образа Платона Каратаева в «Войне и мире». И вообще, «честный субъективизм» Д.Мирского (а по выражению Н. Эйдельмана, это и есть объективность) дает возможность читателю, с одной стороны, представить себе все многообразие жанров, течений и стилей русской литературы, все богатство имен, а с другой стороны – охватить это в едином контексте ее многовековой истории. По словам зарубежного биографа Мирского Джеральда Смита, «русская литература предстает на страницах Мирского без розового флера, со всеми зазубринами и случайными огрехами, и величия ей от этого не убавляется, оно лишь прирастает подлинностью». Там же приводится мнение об этой книге Владимира Набокова, известного своей исключительной скупостью на похвалы, как о «лучшей истории русской литературы на любом языке, включая русский». По мнению многих специалистов, она не утратила своей ценности и уникальной свежести по сей день. Дополнительный интерес к книге придает судьба ее автора. Она во многом отражает то, что произошло с русской литературой после 1925 года. Потомок древнего княжеского рода, родившийся в семье видного царского сановника в 1890 году, он был поэтом-символистом в период серебряного века, белогвардейцем во время гражданской войны, известным литературоведом и общественным деятелем послереволюционной русской эмиграции. Но живя в Англии, он увлекся социалистическим идеями, вступил в компартию и в переписку с М.Горьким, и по призыву последнего в 1932 году вернулся в Советский Союз. Какое-то время Мирский был обласкан властями и являлся желанным гостем тогдашних литературных и светских «тусовок» в качестве «красного князя», но после смерти Горького, разделил участь многих своих коллег, попав в 1937 году на Колыму, где и умер в 1939.«Когда-нибудь в будущем, может, даже в его собственной стране, – писал Джеральд Смит, – найдут способ почтить память Мирского достойным образом». Видимо, такое время пришло. Лучшим, самым достойным памятником Д.П.Мирскому служила и служит его превосходная книга. Нелли Закусина "Впервые для массового читателя – малоизвестный у нас (но высоко ценившийся специалистами, в частности, Набоковым) труд Д. П. Святополк-Мирского". Сергей Костырко. «Новый мир» «Поздней ласточкой, по сравнению с первыми "перестроечными", русского литературного зарубежья можно назвать "Историю литературы" Д. С.-Мирского, изданную щедрым на неожиданности издательством "Свиньин и сыновья"». Ефрем Подбельский. «Сибирские огни» "Текст читается запоем, по ходу чтения его без конца хочется цитировать вслух домашним и конспектировать не для того, чтобы запомнить, многие пассажи запоминаются сами, как талантливые стихи, но для того, чтобы еще и еще полюбоваться умными и сочными авторскими определениями и характеристиками". В. Н. Распопин. Сайт «Book-о-лики» "Это внятный, добротный, без цензурных пропусков курс отечественной словесности. Мирский не только рассказывает о писателях, но и предлагает собственные концепции развития литпроцесса (связь литературы и русской цивилизации и др.)". Николай Акмейчук. «Книжное обозрение» "Книга, издававшаяся в Англии, написана князем Святополк-Мирским. Вот она – перед вами. Если вы хотя бы немного интересуетесь русской литературой – лучшего чтения вам не найти!" Обзор. «Книжная витрина» "Одно из самых замечательных переводных изданий последнего времени". Обзор. Журнал «Знамя» Источник: http://www.isvis.ru/mirskiy_book.htm === Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890-1939) ===
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
торжественность несколько снимается острым и горьким чувством
«метафизической иронии», но только у Белого она уступает место настоящему
и неотразимому чувству юмора. От торжественности происходит пристрастие к
«высоким словам»: «тайна», «бездна» и т. д. – знакомые нам еще по
Мережковскому, становятся самыми употребительными словами в словаре
символистов. Другая общая черта – значение, придаваемое эмоциональной
ценности самих звуков. Подобно Малларме, русские символисты старались
приблизить искусство поэзии к его близнецу – искусству музыки. В их
творчестве логическая ценность слов отчасти стиралась; слова – особенно
эпитеты – употреблялись не столько ради их прямого значения, сколько ради
112
эмоциональной ценности их формы и звучания: из знаков слова становятся, как
сказал русский критик, «фонетическими жестами». Это частичное подчинение
смысла звуку и использование слов как символов, отчего у каждого слова и
образа оказывалось множество значений, – производило общее впечатление
темноты, которую читатели долго считали неизбежной чертой «декадентской»
поэзии.
Сначала символизм был «западническим», поскольку главной его задачей
было поднять уровень поэтического мастерства и ввести новые формы
поэтического выражения – а это легче всего было сделать, учась на
иностранных примерах. «Иностранный» элемент навсегда остался одной из
составляющих символизма, но у него была и «славянофильская» душа.
Развитие символизма шло от иностранных образцов обратно к национальной
традиции. Большую роль в этой эволюции сыграл Достоевский – символисты
были в полной мере захвачены общей для своего времени «достоевщиной».
Чуть ли не каждый символист находился под влиянием индивидуализма и
трагической концепции жизни, свойственной великому писателю. Но кроме
того, символисты играли ту же роль в «открытии» и переоценке русской
литературы, какую Дягилев и Бенуа играли в русском искусстве. Они вернули к
жизни многих забытых, полузабытых или недооцененных писателей и влили
свежую кровь в понимание русских классиков. Они освободили классику от
глянца, наложенного на нее авторами учебников, и от интеллигентских общих
мест, и, хотя иногда сами затемняли ее лаком своих мистических
интерпретаций, они все-таки замечательно справились со своей задачей,
представив прошлое русской литературы в новом и неожиданном свете.
Кроме всего прочего, несмотря на свою манерность и известную
ограниченность, символисты были очень талантливы и очень много внимания
уделяли мастерству – отчего они и занимают такое большое место в истории
русской литературы. Их стиль может не нравиться, но нельзя не признать, что
они оживили русскую поэзию, вывели ее из состояния безнадежной прострации
и что их век был вторым золотым веком стиха, уступающим только первому
золотому веку русской поэзии – эпохе Пушкина.
Первые слабые симптомы нового движения проявились около 1890 г. в
произведениях двух поэтов, начавших с зауряднейших гражданских стихов, –
Минского и Мережковского. Но помимо большего интереса к метафизике, вкуса
к метафоре и (у Мережковского) чуть более высокого уровня техники, эта
поэзия мало отличается от общего направления поэзии восьмидесятников и
особой ценности не имеет. Бальмонт и Брюсов – вот кто были настоящие
зачинатели, которые тараном пошли на обывательскую тупость, – и когда они
выиграли битву, те же обыватели признали их величайшими поэтами века.
Бальмонт и Брюсов появились в печати в одном и том же году (у Бальмонта
вышел сборник Под северным небом, у Брюсова стихи в альманахе Русские
символисты) – в 1894 г. – последнем году царствования Александра III.
2. БАЛЬМОНТ
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. в поместье своего
отца недалеко от Иваново-Вознесенска – «русского Манчестера». Он считал,
что его семья – выходцы из Шотландии. Сначала Бальмонта по политическим
мотивам исключили из гимназии, потом из Московского университета. Все-таки
ему удалось получить диплом юриста в Ярославле. Там в 1890 г. он напечатал
первую книгу стихов – совершенно незначительную и не обратившую на себя
никакого внимания. По-настоящему литературная карьера Бальмонта
начинается с публикации сборника Под северным небом в 1894 г. В девяностых
113
годах Бальмонта считали самым многообещающим из «декадентов», и
журналы, претендовавшие на «современность», охотно открывали ему свои
страницы. Бальмонт продолжал печатать поэтические сборники, лучшие его
стихи вошли в сборники Горящие здания (1900) и Будем как солнце (1903).
После них талант его быстро стал клониться к закату, и хотя он продолжал
выпускать по сборнику в год, все, что появилось после 1905 г., ценности не
представляет. В 1890-х гг. он забыл о своих гимназических революционных
настроениях и, как и прочие символисты, был на удивление
«негражданственным», но в 1905 г. вступил в партию С.-Д. и выпустил сборник
тенденциозных и крикливых партийных стихов Песни мстителя. Однако в
1917 г. Бальмонт занял твердую антибольшевистскую позицию и в конце
концов эмигрировал. Сейчас он живет во Франции. Он успел много
попутешествовать и видел много экзотических стран, в том числе Мексику и
острова Южных морей.
Написал Бальмонт очень много. Но большую часть им написанного можно
смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г.,
большинство его многочисленных переводов (полный метрический перевод
Шелли особенно плох; Эдгар По, напротив, вполне приемлем) и всю без
исключения прозу – наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской
литературе. В пантеоне подлинных поэтов он останется шестью стихотворными
сборниками, опубликованными с 1894 по 1904 г. Даже в этих книгах он очень
неровен, потому что, хотя у него в ту пору был настоящий песенный дар, он
никогда не умел работать над стихом, а только пел, как птичка. Но у него было
острое чувство формы, которая играет в его стихах важную роль, потому что
главное в них звук и напев. В 1890-х и в начале 1900-х гг. читатели были
поражены богатством его ритмов и вокальным узором, который казался даже
излишним, смущающим, а для уха радикальных пуритан – безнравственным.
В русской поэзии такое пиршество звука было новшеством; элементы его были
заимствованы (без рабского подражания) у Эдгара По и у Шелли, автора
Облака, Индийской серенады и К ночи. Только Бальмонт менее точен и
математичен, чем По, и бесконечно менее тонок, чем Шелли. Успех бросился
ему в голову, и сборник Будем как солнце переполнен восклицаниями типа:
«Я – изысканность русской медлительной речи». Такая нескромность не совсем
безосновательна, так как по звуку Бальмонт действительно превзошел всех
русских поэтов. Но его стихам не хватает именно изысканности. Они
удивительно лишены оттенков и «окончательной отделки». У Бальмонта был
достаточно широкий диапазон чувств: от смелого fortissimo наиболее
характерных стихов из Будем как солнце до нежных, приглушенных тонов
Былинок и Сонной одури, но каждый раз чувство получается у него простым,
монотонным, однообразным. Еще один серьезный недостаток поэзии
Бальмонта, – присущий также Брюсову, – полное отсутствие чувства русского
языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи
его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы. Многие стихи
Бальмонта были переведены на английский – переводить их легко. Особенно
хороши переводы П. Сельвера в книге Modern Russian Poets ( Современные
