Если вызов брошен (СИ)

========== Пролог ==========

— В чем наша сила?

— В памяти и чести.

— В чем наша слабость?

— В чести и памяти.

— Что нас ждет?

— Бой.

— Когда пробьет наш час?

— Мы узнаем.

— В чем наш долг?

— В том, что никто иной не исполнит.

(с)

В. Камша «Талигойская баллада».

Король был сер, как небеленое полотно. Лицо не выражало ничего, в глазах плескалась безнадежность. Меч Раканов располагался за его спиной, но Эрнани не мог не только взмахнуть им, но и просто поднять.

Эории чинно рассаживались по залу. Они пришли безоружными, как и велел обычай. Женщины занимали специально отведенные для них скамьи, устланные мягким сукном под цвета Великих Домов, к которым они принадлежали. Мужчины располагались напротив. Если кто-либо и понимал, зачем их позвали, то молчал. Как безмолвствовали и те, кто не понимали ровным счетом ничего.

Голос Эрнани был невыразительным, но слушали его все (даже, кажется, затаив дыхание). То ли пытались проявить почтение, то ли просто стремились наконец услышать причину ночного сборища.

— Глава Дома Волн, Эктор герцог Придд, по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Пусть говорит, — разрешил король, и вслед за ним все присутствующие произнесли ту же фразу.

— Пусть говорит.

— Пусть говорит…

— Пусть говорит!

…

Ненависть, презрение, непонимание, недоумение, наигранное безразличие, злорадство и скрытый триумф звучали в их интонациях. На фоне эмоций, облеченных в слова, абсолютно нейтрально, отрешенно и лениво звучал голос Рамиро Алвы. Алан Окделл не удержался от того, чтобы взглянуть на него. А еще — на Октавию. Срок подходил, и ночные бдения вряд ли шли ей на пользу. Его собственная супруга волновала Алана в гораздо меньшей степени.

Происходило что-то очень скверное. По крайней мере, он, Рамиро и Шарль понимали это очень хорошо. У Алана даже возникло почти нестерпимое желание встать возле короля, но подобную дерзость он, разумеется, не мог себе позволить.

Придд поднялся со своего места.

— Я обращаюсь к Чести и Памяти, — уверенно и даже нагло заявил он.

Алан поморщился. После того, что Придд натворил, после всех промахов и ошибок, которые исправил за него Рамиро, он не смел не только так держаться, но и вообще говорить.

— Я, Эктор-Фридрих-Иоаганн Придд, глава Дома Волн и маршал Талигойи, с болью и горечью объявляю, что силы нашего возлюбленного короля Эрнани истощены, и он просит Высокий Совет принять на свои плечи заботу о государстве.

Произнесенное позже Алан не слушал: в висках набатом била кровь, а взор заливало алым. Какой недуг, право?! Эрнани болен — это известно всем. Враг под стенами тоже стоял не первый день. Так почему разговор зашел именно сейчас?

Придд мог узнать о том, что король собрался забрать у него маршальский жезл. Но тогда все происходящее — не иначе как…

Неприметная серая бабочка — такие обычно рождались в старых тканях — сделала попытку сесть Алану на сгиб локтя. Он раздраженно отогнал ее и невольно проследил взглядом за полетом. На хорах стоял арбалетчик в лиловом — цвет герцога Придда!..

— Измена!

Вначале Алан не понял, кто кричал. Он машинально ударил по бедру, но меча не было. А потом он неожиданно осознал, что это Эрнани. Странно изменившимся, совершенно не своим голосом, но все же Эрнани!

Время остановилось. Все уже было кончено, когда он бежал к королю. Алан видел, как падал Эрнани, смотрел на дротик, глубоко засевший в горле, на тонкую струйку крови, вытекающую из уголка рта. Глаза короля распахнулись и медленно стекленели, а Алан все бежал к нему.

Кто-то попытался заступить дорогу, но не преуспел в этом. Алан давно не верил в одряхлевшее величие, но если и осталось в нем что-то от прежних Повелителей Скал, сейчас оно проявилось. Он ощущал себя горным селем, сметающим все на своем пути. Никто и ничто ему не помешало бы. Еще один дротик чиркнул совсем рядом, но не задел, а потом Алан на кого-то налетел, замахнулся, но успел остановить руку.

Рамиро широко улыбался ему — так, словно ничего не произошло. Он стоял и держал за плечи, не позволяя ступить ни шагу дальше, не подавая вида, будто эти действия стоят ему значительных усилий. Только теперь до Алана начали долетать звуки, но вовсе не те, которых он ожидал. Кроме него и Рамиро, никто не сдвинулся с места. Впрочем, вряд ли нашелся бы кто-нибудь отчаянный: за спинами эориев стояли арбалетчики. Но много хуже было то, что под прицелом находились и женщины.

— Вы только что совершили чудовищное преступление, — заявил Шарль.

— Я только что дал надежду всем нам! — прокричал Придд, и его голос многократно повторило эхо.

— И чего вы хотите? — спросил кто-то. Алан не узнал голоса, а обернуться не посмел. Ему казалось, если он отведет взгляд от черных глаз Рамиро, то сойдет с ума.

— Что дальше?!

— Далее мы принесем присягу юному принцу, а ныне королю Эркюлю Ракану и разгромим выскочку Оллара! — воскликнул Придд.

— А регентом, конечно, будешь ты, — выплюнул Шарль.

— Не обязательно, — отозвался Придд. — И хотя моя кандидатура была бы предпочтительнее прочих, я уже сделал больше, чем мог.

Алан хотел выкрикнуть ему в лицо все, что думал по этому поводу, когда Рамиро до боли сжал его плечо и произнес скучающим тоном:

— Так вам нужны лишь клятвы, а после мы можем быть свободны?

— Совершенно верно, — отозвался Придд с немалым удивлением в голосе; похоже, он не ожидал от Рамиро этого вопроса. — Вы поклянетесь кровью в лояльности к Талигойе и королю Эркюлю и можете быть свободны вместе со своей супругой.

— Превосходно! — Рамиро улыбнулся еще шире. — В таком случае я клянусь кровью защищать свою страну и делать все, что сочту нужным для ее блага, — Придд попытался перебить, но он не обратил внимания. — Также я обещаю хранить своего короля. Алан, скажите этому господину то, что он хочет услышать, и идемте отсюда.

— Я, Алан герцог Окделл, клянусь кровью быть верным роду Раканов и хранить свою страну.

Если бы не Рамиро, он никогда не поддался бы на шантаж этой скользкой мрази. И уж точно не извратил бы слов клятвы. В голове промелькнула мысль о том, что неспроста кэналлийский герцог не назвал принца Эркюля, но поразмыслить над ней как следует Алан не успел.

Рамиро вцепился в его руку как клещ и уже тащил к скамьям, на которых расположились дамы. Первым делом они забрали Октавию, затем Алан подал руку Женевьев.

Они покинули зал вместе, и никто не посмел им помешать. Придд, возможно, и не поверил, да только уже ничего не изменишь: нельзя клясться дважды, как и дополнять уже произнесенное. Теперь горячая кровь Алана принадлежала Раканам и Талигойе, и он даже не испытывал по этому поводу противоречивых чувств.

До вечера следующего дня.

Всего несколько часов отделяли его от того момента, когда Рамиро попытается открыть ворота Франциску Бастарду, но окажется убит, а сам Оллар настолько тяжело ранен, что почти не будет отличаться от мертвого. Когда Алан ворвется в покои едва родившей Октавии и, схватив ее на руки и не слушая причитаний кормилицы, наскоро собирающей ребенка и все необходимое, побежит к королеве Бланш, а потом — дорогой королев — дальше из города.

Он так и не поймет, как кэналлийцы окажутся именно там, куда выведет их подземный ход, но будет рад хмурящемуся Эчеверрии, как никому в жизни. Там он простится с Октавией и передаст ей то единственное, что сумеет взять у погибшего друга, — амулет Ветра.

Октавия будет звать его с собой, да только клятва на крови не оставит Алану выбора. К тому же в городе у него останется Женевьев и сын.

Он вернется тем же путем, что и уходил, а в покоях королевы окажется Придд, домогающийся внимания Бланш. Вернее, так покажется Алану. Насилует ли Придд королеву, или все происходит по обоюдному согласию, будет для него неважно. Алан впервые пойдет против своей чести и совести, но до самой казни не пожалеет об этом. Он заколет безоружного Придда в постели, потому что скользкая тварь, убившая своего короля, недостойна поединка.