Две души Арчи Кремера (СИ)

Все те же Барти и Улли не раз и не два попытались напоить Арчи; это, в принципе, было даже забавно – пить местные настойки, слегка притворяться, что пьян, а потом, когда они расслабятся, сами напьются, внезапно протрезветь: у них делались офигенные рожи. Улли однажды зашел настолько далеко, что подсыпал Арчи «зайку» – новомодный наркотик, подавляющий волю, способствующий внушению, немного, но слабо стимулирующий чувственность, часто используемый на свиданиях, чтобы гарантированно заполучить свою порцию секса. Сволочь он, конечно, редкая, но, как ни странно, обаятельный. Откуда ему было знать, что такие штуки на Арчи в принципе не действуют: Арт провел анализ напитка, указал на концетрацию, сообщил о возможном воздействии – и нейтрализовал «зайку». Арчи широко раскрыл глаза, приоткрыл рот и начал внимать. Улли старался, заливал о чем-то невнятном, подкрадывался все ближе. Спросил неожиданно:

– У тебя подруга же есть?

– А? – удивился Арчи.

– Подруга, говорю, есть? Невеста там, девушка.

Арчи рассеянно улыбнулся и покачал головой.

– А может, ты с мамкиной подругой того? – подмигнул Улли. Арчи снова улыбнулся и покачал головой. Улли следил за ним, нервно облизывал губы, смотрел то на губы Арчи, то на его глаза. И неожиданно: – Или там… с соседом?

– С соседом? – растерянно повторил Арчи.

– Ага. Или там… с приятелем.

Арчи, обмякнув, недоуменно смотрел на него.

– Ну ты знаешь. Мужики ведь могут и не только с бабами. Они и того, с мужиками. Ты в курсе?

Подумав, Арчи с серьезным видом кивнул головой.

Улли гладил его бедро, еще что-то рассказывал. Арчи делал вид, что слушает, и смотрел на него, и пытался определить: противно ему, страшно – или как?

Возможно, Арт доложит об этом кому там нужно. Или не доложит, в конце концов, личное время, Арчи имеет право на свою жизнь, на капельку уединения. На прямой запрос Арчи этот гадский искин начал сообщать, что находит поведение Ульриха Как-его-там не соответствующим общепринятым правилам поведения, но неопасным, оценивает угрозу как минимальную, несмотря на недопустимое применение наркотических веществ, поэтому если Арчи настаивает, он готов обеспечить некоторую свободу действий и даже вроде как погрузиться в стэнд-бай, но настаивает на включении тревожной кнопки и бла, бла, бла, а Арчи, наплевав на бесконечные инструкции, воззвания к благоразумию и чему еще, позволял этому проходимцу Улли целовать себя. Ему было жутко любопытно – и да, приятно. Но странно. Особенно когда Улли добрался до паха. Арчи ощущал его руку – но не ощущал возбуждения. Он ухватил Улли за запястье и недовольно прищурился.

– Так ты вообще откуда здесь оказался? – как ни в чем не бывало, спросил Улли, разглядывая его лицо с совсем близкого расстояния, поглаживая его, но уже куда более пристойным жестом.

Арчи пожал плечами.

– А что? – полюбопытствовал он.

Улли переместился, словно навис над ним. С такого угла его лицо казалось хищным – нос вытянулся, как будто превратился в коршуний клюв, щеки спрятались в тень, глаза угрожающе поблескивали на их фоне. Арчи полулежал, смотрел на него сверху вниз и лениво думал, что, наверное, он должен чисто подсознательно сдаться на его милость. Ну или затрепыхаться, попытаться вырваться. А ему было интересно: что дальше?

Дальше Улли еще раз целовал его. Арчи снова убедился: те люди, которые создавали его тело – они были феноменально щедрыми. Его губы – чувствовали чужой язык, его дыхание, сам Арчи – ощущал осторожный запрос Арта, как реагировать: усиливать ощущения, стимулировать возбуждение, или как? Потому что есть и такая возможность, а Арчи уже полноценные восемнадцать лет, совершеннолетие, полная дееспособность, признанная даже администрацией центра, все дела. Арчи отмахнулся – на кой бы ему это. Куда любопытней было следить за Улли. Целовавшим его все жадней, дышавшим все тяжелей, становившимся все более агрессивным – откровенно, демонстративно агрессивным, но при этом не ощущавшимся как угроза.

Он внезапно оттолкнул от себя Арчи, выпрямился, уставился на него обличающе, прошипел:

– Тебе, сука, что, не нравится?

– Нравится, – подумав, признал Арчи.

– Ну, ты, бля… – выдохнул Улли, опустил голову, засмеялся. – Я, бля, прямо вижу, как тебе нравится.

Арчи пожал плечами.

Улли посмотрел на него – внимательно, подозрительно; Арчи подумалось, что он изнывал от желания спросить, неужели на него и «зайка» не подействовал. Но дураков не было подставляться, признавая применение полулегальных веществ, и очевидно же было и без подтверждения, что не подействовал. Улли и встал. Он был возбужден – очень возбужден. Нет, поправил себя Арчи: как раз наоборот, чисто эмоционально Улли как раз успокоился. Очевидно, эрекция, какая бы ни сильная, причиняла не так чтобы очень много дискомфорта.

– Ты… смотри осторожней, Кремер. Тут разный народ бывает. Некоторые не остановятся. В такой ситуации в смысле, – процедил он. – С огнем играешь.

Арчи сел, выпрямился, внимательно посмотрел на него. Опустив глаза, кивнул:

– Наверное.

Добавил:

– Спасибо.

Улли недоверчиво засмеялся.

– Ты малахольный, – признал он. – За такое не благодарят.

Арчи улыбнулся. Возможно.

Все это начало казаться безнадежной древностью, уже когда Арчи подъезжал к центру. На мотоцикле, ключи от которого были вручены ему на восемнадцатилетие. Зоннберг вообще был доволен разумностью Арчи до такой степени, что нисколько не колебался, разрешать ему отпуск или не разрешать, оптускать в дали дальние по личным целям или нет, позволять управлять мотоциклом или нет. Когда Арчи признался Пифию Манелиа в редком порыве откровенности, что в качестве средства передвижения хотел бы именно мотоцикл, тот удивился. Сказал:

– Я почему-то думал, что ты выберешь более классические средства передвижения.

Арчи удивился: а мотоцикл – это что? Колеса, двигатель, все дела. Классическое средство ведь.

Пифий имел в виду немного другое, наверное: Арчи отличало стремление к надежности, к стабильности, к постоянству. Во всем: в том, как была организована его виртуальная библиотека, личные вещи; как строились отношения с другими людьми, как они начинались. Арчи цеплялся за старые знакомства, остерегался новых или привыкал к ним непривычно долго; он привязывался к старым вещам, с подозрением относился к новым, старался по возможности не менять ничего в своей жизни, не смотря ни на что. Объяснимая особенность, учитывая его жизнь: Арчи, казалось, привык к своему телу, к его бесконечным возможностям, с охотой, иногда даже с азартом экспериментировал в угоду всем этим испытателям, но физические возможности – это одно, а ожидания от людей, от будущего – это другое. Такое корректировалось только в рамках, которые были приемлемы самим Арчи. А нейрокоррекция, всякие суггестивные и гипнотерапии были шагом, для которого не было медицинских оснований, а более глобально – которые с неодобрением расценились бы в генштабе, для чего очень ловко был бы предъявлен ярлык «неэтично»; помимо этого – интересны были сами адаптивные возможности человеческой психики в таких условиях, а на ком еще их исследовать, как не на таком отличном объекте?

Поставив мотоцикл в гараже центра, взяв рюкзак, идя в свою комнату, Арчи думал о нескольких днях отпуска, которые пообещал ему Зоннберг перед следующим этапом проекта в их бесконечной череде. Хотелось чего-нибудь этакого. Невероятного. Тихого и уютного. Чтобы контраст с предыдущими тремя месяцами был особенно осязаемым, чтобы на фоне этого отпуска воспоминания о гарнизоне потускнели до неразличимости. Но до этого еще нужно было дожить, а пока нудные разборки всех этих дней, часов, чуть ни не посекундный анализ, бесконечные тесты, испытания, допросы – начиная от Пифия, заканчивая Зоннбергом. А то еще и из генштаба придет какой-нибудь зануда и будет допытываться. Великая плата за малую радость быть здоровым.

Арчи только поставил рюкзак и подошел к окну, как ему пришло сообщение от Пифия: «добро пожаловать обратно, не хочешь заглянуть ко мне?». Арчи не хотел. Он очень не хотел. Более того, он хотел немного отдохнуть от людей, даже Арту заткнуть рот и тихо-тихо посидеть где-нибудь в укромном месте. Но он послушно ответил: «через полчаса загляну». Затем открыл окно и сел на подоконник.