Если вызов брошен (СИ)

— Мне пора завести привычку сжигать письма, — бросил Дик зло, прикидывая, мог ли Рокэ управиться столь быстро. — Мы уезжаем немедленно?

— Мне кажется, вы хотели бы повидаться с той, ради которой готовы были умереть.

Куда они едут, Дик догадался сразу, но оказался немало удивлен, когда их не только проводили на женскую половину королевского дворца, но и вызвали Айрис. В четыре часа утра!

Заспанная, кутающаяся в плед сестра ничем не выказала недовольства, только вздохнула и произнесла:

— Я же говорила, что так просто все это не кончится.

Дик улыбнулся.

Вниманием очень скоро появившейся в комнате вдовствующей королевы Матильды завладел Рокэ, их разговора слышно не было, но вначале Ее Величество практически нависала над соберано Кэналлоа, уперев руки в бока, но затем сменила гнев на милость.

Прощание прошло несколько сумбурно, но уверенность в том, что Айрис точно ничего не грозит, грела сердце.

— Спрашивай, — сказал Рокэ, когда за спиной закрылись ворота столицы. — У тебя такой вид, словно каждую секунду готов поворотить коня и ускакать в сторону своего Надора, — несмотря на шутливый тон, его глаза оставались холодными, а лицо и вовсе застыло гальтарской маской.

Дик вздохнул, а потом выложил все, что успел надумать за последние часы. Про астролога в том числе. К концу его гневной речи взгляд Рокэ потеплел.

— Ясно, — только и ответил тот.

— Это все?

— Придется обождать вечера, — Рокэ повел плечом. — Если мои объяснения окажутся неудовлетворительными, ты всегда сможешь повернуть к Надору, я даже выделю тебе своих людей, — и, дав шенкелей Моро, унесся далеко вперед.

Бедный Баловник! Если бы конь мог говорить, он, наверное, проклял бы и дорогу, и солнце, с каждым часом все выше карабкавшееся по небосводу, и собственного седока, понукающего его столь нещадно. Дик чувствовал себя не лучше: от запаха конского пота свербело в носу, к тому же он задерживал отряд. В конце концов Хуан сжалился над всеми, и Дик пересел на солового резвого конька Соро, единственным недостатком которого была кусачесть. Правда, доставалось почему-то не Дику, а окружающим.

Постоялого двора они достигли уже глубокой ночью. Дик сполз с седла, размышляя над тем, что в жизни столько не ездил. Одно дело проводить в дороге день, перемежая неспешный шаг с кентером, и совсем другое — гнать бешеным галопом от рассвета до заката. Баловник, прискакавший последним (и, к удивлению Дика, не свалившийся тотчас), наградил его взглядом, похожим на тот, каким окидывала домашних очень недовольная эрэа Мирабелла. Пришлось потратить минимум час, чтобы вновь заслужить благосклонность собственного жеребца, а заодно поближе сойтись с Соро.

Стоило Дику войти в отведенную ему комнату, как все силы его мгновенно покинули. Их хватило только на то, чтобы дойти до кровати и стащить сапоги. Он думал, сон накроет его немедленно, но ошибся. Собственное тело напоминало какой-то туго стянутый клубок, и расслабляться отказывалось. Дик метался на постели, да еще в окно начала бить особенно настырная ветка.

То, что возле его окна никаких деревьев нет и не было, Дик сообразил, уже встав и подойдя к окну, за которым на узенькой приступке обнаружился Рокэ. Дик открыл окно и обреченно вздохнул:

— Вы никогда не устаете?

— Привык, — Рокэ повел плечом. — Впустишь? Не хотел ломиться в дверь и будить половину постояльцев.

Дик посторонился.

— Ты ждал моих объяснений, — оказавшись в комнате, Рокэ закрыл окно и, ни в чем не чувствуя стеснения, прошел к кровати и устроился на ней с ногами, благо сапоги оставил у себя, предпочитая штурмовать карнизы босиком. — Я не терплю не оправдывать ожиданий тех, кто мне небезразличен, — и протянул конверт.

Дик удивленно проследил за ним взглядом.

— Недавно я позволил себе сунуть нос в послание, адресованное тебе. Не вижу ничего дурного, если ты отплатишь мне той же монетой, — заявил Рокэ и, зевнув, заметил: — Если я стану рассказывать, ты можешь и не поверить, а так… тебе ведь знаком почерк собственного отца?

Дик кивнул, но подходить не стремился. Рокэ вздохнул, уронил конверт на постель и повернулся лицом к стене:

— Разбудишь, когда дочитаешь.

Впору было возмутиться подобной наглостью.

Очень скоро дыхание Рокэ выровнялось и стало глубоким, и только тогда Дик решился взять письмо.

Почерк он узнал сразу. Странно, что отец никогда не рассказывал, как во время войны в Кадане каким-то чудом умудрился спасти жизнь Росио, сына соберано Алваро. Во всяком случае, именно об этом вспоминал Эгмонт Окделл, прося позаботиться о своем сыне нынешнего соберано Кэналлоа.

— Мой полк попал на стык атаки центрального и левого флангов противника. Нас зажали с двух сторон. Если бы не кавалерия, которую привел генерал Окделл, выжили бы единицы, и уж точно не я, — голос Рокэ не казался сонным.

— Я не понимаю… — начал Дик и не закончил.

Рокэ повернулся к нему. В неверном свете свечи синие глаза блестели почти как у кота.

— Я не знаю, какими доводами руководствовался Эгмонт, — признался он. — Мои ты знаешь.

— Долг жизни, — Дик кивнул. Вот только теперь у него в голове не укладывался тот вечер, который они провели вдвоем в спальне в столичном особняке кэналлийского посольства на улице Мимоз. Ведь, в сущности, именно тогда он согласился на эту поездку. — Почему ты не показал письмо сразу?

Рокэ смотрел на него очень внимательно; казалось, читал мысли, и общий ход их ему сильно не нравился.

— Почему?.. — он поднялся, встал у Дика за спиной и, положив ладони ему на плечи, принялся проводить по коже: сначала легко, затем все сильнее, разогревая застывшие мышцы, заставляя их расслабиться. — Наверное, потому, что не терплю покорности. Со мной можно быть добровольно, но не по указке главы Дома. Или я потерял голову? Или… вряд ли я готов забираться в лабиринт причин в середине ночи, когда выезжать уже с рассветом.

То ли эти слова, то ли все же движения заставили Дика успокоиться. В конце концов, его все устраивало (и то, как его медленно раздели и уложили на кровать, а потом продолжили массировать плечи, спину, бедра, — тоже).

========== Эпилог ==========

Дик смотрел на портрет в старой серебряной раме. Художник был великолепен, по технике и легкости кисти его удалось бы сравнить разве только с самим Диамни Коро.

Однако вовсе не мастерство исполнения, не четкость в отражении лиц и не сама композиция затрагивали до глубины души. В легких черных доспехах стоял никто иной, как Рамиро Младший. Сын того самого Рамиро Предателя был одного телосложения с Рокэ. Волосы так же завивались крупными волнами в условиях влажного бриза Алвасете. Ярко-синие глаза смотрели прямо и с вызовом, но черты лица казались менее привлекательными, более хищными и суровыми. Впрочем, Дика взволновал не столько он, сколько рыцарь рядом. В Кэналлоа не рождались дети с глазами цвета хмурого дождливого неба и с русыми волосами. К тому же Дик вряд ли не сумел бы узнать кого-либо из родичей: все Окделлы были похожи друг на друга, словно две капли из одной реки.

Тот, кого изобразил художник, являлся Эдвардом Окделлом, пропавшим герцогом Надора.

Хотелось одновременно разозлиться, рассмеяться, съездить Рокэ по физиономии и вызвать на дуэль, притащить его к портрету и заставить объясниться, завалить на постель и в этот раз точно одержать верх…

— Истинный Ракан, значит, — пробормотал Дик, повернулся к портрету спиной и пошел разыскивать Рокэ. Идея относительно постели понравилась ему сильнее прочих.